Небо в кармане 2! (СИ) - Страница 17
Первому право подняться в воздух на самолёте от горожан предоставили, кто бы сомневался, городскому голове Якшинскому Ивану Васильевичу. Важный чиновник с гордым видом осторожно опустился на пассажирское кресло, да не сам, а с моей непосредственной помощью — пришлось его под локоток придерживать, очень уж он был грузен. Сопровождающих градоначальника прихлебателей и помощников к самолёту не подпустили окружившие его плотным кольцом полиция и армейцы.
Голова замер, опасаясь вздохнуть и лишний раз шевельнуться, чтобы не разломать эту хрупкую, как ему показалось, конструкцию. Опасливо прислушался к отчётливо проскрипевшим жалобно рессорам, покосился на меня испуганно. Кивнул ему, махнул тихонько ладошкой, мол, ничего страшного, пустяки. Иван Васильевич вроде бы и подуспокоился, но лишний раз шевелиться всё-таки не осмелился. Ну а я не стал его в этом разубеждать, мне же проще будет. Смотрю — побледнел, на лбу капли пота выступили. Опасается, значит.
И взгляд такой… Вроде бы и хорохорится, и отступать не собирается, а в глубине потемневших глаз страх проглядывает. Но это сейчас, когда никто кроме меня его не видит.
Ремни застегнул, дверку захлопнул, сам в кабину уселся. Паньшину и говорить ничего не пришлось, он уже у винта стоит, через стекло смотрит на меня внимательно, чтобы команду на запуск не пропустить. С каждым разом этот процесс у него всё лучше и лучше получается, полностью отрабатывает свой хлеб. И мне помогает, и перед Валевачевым с градоначальником себя с лучшей стороны показывает — вот он какой незаменимый! И правильно делает, мало ли где оно может пригодиться? Впрочем, ушлого адвоката ничему учить не нужно, он и сам кого хочешь научит.
Ну а я посмотрел на своего изрядно побледневшего пассажира, улыбнулся ему, постарался приободрить. А то ещё окочурится от страха в полёте, греха потом не оберёшься. На всей моей дальнейшей работе можно ставить крест.
— Ничего страшного, мы спокойно взлетим, пролетим над городом и так же спокойно сядем, — стараюсь отвлечь градоначальника от тревожных мыслей. — Между прочим, генералу Валевачеву очень понравилось на самолёте летать!
— Да я и не опасаюсь, мы, купцы, тоже ничем не хуже военных. Как-нибудь на досуге я вам обязательно расскажу, в каких переделках мне доводилось по молодости бывать. Так вы просто ахнете, — тут же приободрился мой пассажир. И доверительным тоном тихо проговорил, поделился вроде бы как сокровенным — Это я за завтраком что-то не то съел.
— Жду не дождусь вашего замечательно рассказа, — обрадовался и слегка наклонился в его сторону. — Тогда запускаемся и полетели?
— Конечно, — воскликнул Иван Васильевич и крепко ухватился руками за сиденье.
— Поехали! — улыбнулся и дал отмашку Паньшину.
Глава 7
Якшинский только один раз отцепился рукой от сидушки, да и то лишь для того, чтобы быстро-быстро перекреститься при взлёте. Всё время сидел прямо, вжавшись спиной в пассажирское кресло, и вдобавок смотрел не куда-то в сторону, а только прямо перед собой. Немного оттаял, когда ровно и спокойно пошли в горизонте. Даже осторожно головой покрутил, обрадовался, что ничего страшного с ним не произошло.
Повезло, болтанки не было. Собрался с духом Иван Васильевич и очень осторожно повернул голову направо, заглянул вниз, в окошко. Охнул, отшатнулся, посмотрел на меня. А я что? Я ничего. Сижу прямо, смотрю вперёд и самолёт пилотирую. И делаю вид, что ничего на свете кроме этого действа меня не интересует. А сам про себя хмыкаю. Смеяться и не думаю, ещё чего не хватало. Просто человек первый раз в жизни в небо поднялся. Можно сказать, к богу приблизился, к небесным чертогам. Но богохульствовать не стану, нехорошо над градоначальником так шутить и вообще нехорошо.
Приободрился градоначальник, но в боковое окошко больше не смотрел. Так и просидел столбиком на сиденье до самой посадки. Лишь перед приземлением ещё раз мелко-мелко закрестился, да снова за сидушку ухватился. И не отцеплялся до полной остановки мотора.
Отстегнулся, дверку открыл и на землю спрыгнул. Народ в штатском со всех сторон самолёт обступил, и куда только оцепление смотрит? Всё забыли, о чём инструктировал!
