Нечто по Хичкоку (сборник) - Страница 25

Доктор Бурдэт снова потер ляжки, еще раз приятно улыбнулся Хьюсону и с легкой насмешкой сказал:

— Вы с таким вниманием слушали рассказ директора обо мне. Мне тоже доставил удовольствие его рассказ, в основных чертах довольно верный, хотя и несколько пристрастный. Нет, я не покончил с собой, вот я, живой, перед вами. А вот версия о моей смерти, пущенная по свету, мне очень полезна. Сказанное о моих маниакальных наклонностях в принципе верно, но объяснение дано довольно обывательское… Хочу обратить ваше внимание на то, что всех людей можно разделить на две большие группы: коллекционеров и не коллекционеров. Оставим в стороне группу не коллекционеров и обратимся ко второй. Эта армия и многочисленна, и пестра. Есть образованные эрудированные коллекционеры, собирающие монеты, медали, ордена, оружие или, скажем, насекомых. Есть вульгарные коллекционеры, они собирают спичечные коробки, почтовые открытки, этикетки от бутылок, конфетные обертки… Что касается меня, я коллекционирую человеческие глотки.

Доктор Бурдэт прервал рассказ, с интересом посмотрел на горло журналиста, усмехнулся и сказал:

— Ваш визит для меня неожиданный подарок случая. Грех жаловаться, хотя должен вам сказать, что ваше горло не производит впечатления. Вы меня извините, но горло у вас хиленькое. Я предпочитаю мясистые полнокровные красные шеи…

Он порылся в кармане и вытащил бритву. Точным движением он раскрыл ее, попробовал лезвие пальцем, провел им плашмя по ладони взад и вперед.

— Это французская бритва, — сказал он, посмотрев на Хьюсона, как если бы тот был очень заинтересован в происхождении этого инструмента. — В Англии ими редко пользуются, но, может быть, вам такая уже попадалась на глаза? Их лучше всего точить о дерево. Обратите внимание, лезвие очень узкое. Такой бритвой нельзя сделать глубокий разрез, но все же вполне достаточный. Да вы скоро в этом убедитесь. Мне хочется задать вам вопрос, который задают парикмахеры своим клиентам в цивилизованном мире: «Эта бритва вам подойдет, месье?»

Доктор Бурдэт поднялся с помоста, вдруг показавшегося миниатюрной копией эшафота. Он приблизился к Хьюсону легкими шагами артиста или шагами хищника в джунглях.

— Приподнимите повыше подбородок. Еще чуть-чуть. Спасибо… Еще чуточку повыше!.. Ах, спасибо, спасибо!.. Спасибо!..

В одном из концов зала часть потолка была застеклена матовым стеклом, и через этот фонарь проходил скудный свет из верхнего этажа. Лучи взошедшего солнца проникли из верхнего помещения сквозь матовые стекла и, смешавшись со светом электрических ламп, создали весьма жуткое освещение сцены, которая даже и не нуждалась в дополнительных эффектах.

Восковые фигуры спокойно стояли на своих местах, ожидая зрителей, которые им принесут свое восхищение или отвращение. В главном проходе Хьюсон сидел в плюшевом кресле, прижавшись к его спинке. Его голова была задрана кверху, он как бы подставлял подбородок бритве невидимого парикмахера. Ни малейшей царапины не было ни на горле, ни на лице журналиста, однако он был мертв, и тело его уже остыло. В газетах не доверяли силе его воображения, и, как оказалось, напрасно.

Доктор Бурдэт со своего постамента равнодушно смотрел на мертвого журналиста. У него и не могло возникнуть никаких эмоций, все-таки это был кусок воска, одетый в тряпки.

По засиженному мухами стеклу витрины шла надпись «Брайт Спот Ресторан», ниже висела табличка: «Обеды».

Он не был голоден, а неряшливая витрина не вызвала в нем желания поесть. Тем не менее он вошел в ресторан. Вдоль длинной стойки на высоких табуретах сидело несколько посетителей. Он прошел мимо всех и сел на крайний табурет. Он долго сидел неподвижно, переводя взгляд с одной официантки на другую. Ни одна из них не походила на ту женщину, которую он должен был найти. Все же надо были рискнуть. Одна из официанток подошла к нему.

— Что вы хотите, господин?

