Нечестивые джентльмены (ЛП) - Страница 6

Так пьют не для удовольствия. Так пьют, потому что мысли не дают покоя, причиняют страдания. Напиться — самый лёгкий способ хотя бы на время избавиться от болезненных переживаний.

Выруливая из бара, капитан Харпер двигался медленно и осторожно, словно его тело стало механизмом, управление которым требовало повышенной концентрации внимания. Он явно с трудом удерживался от того, чтобы не уснуть на месте — его глаза то и дело закрывались. Он привалился ко мне, тяжело переступая, стараясь попадать со мной в шаг, пока я выводил его из тёмного убежища бара на улицы города. Покровы ночи истончились. Я уже ощущал золотое сияние просыпающегося солнца, вспыхнувшего на горизонте тонкой полоской опаляющего света.

Стоило нам выйти, как владелец бара тут же выглянул из двери, делая вид, что запирает заведение на день. Естественно, ему было любопытно, что за дела могут связывать Блудного и офицера Инквизиции.

— Знаешь, капитан, — шепнул я ему, — шататься по улицам пьяным со мной в обнимку не очень мудро с твоей стороны. Это может пагубно отразиться на репутации служителя закона.

— Дапшливсе, — невнятно буркнул он мне на ухо и сорвал с меня свою фуражку. Я не стал протестовать, вещь вернулась к законному владельцу. Его дыхание коснулось моей шеи сзади. Его губы прижались к моей коже всего на мгновение, когда он, споткнувшись, налетел на меня и повис, ухватившись за мои плечи, чтобы не упасть. Я месяцами обходился без любовников, не желая ни с кем связываться даже на одну ночь. Слишком давно у меня не было мужчины, сейчас я отчётливо понял это. И не смог устоять против искушения. Капитана Харпера, судя по всему, ситуация не смущала, меня и подавно. По своей натуре я существо, привыкшее полностью отдаваться во власть сиюминутных желаний. Временами это приводило к тому, что поступал я неблагоразумно, но сопротивляться необдуманным порывам никогда даже не пытался.

Я привёл капитана Харпера в свою квартиру, сам расстегнул и снял с него чёрное пальто, затем воротничок священника. Медленно я стянул с его рук перчатки, обнажая один за другим длинные пальцы. Его ногти были розовыми и блестящими, словно перламутр внутри морской раковины. Каждый заканчивался идеально ровным белым полумесяцем. Я поцеловал мягкую кожу его ладоней. У меня никогда не было и не будет такого безупречного тела, как у него, без единого тёмного пятнышка. Я до дрожи жаждал насладиться этим совершенством.

Я снял с капитана Харпера наплечную кобуру с револьвером, в эту ночь Харпер принадлежал только мне. Я не переживал о том, что станется утром, когда мы проснёмся, не задумывался о том, будет ли нам неловко за неправдивые нежности, срывавшиеся с наших губ, пока тела переплетались. На одну ночь джин избавил нас от лишних мыслей и сомнений — этого было вполне достаточно.

Глава четвертая: Старые чернила

Письма Роффкейла пахли сухой кровью и очень дешёвым одеколоном. Отчётливый аромат витал в воздухе, пока я, скользя пальцами по неровным строчкам, исследовал бумагу. Дурной почерк выдавал ученика исправительного заведения для малолетних правонарушителей. Автор посланий был юным и пылким. Он вкладывал всего себя в каждое предложение с абсурдным по интенсивности душевным размахом. Каждая буква вопила о его всепоглощающей любви и исступленной страсти. Его оды красоте Джоан Тальботт были ужасными. Роффкейл громоздил клише на клише, выстраивая из них шаткую башню простодушного обожания. Абсолютная убеждённость в своих чувствах придавала достойной жалости поэзии Роффкейла болезненную пронзительность. Всякое слово было констатацией его веры в любовь.

В письмах постоянно повторялись отчаянные мольбы к Джоан вернуться — Роффкейл пытался защитить женщину, к которой даже не смел подойти на публике. Джоан Тальботт — леди высшего света, а Питер Роффкейл — неоперившийся юнец из низших слоёв общества, бедно одетый, с ногтями черными, как у всякого демона.

