Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 2 - Страница 10

Хотя российские власти далеко не всегда, не сразу и не в полном объеме шли навстречу ходатайствам Союза чешско-словацких обществ, не вызывает сомнений огромное влияние Союза на формирование российской политики в «чехословацком» вопросе.

17 декабря 1914 года в лаборатории доктора Фрица Хабера прогремел взрыв. Стекла на втором этаже особняка вылетели, и стоявшая внизу Клара Хабер увидела вырвавшееся из окон пламя. Она ждала мужа и, конечно, сразу подумала о нём.

Клара в ужасе бросилась в здание и застала ужасную картину. Ее муж Фриц находился в состоянии шока: он, обезумев, бежал по коридору и рухнул без сознания, подхваченный ассистентами. В лаборатории, где произошла авария, возле стола корчился в агонии физик Отто Закур. Его кожа потрескалась, кровь сочилась из всех сосудов. Говорить он уже не мог, только хрипел. Поблизости находилось два ассистента, но они, почерневшие от копоти и контуженные, утратили способность двигаться и соображать. Кларе так и не удалось до них докричаться, и она, преодолевая ужас, расстегнула Закуру воротничок, чтобы хоть как-то облегчить дыхание, но спасти его было уже невозможно. Через несколько минут один из талантливейших физиков Европы умер у нее на руках.

Однако прежде, чем это произошло, Клара метнулась в поисках какой-нибудь аптечки, открыла дверь в подсобное помещение и замерла на пороге… Там, в клетках, беспокойно метались собаки, свинка, две обезьяны, а рядом висели несколько противогазов. В тот момент она испытала шок, осознав, для чего здесь держат этих несчастных. Животные, запертые в неволе, были приготовлены на заклание. Так же, как и бедняга Отто – одаренный ученый, всеобщий любимец, исключительно скромный и доброжелательный человек. Когда-то Закур был оппонентом на ее защите докторской диссертации. Он восхищался Кларой, единственный называл ее «фрау коллега», всегда встречал улыбкой и добрым словом. Больше не будет встречать.

Тогда она поняла: прежняя жизнь кончилась. И раньше ее путь – путь женщины-химика, жены своего талантливого, но вспыльчивого мужа – не был усеян розами. Ей приходилось выслушивать колкие замечания мужчин, терпеть недовольство директора лаборатории и вспышки гнева мужа. Но были и приятные моменты: прогулки на велосипеде, семейные вечера, испытание нового компрессора в лаборатории. А потом наступил 1914 год, за которым последовал 1915 – начало распространения иприта на фронтах Первой мировой войны.

Война уносит лучших, и Отто Закур стал первой жертвой газовой войны, которую начал ее муж. А она еще во что-то верила, верила его словам. Утром того рокового дня 17 декабря 1914, еще до аварии, Фриц сказал ей, оправдываясь: «Я этой войны не хотел. Не я ее начал».

Потом он, ставший вдруг таким чужим, будет испытывать свои препараты на этих несчастных животных, которые вовсе не понимают, за что их обрекли на мучения. И это тоже только начало. Дальше наступит черед множества людей. Сколько их будет? Сотни? Тысячи? Кларе стало страшно. Надо что-то делать, чтобы этого не допустить.

Тогда она вспылила, наговорила Фрицу много колких, обидных слов, требовала понимания, просила образумиться. Но Хабер ее уже не слышал: он совершенно оглох, если можно оглохнуть от собственного триумфа.

Небольшую лабораторию ежедневно навещали генералы и министры кайзеровской Германии. Для наблюдения за первыми испытаниями газов они собрались на небольшом полигоне. Клара Хабер узнала об этом и тоже приехала. Ее дальше не пустили, и она стояла неподалеку и кричала мужу, что это убийство.

– В чем дело? – недовольно спросил генерал. – Чего хочет эта женщина?

– Не обращайте внимания, ваше превосходительство, – подобострастно бросил Хабер. – У нее просто нервный срыв.

Из отдаленной траншеи послышался визг убиваемых животных, тех самых – из лаборатории. Клара заткнула уши и бросилась бежать.

