Небо истребителя - Страница 9
– А где живет подполковник Фунтов? – спросил Алесюк, когда машина тронулась. – Как он будет добираться?
– Фунтова я велел не будить: он вчера поздно приехал из штаба армии с совещания политработников. А сегодня ему читать лекцию и проводить политзанятия.
Ветер усиливался. На аэродроме он уже выл вовсю, но еще не набрал штормовую силу. Хотя небо и было зашторено облаками и стояла тьма-тьмущая, солдаты и офицеры бежали на полковую стоянку. Старший инженер полка Спиридонов встречал людей. Мне не понравились его панибратские отношения с подчиненными, Он называл их по именам, только и слышалось: «Коля, Петя…» Я сделал ему замечание.
– Слушаюсь, – с обидой в голосе ответил инженер.
Ветер свирепел. Порой трудно было устоять на ногах. Алесюк предложил посмотреть крепление самолетов По-2:
– Вчера на обоих летали. Надо проверить, надежно ли они привязаны? «Лавочкиным» ветер не так страшен, а эти «этажерки» может унести.
Авария произошла на наших глазах. Ветер рванул так, что левое крыло По-2 приподняло вместе с навалившимся на него человеком. Опершись на правое крыло, самолет перевернулся и с хрустом упал на спину. К счастью, люди были невредимы, но то ли по инерции, то ли от неожиданности продолжали держаться за крылья разбитой машины.
– Черт побери! – разозлился я и сквозь рев ветра крикнул: – Скорей ко второму По-два!
Люди вскочили, но ветер повалил всех на землю. Он свирепствовал налетами, как вражеская артиллерия. Почувствовав свою беспомощность, я поднял голову. У соседнего По-2 не было ни одного человека. Странно. Метеослужба своевременно доложила о приближении стихии, а люди не прибыли. И тут случилось то, чего я больше всего опасался. Второй «кукурузник», точно ретивый конь, вздыбился и, оторвавшись от земли, понесся прямо на людей. Все шарахнулись в стороны. Ветер превратил в лепешку еще одну «этажерку».
Шторм, совершив свое злое дело, стих. Пока мы с Алексюком оценивали последствия случившегося, рассвело. К этому времени на аэродром прибыл командир дивизии полковник Анатолий Голубов. Я доложил ему о чрезвычайном происшествии. Комдив, но характеру спокойный, возмутился:
– Как же это получилось? У людей ни царапины, а на технике целый погром! – В грузном, но еще сильном полковнике как будто забурлила кровь. Лицо покраснело и от негодования округлилось. Вспышка гнева словно забрала у него всю энергию. Он несколько секунд стоял молча. Потом, примирившись с бедой, более спокойно предложил: – Пойдем посмотрим.
…Голубов – Герой Советского Союза. С первых дней войны и почти до Победы был на фронте. Последний его боевой вылет чуть было не кончился гибелью. Летчик с трудом дотянул подбитую машину до своего аэродрома. Во время захода на посадку истребитель вспыхнул так, что сразу всю машину запеленал огонь и дым. До земли оставался какой-то метр. Голубов понимал, что машина сейчас взорвется. Это смерть. А ему, здоровому, крепкому, не знавшему в свои тридцать восемь лет никаких болезней, хотелось жить. В этой обстановке оставался один выход – выскочить из машины. Но когда? И как? Напружинившись, летчик расстегнул привязные ремни и всем телом рванулся из кабины. Единственное, что он помнил из этого последнего мгновения, – удар головой в какой-то, как ему тогда показалось, потолок. На самом деле он, как мяч, вылетел из машины, находящейся в воздухе. В этот момент истребитель взорвался, а летчик кубарем покатился по земле. Очнулся в госпитале. После длительного лечения снова вошел в строй. Однако травма головы и переломы костей таза давали знать, увяла былая резвость, тело приобрело грузноватость…
При виде разбитых По-2 Голубов вздохнул:
– На чем же теперь ваши молодые летчики будут летать по маршруту? Да и «старикам» надо осваивать полеты по приборам. А это что?
Внимание полковника привлекли выдернутые из земли два штопора, к которым был привязан разбитый самолет. У другого По-2 лежал один штопор.
– А где второй? – Голубов, видимо, подумал, что самолет был привязан к земле только в одной точке.
– Вместо второго штопора, – ответил я, – крыло крепилось к зарытому в землю бревну. Мертвяк шторм не вырвал. Крыло так и осталось на привязи. Если бы и другое крепилось не к штопору, самолет остался бы цел. А так человек чуть не погиб, его приподняло на крыле.
– Да ну-у! – удивился комдив. – И ничего?
– Все в порядке. Только лицо поцарапало.
– Надо его в приказе отметить. Кто он по должности?
– Механик этого По-второго младший техник-лейтенант Иващенко. Он же механик и моего «лавочкина».
Комдив обратился к Алесюку:
– Позовите Иващенко сюда.
Когда Алесюк ушел, Голубов доверительно сказал:
– Не нравится мне твой инженер полка. – С укоризной кивнул на разбитые самолеты: – Это он виновник. Во всех полках По-вторые поставлены на мертвяки, а у вас на штопорах. Морозов настоящих не было.
– Об этом я с ним говорил. Утверждает, что собирался поставить мертвяки, но не успел.
– Выходит, шторм виноват?
Подошел Федор Иващенко. Комдив внимательно осмотрел его, улыбнулся:
– Значит, ночью летали на По-втором?
– Так точно.
– Страшно было?
– Сразу и не сообразил, что происходит. А когда приземлился, понял, что повезло, отделался только легким испугом.
– Почему у вашего самолета оказался только один штопор? – поинтересовался комдив.
– Я самолет принял вчера утром. Во время полетов успел врыть один мертвяк.
– Вы его установили по своей инициативе или по приказу?
Иващенко насторожился, поняв, что комдив задает вопрос неспроста.
– Никто мне не приказывал, – и, как бы оправдываясь, пояснил: – Я считал, что мертвяк надежнее, чем штопор. Если бы успел врыть второй, с самолетом ничего бы не случилось.
Когда Иващенко ушел, Голубов спросил:
– А почему люди по тревоге из казармы явились неорганизованно?
– Я поручил разобраться в этом начальнику штаба.
В это время к нам подошел Никитин и с возмущением доложил, что старший инженер полка прибыл в казарму с опозданием, хотя за ним была послана машина. И в казарме действовал нерешительно, приказал по мере готовности каждому самостоятельно бежать на аэродром.
– Все ясно. Халатность инженера Спиридонова и его демобилизационное настроение обошлись дорого. – Комдив взглянул на меня: – Как думаете, не стоит ли поддержать его просьбу об увольнении из армии?
– Стоит.
– Тогда прошу написать представление, – Голубов повернулся к начальнику штаба полка: – А как вы, Виктор Семенович, думаете?
– Правильно, – ответил Никитин.
– Мне на днях доложили, что и у Елизарова появилось демобилизационное настроение. Странное явление, – в задумчивости заговорил Голубов. – На войне он не жалел себя, несколько раз ранен. Звание Героя ему присвоили. Увольнять такого мастера воздушного боя… – Голубов подумал, потом решительно заявил: – Была бы моя воля, издал бы специальный приказ о том, что Героев Советского Союза из армии увольнять нельзя. Если он теоретически слабо подготовлен – научить, больных – вылечить, не желающих служить – заставить. – И полковник предложил мне: – Поговори с Елизаровым, ведь он коммунист. Ему еще только двадцать два, летать да летать.
– Он поет хорошо, – заметил Никитин.
– Пусть свои способности проявляет в самодеятельности. Раздвоенности летное дело не терпит. Голубов снова взглянул на разбитые самолеты и не то вопросительно, не то сочувственно сказал: – Как теперь без По-вторых работать будете? Даже на полигон или на совещание в армию слетать не на чем.
Мне пришла вдруг идея использовать свои связи. Я ведь целый год работал в Москве, знал начальника управления формирования и комплектования генерала Волкова, через него я получил По-2 и на нем прилетел в полк из Москвы. Почему бы снова не обратиться к нему?
Комдив поддержал мою идею:
– Попытка не пытка. Езжай завтра же. Расскажи о шторме. Поплачься. Нельзя же гвардейский полк оставлять без По-вторых…