Я листал страницы, касаясь бумаги в тех местах, где дотрагивалась до неё Джоан; к отпечаткам ладоней Роффкейла, прижимавшего к столу листки, чтобы те не скользили, пока он писал; к отдельным особо трудным словам, под которыми Роффкейл водил пальцем, проверяя их правописание. Чёткие сгибы писем оставались не разглаженными, словно Джоан не разворачивала их до конца, читая украдкой, опасаясь подсознательно, что кто-нибудь может подсмотреть содержимое. Бумага в местах, где её пальцы пробегали снова и снова под некоторыми фразами, была слегка потёртой. Каждый дюйм исписанных старыми выцветшими чернилами листиков нёс в себе прикосновение Роффкейла к любимой. Розовые бледные пятна расцвечивали страницы, где Джоан прижималась губами к его подписи в конце писем.

От приторно-сладких проявлений чувств этих двоих откровенно мутило, в то же время они вызывали лёгкую зависть. Но следовало сосредоточиться на поиске деталей, касающихся расследования, о которых упоминал Харпер. Я достал из конверта последнее письмо. Роффкейл был более искусен в живописании убийств, чем в любовной лирике. Не оставалось никаких сомнений, что он собственными глазами видел расчленённые трупы шлюх обоих полов. Он рассказывал о них непринуждённо, с непосредственностью, с которой мог бы объяснять кому-то, как пройти к булочной.

Разрезы на её животе проходили под рёберными дугами и спускались с двух сторон вниз до самой промежности. Её утроба представляла собой кровавое месиво. Все потроха вытащили наружу и искромсали. Многих внутренних органов не хватало. Выпущенные кишки в беспорядке свисали с боков. Ублюдок, сделавший это, основательно покопался в её внутренностях, будто пытался отыскать там спрятанные сокровища. Роуз уже третья по счёту, я бы отдал всё на свете, чтобы не довелось увидеть такое ещё раз. Работа этих мясников вселяет ужас. Вернись.

Заклинаю тебя. Пожалуйста, вернись.

Роффкейл описал состояние, в котором мы с Харпером обнаружили его тело, довольно точно. Я ощутил, как от страничек повеяло холодом. Письмо несло в себе продирающее морозцем кожу на хребте предчувствие. Роффкейл боялся, что погибнет, как остальные жертвы. Возможно, он даже знал, что ему уготована именно такая смерть. Я вернулся к первой странице.

Роффкейл неразборчиво намарал несколько строчек на полях. Поначалу я не обратил на них внимания, ошибочно сочтя это очередным стихотворным бредом. Приглядевшись, я понял, что, исписав лист полностью, он нацарапал их на оставшемся свободном месте. Корявый стиль приписки затмил своей безграмотностью остальное послание.

Мне снился сон

Где я четвёртый

лежу рядом с Лили и Роуз

разрезанными на части

Приходи Не медли.

Странно, однако, что он непрестанно умоляет её вернуться в Подземелья Преисподней. Насколько я понял, убийства произошли именно там или где-то рядом. Зачем он просит Джоан Тальботт возвратиться туда, если ей намного безопасней оставаться в доме мужа? Интересно. Если Роффкейл предвидел, что станет очередной жертвой, знал, что не сможет противостоять убийцам, каким образом он собирался не дать в обиду Джоан?

Заклинаю тебя. Пожалуйста, вернись.

Пробежав ещё раз глазами по строчке, написанной блёклыми чернилами, я нахмурился. Что же на самом деле кроется за призывами вернуться в ряды Добрых Сограждан: обещание предоставить Джоан безопасный приют или?.. Почему я не подумал об этом раньше? А если Питер Роффкейл не предлагал защиту, но умолял о ней? Я взглянул, каким числом датировано послание. Написано недавно, за день до исчезновения Джоан Тальботт. Сложив странички, я засунул их в грошовый конверт из грубой бумаги. Почтовый штемпель на нём свидетельствовал о том, что отправлено письмо было на следующее утро. Леди Тальботт должна была прочесть его за несколько часов до своего исчезновения.

— Ну что? — Голос Харпера, раздавшийся прямо за моим плечом, застиг меня врасплох, я едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Что, ну что? — переспросил я раздражённо, раздосадованный тем, что не заметил его приближения. Но уже спустя мгновение я взял себя в руки и повернулся к нему.