Зато не пришлось помогать градоначальнику вылезать из кабины, помощников набежало столько, что первого в городе воздухоплавателя самым буквальным образом на руках из самолёта вынесли. Ох и возгордился же голова…
Каждому хочется на счастливца посмотреть, послушать, что он о своих впечатлениях расскажет. Заодно, пользуясь случаем, похвалить за храбрость, комплиментов с горкой накидать. А он и рад, улыбается довольно, платочком вспотевшее одутловатое лицо промокает. Чую, разговоров в городе до весны хватит…
— Господа! Господа! — пошёл вокруг аппарата, отодвигая напирающую и гомонящую толпу в сторону. — Не напирайте, прошу вас!
Бесполезно, толпа за моей спиной снова смыкалась, возвращаясь на прежнее место. Хорошо ещё, что руками за крылья не хватались.
Тут и Паньшин появился, пробился через толпу, растолкал людей в стороны, помогать мне принялся. А там и Валевачева командный рык послышался, офицеры подключились, дело веселее пошло. Ну и градоначальника толпа на руках в сторонку отнесла, там на землю и опустила. И народ сам собой вслед за ним тут же последовал, словно цыплята за наседкой. У самолёта просторно стало, я вздохнул с облегчением — кажется, пронесло! В том смысле, что беда миновала, не поломали технику…
Рано я обрадовался…
Вот она где, настоящая-то беда! Откуда только взялась на мою голову? В шляпке, в светлом, кремового цвета платье, на каблучках и с зонтиком в руках. Дочь Ивана Васильевича. Держись, Митрий! Сейчас начнутся сложности. Попробую перевести их на Якшинского и Валевачева, им проще будет отбиваться.
— Папа́, я тоже хочу прокатиться! — при приближении дочери градоначальника толпа восхищённых его недавним мужеством горожан раздалась в стороны.
А дочурка не одна, а с небольшой компанией молодёжи. Три девушки примерно одного возраста и двое франтоватых молодых людей, моих ровесников. Девушек на балу я точно видел, с той, которая в серединке держится, даже танцевал разок и во время тура вальса немного разговорился. Удивила своим серьёзным и необычным для девушки отношением к технике и к моему самолёту в частности. Всё расспрашивала, как и из чего он сделан и каково это, под облаками летать. Закончился танец, и я её больше не видел, к сожалению.
— Александр Карлович, это кто такие? — спрашиваю Паньшина.
— Где? — поворачивается и смотрит в ту же сторону, куда и я смотрю.
— Рядом с градоначальником. Одна дочка его, я её узнал, а остальные кто? Не знаете?
— Ах, эти, — посмотрел и отвернулся юрист. — Так у Ивана Васильевича пять дочерей и один сын, наследник. Здесь, как я понимаю, три старших дочери и сын с приятелем. Кем-то конкретно заинтересовались, Николай Дмитриевич?
— Да, — и не подумал смущаться или отнекиваться. — Вон той, которая справа от самой старшей стоит.
— А вы не знаете? Вы же танцевали с ней на балу, — удивился Паньшин.
— Да я там слишком со многими перетанцевал, — скривился. — Как вспомню, так вздрогну! Поверите, все лица в одно слились.
— Вздрогнете? — хмыкнул Александр Карлович. — Интересное выражение, не слышал такого. Расскажу коротенько, что успел узнать. Сам Лужский Голова из купеческого сословия. Благодаря смекалке и природной хитрости сумел сколотить отличный капитал. Выбран на почётную должность, что позволило ему войти в дворянскую среду. За своего, конечно, не сошёл, но Собрание посещал и посещает довольно регулярно. Всем своим детям дал приличное домашнее образование. Старшую из дочерей вы знаете, остальные погодки. Младшая Мария. Интересующую вас девушку звать Лизой. Елизаветой. Из всех пяти дочерей она самая умненькая. По слухам, даже собирается где-то учиться в столице. Где именно, не скажу, не интересовался, вроде бы как на педагогических курсах каких-то. Но, если нужно, узнаю. Что ещё? Приданое за средней дочерью Иван Васильевич даёт хорошее. Меньше, конечно, чем за старшей, но тоже ничего. Домик здесь, в Луге, на набережной местной речки неподалёку от пристани. К нему прилагается участок земли неплохой, а ещё квартира на Невском в столице, и какая-то небольшая то ли фабрика, то ли что-то подобное там же. Можно уточнить, если такая потребность имеется.