Небо в кармане 2! (СИ) - Страница 15

Поэтому стоило только аппарату «повиснуть на ручке», потяжелеть, тут же и отдал ручку от себя. Работать приходится резко, ход увеличенный, зато какой эффект! Переход необыкновенный, то одно небо с облаками было перед глазами, а теперь только земля…

Тут же сразу возникает отрицательная перегрузка, желудок-предатель мягким скачком поднимается вверх и упирается в горло, перехватывает на мгновение дыхание, пропадает вес…

И поехали все вместе, самолёт и мы, вниз по наклонной!

Страшно? Ничуть! Все эти отрицательные моменты даже не моменты — мгновения! К ним очень быстро привыкаешь, буквально после первого такого раза перестаёшь обращать внимание на подобные мелочи. Зато какой восторг испытываешь, когда сердце буквально попадает в невесомость и поёт от наслаждения свободой — такое словами не передашь! Это нужно прочувствовать.

Но это только на снижении. На выходе из пикирования или подобного, как наше, снижения ощущения прямо противоположные. Перегрузка, какая бы она не была по силе, ощутимо давит вниз, к земле, несчастный желудок оказывается где-то в промежности, про сердце лучше промолчать… В общем, всё не так.

Ну? Вроде бы всё рассказал? Можно и к практике переходить.

Пошли вниз, пассажир мой охнул, замер-отмер, вздохнул и облегчённо выдохнул. Глянул на него, а он улыбается счастливой улыбкой. Понимаю, вес пропал, болячки ушли, кости и суставы ныть перестали! Даже как-то жалко его стало, захотелось подольше на снижении пробыть. Да нельзя, земля-то вот она, быстро приближается. Это у нас ещё скоростёнка невеликая, поэтому и можно немного поблаженствовать.

Ладно, что-то я сам увлёкся, а дело ждать не будет, самолёт-то летит! С помощью педалей и элеронов довернул куда нужно, выправился, подкорректировал уголок и нацелился точно на белый намалёванный крест, иду прямо на палатку. Пора давать первую команду. Кричу генералу:

— Приготовиться!

Вижу, подобрался, за шнурок ухватился.

И тут до меня доходит — а ведь это первая не только здесь и сейчас, это вообще первая подобная команда в зарождающейся боевой авиации! Понимаете? ПЕРВАЯ! До меня в этом мире никто ничего подобного не делал. Даже оглянулся по сторонам — где тут летописцы, готовые зафиксировать важный без преувеличения момент? Нет никого? Жаль. Тогда продолжаем работать.

Это только кажется, что пилот ничего кроме цели не замечает. Это не так на самом деле. Он, само собой, видит саму цель, иначе зачем вот это всё. Доворачивает на неё, старается положить бомбу точно в центр. Но ещё при этом ведёт радиосвязь, командует экипажем, если он у него есть. Контролирует показания всех, повторяю, всех приборов на передней и боковых панелях. И даже успевает фиксировать всю кабину. Что-то видит периферийным боковым зрением, что-то умудряется разглядеть в виде отражения в приборных стёклах. В общем, всё зависит от опыта, от навыков. Порой может сложиться впечатление, что у лётчика в полёте на затылке дополнительная пара глаз вырастает.

Для чего я всё это говорю? Да потому, что все действия генерала я сейчас тоже контролирую!

А пока так и скользим по пологой наклонной. Палатка приближается, белый крест в размерах увеличивается и увеличивается с каждой секундой.

Ещё немного, ещё чуть-чуть. Всё внимание земле и цели, остальное сейчас побоку!

Ещё одну малюсенькую секунду… И…

— Сброс! — рявкаю, чтобы уж точно до генерала дошло.

А то, бывает, застопориваются перед самим сбросом, теряются от ответственности, тормозят люди. Вот сейчас точно нужно проконтролировать выполнение команды! Вижу — дёрнулась у него правая рука. Запоздал на долю секунды, но это нормально. Главное, что сброс произвёл.

Тут же следует плавный вывод из снижения, земля-то вот она, промедлишь и не успеешь вывести, не хватит высоты. И хапнешь полный рот земли.

Специально не называю наше снижение пикированием, хотя… Для непосвящённых можно и назвать, так форсу будет больше. Тому же Валевачеву очень по душе пришлись все мои новые термины, он и сам с удовольствием их в свой разговорный лексикон ввёл.

