Небо сингулярности - Страница 5

– Пока.

– ЛП, отключить связь.

– Связь отключена.

Мартин заметил, что во время сеанса связи он слышал только свой голос: ЛП подражает хозяину. Посылать по КК голосовой поток было бы идиотской расточительностью. Но Мартин, разговаривая сам с собой через пропасть семидесяти световых лет, чувствовал себя очень одиноко. Особенно если учесть, насколько реальной была причина его опасений.

Пока что он удачно играл бестолкового иностранного инженера на контракте с недержанием речи, нанятого на две недели для перебора двигателей на борту Его Императорского Величества космического линкора «Полководец Ванек». А на самом деле он проделал такую отличную работу, что попал внутрь Василиска и ушел живой.

Но дважды такой номер вряд ли пройдет, если станет известно, на кого он работает.

– Вы думаете, он шпион? – спросил прокуратор-стажер Василий Мюллер.

– Насколько мне известно, нет. – Гражданин усмехнулся тонкими губами, и шрам над левым глазом запрыгал в сатанинском веселье. – Если бы была хоть одна улика, что он – шпион, он бы у меня быстро стал бывшим шпионом. И бывшим кем угодно. Но разве я тебя об этом спрашивал? – Гражданин пригвоздил подчиненного к месту взглядом, отработанным на сотнях медленно соображающих курсантов. – Ты ответь: почему я его отпустил?

– Потому что… – Вид у стажера был растерянный. Он уже шесть месяцев служил в конторе, еще года нет, как из гимназии пришел, из-под опеки преподавателей, и это бросалось в глаза. Был он еще мальчишкой – светловолосым, синеглазым, до боли неискушенным в социальных нюансах: как многие толковые ребята, выжившие в системе закрытых элитных школ, он отличался закоснелостью интеллекта. А Гражданин про себя считал, что это плохо, по крайней мере, для служащего тайной полиции: закоснелость – привычка, которую надо ломать, чтобы от человека была польза. С другой стороны, мальчик, похоже, унаследовал отцовскую сообразительность. Если он еще и его гибкость унаследовал, без его злосчастной непокорности, то будет превосходный оперативник.

После минутного молчания Гражданин бросил:

– Такой ответ принять не могу, молодой человек. Попробуйте еще раз.

– Ну, вы его отпустили, потому что у него язык без костей, и можно будет легко проследить, кто его слушает?

– Лучше, но не совсем правда. А вот то, что ты раньше сказал, меня заинтересовало. Отчего ты не думаешь, что он – шпион?

Василий на этот раз подумал перед ответом. Даже жалко было смотреть, как его сбивают с толку внезапные повороты Гражданина.

– Он слишком болтлив, господин начальник? Шпионы не высовываются, да? Это не в их интересах. И вот еще: он инженер, нанятый для работы на флоте, но тот корабль построила его компания, к чему бы им на нем что-то разнюхивать? А профессиональным смутьяном он быть тоже не может. Профессионал не стал бы распускать язык в баре гостиницы.

Он замолчал, и вид у него был слегка самодовольный.

– Отличное рассуждение. Одно только жаль, что я с тобой не согласен.

Василий проглотил слюну.

– Но вы же говорили, что он не… – Он осекся. – А-а, вы к тому, что он слишком явно не шпион. Он привлекает внимание в баре, болтает о политике, делает то, что шпион делать не будет – чтобы мы отбросили подозрения?

– Вот это уже лучше, – сказал Гражданин. – Учишься мыслить по-кураторски! А теперь заметь: я не говорил, что мистер Спрингфилд – не шпион. Не утверждал я, и что он шпион. Он вполне может им быть, и с той же вероятностью может не быть им. Однако я не буду удовлетворен твоим ответом, пока ты не решишь этот вопрос в ту или другую сторону. Ты меня понял?

– То есть чтобы я доказал отрицательное положение? – У Василия чуть глаза не сошлись на переносице от усилий понять ход мысли Гражданина. – Но это же невозможно!