— Кока-кола.

Когда она поставила перед ним стакан, он, делая вид, что читает меню, и не глядя на женщину, спросил:

— Здесь работает Элен Краус?

— Это я.

Он посмотрел на нее. Ему не поверилось. В этой женщине не было ничего общего с тем образом, который сложился у него во время бесконечных рассказов товарища по тюремной камере. «Ты знаешь, она такая высокая, стройная, белокурая, — нахваливал Майк свою подругу. — На телевидении на нее одна похожа, дикторша. Ты, наверное, ее видел… А насчет этого самого, просто огонь-баба!..» Затем обычно следовало подробное описание прелестей Элен.

Теперь, как ни странно, ему припоминались одна за другой эти подробности. Ничто не соответствовало, кроме высокого роста.

Да, официантка, стоявшая рядом, действительно была высокой и дородной, на этом и кончалось соответствие россказням Майка. Она, возможно, весила килограммов семьдесят пять. Кроме того, она была в очках. Не производили впечатления и ее волосы — так себе, серенькие. Женщина, конечно, почувствовала, что ее внимательно разглядывают, но флегматичное выражение ее бледно-голубых глаз за стеклами очков не изменилось.

Он решил убедиться и уточнил:

— Я разыскиваю Элен Краус. Она жила в Нортоне. Она была замужем за Майком…

Голубые глаза официантки остались равнодушными.

— Ну, я это. А что?

— У меня есть поручение от него. От вашего мужа.

— От Майка? Он ведь умер.

— Да. Я был с ним, когда он умирал. Меня зовут Расти Коннорсом. Мы с ним сидели в одной камере. Два года.

Выражение лица официантки не изменилось, если его вообще можно было называть выражением, но говорить она стала тише:

— Что за поручение такое?

Он осторожно осмотрелся.

— Здесь я не могу говорить. Вы во сколько кончаете?

— В половине восьмого.

— Я буду ждать на улице, у выхода.

Женщина засмеялась:

— Лучше подальше. Там есть парк, вы увидите, на той стороне улицы. Лучше там, на углу…

Он кивнул в знак согласия и пошел к выходу, не оглядываясь.

Да, это совсем не то, совсем не то, на что он рассчитывал! Когда он брал билет до Хайнесвиля, у него возникали в душе отзвуки эротических описаний Майка. Была надежда, почти уверенность, связать судьбу с привлекательной и любвеобильной вдовушкой. Все пошло прахом. Не с этой же очкастой толстой неряхой!..

Вдруг неприятная мысль промелькнула у него: а что, если и все остальное окажется таким же блефом? Остальное и самое главное — пятьдесят шесть тысяч долларов, спрятанные в надежном месте.

Он ждал ее в указанном месте, и когда она пришла, в парке уже становилось темно, и это было удачно — никому не бросится в глаза их встреча.

Они сели на скамью возле музыкальной эстрады. Спохватившись, что с дамой надо быть любезным, он протянул ей пачку сигарет. Она покачала головой:

— Спасибо, я не курю.

— Ах да, Майк же мне говорил…

Он помолчал и добавил:

— Он, вообще, много рассказывал про вас… Элен…

— А мне он в письмах про вас, наверное, писал. Лучший друг за всю жизнь!..

— Разве? Очень приятно узнать. Майк был парень что надо. Ему совсем не место было в тюрьме. Ну как же он туда угодил?

— Вам тоже там было не место. Мне Майк писал.

— Да, конечно. Нам обоим не повезло в жизни. Я-то, вообще, был молокосос… Что я понимал? Только из армии пришел… Гулял, развлекался. Потом деньги кончились, надо было чем-то заняться. Стал подручным у одного типа, букмекера. Однажды полиция замела контору. Патрон мне сунул чемодан в руку, сказал: «Беги через черный ход!» А там как раз один флик стоял, они тоже не дураки! Я ему чемоданом по башке. Да, я сам не знаю, как. У меня в мыслях не было, просто выпутаться хотел. Худо вышло — череп проломил я ему, он умер в больнице.

— Майк мне писал. С вами там плохо обращались.

— Ах, Элен! С Майком тоже.

Произнося имя официантки, он старался придавать приятность голосу. Это входило в программу, как и легкая грусть в голосе, когда он продолжил разговор: