Негромкий голос труб - Страница 20

Форзон еще не успел овладеть куррианским языком, но уже ощутил, что Поль Леблан изрядно его раздражает.

Начальник Команды Б все никак не мог пережить историю с крестьянкой и жреческой рясой. «Но почему? - вдруг ни с того ни с сего вопрошал он, нахмурив лоб. - Она ведь не может носить этот ларнорский балахон?» И через некоторое время восклицал, недоверчиво покачивая головой: «С ума сойти! Она даже не может его кому-нибудь показать!» В конце концов Форзон, исчерпав весь свой запас цитат о благородной любви к прекрасному, перестал реагировать на его риторические монологи.

Дней через двадцать после его высадки на материк ферму Леблана навестил очередной агент - живой, загорелый, общительный крепыш не первой молодости по имени Ханс Ультман. Ханс занимался поставками продуктов питания, и это занятие позволяло ему свободно передвигаться по всем центральным регионам Курра.

– Местечка для пассажира не найдется? - спросил его Форзон, и Ультман хрипловато, заразительно расхохотался.

– Если этот пассажир не против прошвырнуться пешком!

Леблан не возражал: коммерция Ультмана была совершенно легальной, а неспешное путешествие по Курру представляло генеральному координатору Гурнила идеальную возможность проникнуться духом этой страны и ее народа.

– По дороге вы увидите кое-кого из наших агентов, - пообещал он. - Весьма вероятно, что мы встретимся в столице, а если нет, вы всегда сможете вернуться сюда. И если вам придет в голову что-нибудь полезное…

Форзон нетерпеливо кивнул. В последние дни Леблан зациклился на мысли о срочной конвертации странной куррианской любви к искусству в пылкую страсть к демократии.

Они стартовали через два дня. У Ханса было шесть тяжелых фургонов, каждый из которых тянула пара спокойных упитанных эсков. Ультман шагал рядом с первой упряжкой; вторая и все остальные были привязаны веревкой к предыдущему фургону. Форзон пристроился к первой паре животных с другой стороны. Двадцать четыре деревянных колеса вразнобой скрипели, курлыкали и скрежетали так, что путники были вынуждены перекрикиваться через головы животных.

– Почему ты не смажешь эти проклятые колеса? - надсадно проорал Форзон.

– Правило Единицы! - весело гаркнул Ультман. - Тогда я буду виновен во внедрении технологического новшества! Местные жители не додумались до смазки, она им не нужна. Эта древесина такая твердая, что не истирается десятилетиями!

– А своих ушей им не жалко?

Ханс ухмыльнулся и промолчал, Форзон же провел весь последующий час в размышлениях о совместимости тонкого музыкального вкуса с терпимостью к душераздирающей какофонии.

Ультман специализировался на деликатесах, и в этом рейде скупал некие пикантные клубни, которые культивировались в немногих фермерских хозяйствах, разбросанных по всему центральному Курру. Фургоны неспешно катили по узким проселочным дорогам - от фермы к ферме, от деревни к деревне, и перед Форзоном открывалась сказочная Страна Чудес.

В деревне художников, раскинувшейся на живописном берегу широкой реки, все отпрыски мужского пола - от крошечных малышей до долговязых юнцов - с утра до вечера писали окрестные поля, виды на реку, лес и собственную деревню, спящих младенцев, младших сестренок и друг друга. Ни одного взрослого мужчины не было видно: в это время года все они бродили по Курру, живописуя семейные портреты и местные пейзажи для частных собраний куррианских домовладельцев.

Ультман с легкостью согласился задержаться, чтобы Форзон попозировал одному из подростков, чья живописная манера весьма его заинтересовала. К сожалению, парнишка так разволновался из-за первого в своей жизни заказа, что результат оказался довольно посредственным.

На Курре секреты мастерства ревностно оберегались и передавались от отца к сыну. Пока громоздкий караван из шести фургонов неспешно приближался к столице по неправильной спирали, они побывали у скульпторов, резчиков по дереву, ювелиров и даже в деревне поэтов-декламаторов.

До деревни музыкантов они добрались в день местного празднества. Форзон бродил по центральной улице, как зачарованный, переходя от серьезных мальчуганов с их четвертушечными и половинными, серебристо звучащими торрилями к улыбчивым юношам-виртуозам с величавыми полноразмерными инструментами, ласкающими слух гудящим медовым золотом басов. Женщины и девочки-подростки в ярких праздничных одеждах, окруженные взволнованной малышней, восторженно аплодировали исполнителям, притоптывая узорными башмачками по расписным керамическим плиткам мостовой. Искренний восторг Форзона слегка омрачило отсутствие даже самого захудалого рекордера.

Ханс Ультман, который был явно рад попутчику, всю дорогу болтал без умолку, и хотя часть его слов не достигала ушей Форзона, последний извлек из этих монологов кое-какую полезную информацию.

– Женщины! - возопил агент, легко перекрывая визгливое курлыканье, и Форзон заново подивился впечатляющей мощи его луженой глотки. - Здесь, на Курре, они все равно что домашние животные! С ними хорошо обращаются, даже уважают, но… Но они не играют никакой роли в обществе! И ни на что не оказывают влияния!

– В самом деле? - прокричал в ответ Форзон, который хорошо помнил, как простая крестьянка несколькими словами вынудила мужа полностью подчиниться своей воле. - Как я заметил, женщины не занимаются искусством?

Ультман остановил караван.

– Иногда дочери музыкантов дают уроки музыки богатым наследницам и дочерям благородных семейств, - ответил он. - И это все! Команда Б потратила десятилетия, чтобы организовать движение за равные права для женщин. Нам не удалось даже убедить женщин, что им нужны какие-то права. Теперь возьмем религиозный аспект… Опробованы десятки вариантов вмешательства, и что же? А ничего. Единственная религия на Курре - это король. Возможно, не бог, но очень близко к тому: верховный священнослужитель, чье слово - непререкаемый закон.

– А как насчет культурного аспекта?

– Наверняка кто-нибудь попробовал и это. На Курре испробовано абсолютно все. - Он на секунду задумался и сообщил: - Лет пятнадцать назад нам удалось уговорить одного из губернаторов обложить налогом картины. Узнав об этом, король Ровва немедленно отменил налог, а губернатора отправил в деревню одноруких. Старый лис Ровва слишком умен, чтобы спровоцировать широкое недовольство в народе.