– Вот именно! – Гражданин едва заметно приоткрыл губы в улыбке, хлопая подчиненного по плечу. – Значит, надо как-то сделать его положительным – то, что ты будешь доказывать. И это – твоя работа на обозримое будущее, младший прокуратор Мюллер! Ты пойдешь и попытаешься доказать, что наш неприятный посетитель – не шпион, или соберешь достаточные улики, чтобы оправдать его арест. Давай, действуй! Неужто ты не рад вырваться из этой мрачной ямы и посмотреть немножко столицу, как ты недавно говорил – кажется, на прошлой неделе? Вот тебе шанс. А когда вернешься, придумай, что рассказать той юбчонке, за которой ты гоняешься с самого первого дня, как сюда попал.

– Я… мне оказана честь, – сказал Василий, несколько ошеломленный. Свежеиспеченный офицер, такой молодой, что еще лак не облез с его представления о вселенной, он смотрел на Гражданина с благоговением. – Господин старший куратор, а можно спросить, почему… то есть почему сейчас?

– Потому что пора тебе уже научиться нормальному делу, а не только протоколы вести на совещаниях, – ответил Гражданин. Глаза его блестели за очками, усы дрожали до самых набриолиненных кончиков. – Каждому офицеру приходит время начинать служить без дураков. Надеюсь, ты хоть понял, как настоящая работа делается, из тех рапортов, по которым сводки составлял? Вот теперь и покажи, что ты умеешь. Ну, надо сказать, задание не слишком рискованное, я тебя не посылаю сейчас прямо революционеров ловить. Ха-ха. Значит, сегодня после обеда идешь на подуровень два, регистрируешься полевым работником и завтра начинаешь. И чтоб с послезавтра каждое утро я первым делом у себя на столе видел рапорт. Покажи, что ты можешь!

На следующее утро Мартина разбудил властный стук в дверь.

– Господину Спрингфилду телеграмма! – объявил посыльный.

Мартин натянул халат и приоткрыл дверь щелкой. Внутрь влезла телеграмма, он за нее быстро расписался, вытащил листок и отдал подписанный конверт. Моргая опухшими со сна глазами, он поднес бумагу к окну и поднял жалюзи. Это был желанный сюрприз, хотя и просыпаться ради него не стоило бы – подтверждение его рабочей визы, удостоверение от службы безопасности, что он проверен, и сообщение, что сегодня ровно в 18:00 он должен явиться к космолифту ВКФ в Южной Австрии для проезда на геостационарную орбиту, где находятся верфи.

Он подумал, что телеграмма – куда менее цивилизованный способ, чем электронная почта: эта самая почта не стучится тебе в дверь с утра, чтобы ты за нее расписался. Жаль, что в Новой Республике электронной почты нет нигде, а телеграммы – повсюду. Но электронка – штука децентрализованная, а телеграмма – совсем наоборот. А уж что-что, а централизация в Новой Республике – в центре внимания.

Он побрился и спустился вниз к завтраку. Одет он был в местный костюм – темный пиджак, брюки в обтяжку, ботинки и рубашка с кружевами у воротника, но слегка старомодно, будто именно последние веяния моды до него не дошли. Полностью инопланетный стиль, как он когда-то выяснил, мешает установить рабочий контакт с местными жителями, а вот если у тебя вид лишь слегка необычный, то люди ощущают твою чуждость, но она не бьет в глаза, и тебе кое-какие мелочи прощаются. Каким аршином ни меряй, а Новая Республика – общество изолированное, и с ним трудно иметь дело даже такому бывалому путешественнику, как Мартин, но нормальные люди все-таки стараются.

Он достаточно ознакомился с местными обычаями, стараясь не раздражаться, и умел воспринимать каждый новый афронт, спокойно извлекая из него уроки. Взгляды, которые направляли на него консьерж – сверху вниз, вдоль патрицианского носа, или горничные в высоких воротничках, неслышно шмыгающие туда-сюда с опущенными глазами, для него были только кусочками в сложной мозаике республиканских нравов. Запах восковой мастики и хлорного дезинфектора, угольного дыма из котельной и кожаных сидений в столовой – все это было чужим, запахом общества, не принявшего эпоху пластика. Но не все местные обычаи раздражали. Утренние газеты, аккуратно сложенные возле его прибора на столе за завтраком, вызывали странное и неуместное чувство возвращения домой – будто он забрался на триста лет в прошлое, а не на сто восемьдесят световых лет в глубины космоса. Хотя, в некотором смысле, это было одно и то же.