Можно было бы и чуть посильнее ручку на себя потянуть, но решил не то чтобы похулиганить, захотелось генерала в очередной раз поразить. До икоты…

Поэтому выводил плавно, над палаткой прошёл очень низко, метрах в пяти от отводящей жестяной печной трубы. Кто о чём в этот момент думал, а мне в голову такая мысль пришла — выходит, и здесь чем-то вроде буржуек отапливаются? Ну не смешно ли?

От земли отражённое эхо тарахтящего на максимальных оборотах мотора пришло, ударило по ушам. Пассажир мой прошипел что-то непечатное. Не прислушивался, так и не расслышал бы. А так даже смог разобрать, какими именно словами он выражал своё неприкрытое восхищение замечательному мастерству пилота.

На выводе немного перегрузка к сиденью придавила. Ничего особенного, но Степану Прокопьевичу и этого хватило, и уж точно понравилось, потому как не прекращал генерал тихо, но тем не менее очень отчётливо ругаться всякими непечатными словами. Зато когда высоту набрали и в горизонт перешли, отошёл, расчувствовался окончательно и в порыве чувств даже по руке меня похлопал со всем своим генеральским размахом. От души! По той, которой я самолётом управлял…

Мотнуло нас сильно, пошли резко вниз, да ещё и в правый крен завалились. Валевачев растерялся, и нет, чтобы руку свою убрать, так он от растерянности (не могу сказать, что от испуга, генерал всё же) в моё несчастное предплечье взял и вцепился!

У меня глаза на лоб от боли полезли! Он же здоровый лось, силой так и пышет, привык пушки на руках таскать, как с таким справиться?

— Руку отпусти! — ору. И тут же спохватываюсь, добавляю, — … те!

А скорость тем временем растёт и растёт! И генерал руку не отпускает, давит её вниз. Перехватываю ручку управления левой, с правой пытаюсь стряхнуть генеральский захват. А самолёт-то в крене со снижением идёт, в правое боковое стекло близкая земля стремительно наплывает — вот и страшно ему, вот и не отпускает…

Левая не правая, но тоже ничего. Выправил самолёт — убрал крен, перевёл машину в горизонтальный полёт. Метров сорок успели потерять…

Выдохнул. Не то, чтобы испугался, нет, больше за высокое начальство испереживался. Опять же, только что нашёл себе высокого покровителя, и так глупо его потерять не хотелось никак.

— Нормально всё? — глянул на него. — Продолжаем или домой будем возвращаться?

— Никаких домой! Продолжаем! — мотнул генерал головой. Быстро опомнился, пришёл в себя, не стал отступать. Значит, не всё для меня потеряно!

— Что нужно делать? — спрашивает. И руки, что интересно, перед собой держит, на колени их пристроил, ещё и пальцами в брючины крепко вцепился. Предполагаю, чтобы больше в порыве чувств ни за что не схватиться ненароком, и чтобы я не заметил, как они у него дрожат. А я заметил. Ощутил? То-то. Это тебе не на земле пушечные лафеты ворочать.

— Бомбу подвесить! — и тут же провоцирую следующими вопросами, хоть и рискую в очередной раз нарваться на отповедь или испортить отношения. Но нужно же приводить пассажира в чувство? Значит и риск оправдан, и генерал поймёт. А не поймёт, так зачем мне такой дуболом нужен? — Сможете? Справитесь?

И смотрю краем глаза, как отреагирует. Я же для общей пользы, не для того чтобы унизить. Вроде бы как после таких вопросов сил и решимости у него точно должно прибавиться!

И точно! Гляжу, а генерал нахмурился, подбородком раздражённо дёрнул, решительно наклонился, потянулся рукой за очередным мешком. Дверку тут же приоткрыл, ногой в проём упёрся, не дал ей захлопнуться, верёвочную петлю нашего имитатора в приёмный паз механизма сброса сунул, придержал. Второй рукой тут же перехватил снизу за горловину мешка, потянул, она и скользнула вниз. И язычок замка защёлкнулся, зафиксировался в закрытом положении.

Степан Прокопьевич дверку закрыл, выдохнул, отвернулся, к боковому окошку приник, вроде бы как что-то интересное внизу рассматривает. А я же вижу, как он втайне от меня со лба крупные капли пота пытается тыльной стороной ладони смахнуть. Бывает, понимаю. Но молодец, справился…