Эйфория Хабера проистекала от этого постоянно подогреваемого правительством чувства своей нужности, исключительности. Конечно, их всех интересовал не сам Фриц – провинциал, выходец из еврейской диаспоры. Гораздо больше, чем он сам, им нужен был его талант. И химик Хабер неотвратимо превращался в Доктора Смерть. Он жаждал исследовательского азарта и славы, а люди уже не интересовали его, они стали для него лишь ступенями этой лестницы на вершину жизни.

Для Клары увиденное 17 декабря было тяжелейшим ударом, возможно – трагической кульминацией всей ее жизни. Только профессионал мог в полной мере предвидеть последствия деятельности Хабера и его лаборатории, но ведь его жена и была таким профессионалом – первой женщиной с докторской степенью по химии.

Клара была хорошенькая. Для химика – даже слишком. В юности она днями пропадала в собственной лаборатории, заботливо оборудованной в оранжерее родительского дома. Сестер немного пугали ее сюрпризы: на день рождения брата Клара самостоятельно изготовила для праздничного торта бенгальские огни и внесла эту вспыхивающую, искрящуюся пирамиду в гостиную, вызвав ужас у женской половины семьи. Зато брат был в восторге. А она, уже забыв о своих взрывоопасных игрушках, с завистью смотрела на бабушкин подарок – новенький велосипед. В то время это была дорогая игрушка, но вскоре такой же появился и у Клары.

Женщина на велосипеде на рубеже ХХ века вызывала в маленьких городах смешанные чувства: от возмущения до восхищения. Так было везде: достаточно вспомнить рассказ Чехова «Человек в футляре» – там именно эта воздушная, двухколесная машина превратилась в яблоко раздора между консервативным Беликовым и его новыми знакомыми Ковалёнками. Беликов возмущался неприличной открытостью женских ног при езде на велосипеде.

Примерно такими же взглядами некоторые провожали и Клару Иммервар в развевающемся платье, а она, всегда смелая и независимая, игнорировала все косые взгляды и гордо неслась вперед, задрав нос. В этом вызове общественному мнению уже тогда проявлялся ее характер. Но судьба сильнее человека, и в конце концов, произошло то, что и должно было произойти: напуганная лошадью, вставшей на дыбы, Клара с велосипеда грохнулась – прямо под ноги трем фатовато одетым студентам, одним из которых был Фриц Хабер. С этого момента ее участь была предрешена. Молодые люди со смешливым любопытством смотрели, как симпатичная, извалявшаяся в пыли блондинка сердито пытается подняться. Только один из них помог ей, а потом проводил до училища и удивился, когда увидел, что она свернула к педагогическому факультету:

– Вы хотите стать учительницей?

Вопрос был с подтекстом: речь ведь шла о женском обучении. И Клара гордо ответила:

– Это единственный шанс для женщин получить приличные знания.

Консервативный Фриц постарался не выдать свои сомнения: она ему нравилась. Нравилось ему и то, что девушка может быть другом, может понимать его научные интересы. С ней приятно разговаривать. Клара действительно очень отличалась от других немецких женщин. Она никогда не говорила о цветах, а при виде младенцев ее глаза не становились сентиментальными.

Бабушка Клары оказалась прозорливее: узнав от сына о новом знакомстве внучки, сокрушенно покачала головой: «Хаберы? Ой-ой-ой! Это же такая ортодоксальная семья». В еврейском мире все семьи наслышаны друг о друге, и бабушка заранее предчувствовала трудности, с которыми придется столкнуться талантливой и своенравной Кларе. Сама Клара ни о чем не подозревала. Хабер восхищался ее домашней лабораторией, помогал ставить опыты и даже радовался, что у них так много общего. Казалось, они созданы друг для друга и вместе станут продвигать науку вперед, к прогрессу человечества.

Первоначальная лояльность Фрица по отношению к свободе Клары была вызвана еще и тем, что он сам хорошо знал, что такое притеснение. Он был германским евреем, и у него возникали бесконечные споры с отцом. Хабер-старший, ортодоксальный еврей, торговавший аптечными настойками, видел в сыне только свое продолжение, хотел отправить его в коммерческое училище Будапешта и не одобрял стремление к научной карьере: