Небо истребителя - Страница 12

– Вы думаете, я дурак и кончу жизнь самоубийством! Нет! Я знаю ваши законы. Вы должны сохранить мне жизнь. Я бывал в Москве, во Владивостоке, в Харькове. Я сын дипломата, летал на вашем истребителе И-пятнадцатом. Знаю, что у вас из военных школ выпускают слабых летчиков. Чтобы стать полноценным истребителем, нужно прослужить в строевой части не меньше двух-трех лет, а здесь у вас больше половины второго года службы…

О военных школах пленный сказал правду. В ту пору курсанты со стрельбами и воздушными боями только знакомились, да и летали в школах на старых самолетах, поэтому летчику после школы требовалось освоить новый самолет, изучить его возможности в учебном бою.

А японец продолжал откровенничать:

– Я знаю, что здесь у вас мало летчиков с боевым опытом, А я воевал в Китае. Сбивал там ваши самолеты. И здесь два сбил. Таких пилотов микадо сюда прислал больше двухсот. Они с вами расправятся.

Видно было, что японская разведка поработала неплохо. Но многого она не учла, не предвидела, что мы и в меньшинстве будем одерживать победы, что в каждом бою станем проявлять мужество и смелость. За четыре месяца войны на Халхин-Голе советские войска разбили отборную 100-тысячную армию. Противник потерял убитыми, ранеными а пленными около 61 тысячи человек и 660 самолетов, Говорят, что человек рождается дважды: первый раз – физически, второй – духовно. Мы познали третье рождение – стали настоящими военными летчиками-истребителями. За Халхин-Гол впервые у нас трое летчиков получили звание дважды Героев Советского Союза: Яков Смушкевич, Сергей Грицевец и Григорий Кравченко.

Открытое партийное собрание шло проторенной колеей. Дежурная повестка дня. Привычный доклад. Скучающие лица присутствующих. Неожиданным детонатором общественного мнения стало выступление Героя Советского Союза штурмана полка майора Ивана Королева. На трибуну он вышел неторопливо и с тем достоинством, которое присуще людям, знающим свое дело. На войне Иван с первых дней. Был ранен. Познал горечь поражений и радость побед.

– Говорят, что память прошлого – учитель настоящего и будущего, – спокойно начал он. – Война учит нас бдительности. У нашего вероятного противника есть атомная бомба, есть реактивные самолеты. У нас пока ни того, ни другого нет. Поэтому супостаты будут торопиться с нападением на нас. Главная сила у них бомбардировщики, которые отразить нелегко. Опыт войны показал, что даже в сорок пятом году, когда мы имели абсолютное превосходство над фашистами, они прорывались и бомбили наши войска и тылы. Но теперь мы этого не допустим. У нас есть проверенное и безотказное оружие.

Все насторожились, ожидая, что Иван назовет волшебное новое оружие. И он назвал:

– Это испытанный в воздушных боях таран! Его впервые применил летчик Нестеров еще в четырнадцатом году. Правда, царское правительство готово было извиниться перед вражеским командованием за то, что самолет барона Розенталя сбит «не по правилам». В этой войне советскими летчиками «не по правилам» была уничтожена не одна сотня фашистских самолетов. А в будущей войне, если она возникнет, таран будет иметь новый смысл…

В казарме, где проходило собрание, все стихло. Королев продолжал:

– Теперь таран у каждого летчика будет таким же обычным оружием, как пушка и пулемет. В этом новый смысл тарана. Мы сделаем все, чтобы ни одна атомная бомба не упала на нашу землю.

– Правильно! – с места отозвался Елизаров. Он уже не хлопотал об увольнении из армии и был назначен командиром вновь созданной четвертой эскадрильи.

Королев обратился к нему:

– Вот Елизаров правильно сделал, выкинул из головы демобилизационные мысли. И дела у него пошли хорошо. Это сейчас особенно важно. Мы сегодня на наших воздушных рубежах должны стоять насмерть, если надо, смело идти на таран!

Королева поддержал еще один фронтовик лейтенант Александр Кретов:

– Надо созвать специальную теоретическую конференцию, обсудить боевые действия летчиков в минувшей войне, попросить выступить тех, кто таранил фашистские самолеты. Яркой звездой в историю нашего полка вошел комиссар эскадрильи Семен Куница, – продолжил Кретов. – Последний бой он провел под Одессой. В этом бою группа сбила несколько фашистских бомбардировщиков. А они все шли. У истребителей кончились боеприпасы. И тут комиссар, уже будучи раненным, произвел свою последнюю боевую атаку – таранил врага. Сам он выбросился с парашютом. Фашисты забыли о своей боевой задаче и кинулись на беззащитного парашютиста. Четырнадцать ран было на теле коммуниста. Пехотинцы с почестями похоронили Семена. Историю полка надо помнить. Верно говорят: чем лучше мы знаем свое прошлое, тем мы тверже и сильнее в настоящем. Выступил обычно молчаливый Женя Кудрявцев. Он говорил о вводе в строй молодых летчиков:

– Мы все должны работать на форсаже!

Потом выступали техник самолета Федор Иващенко, командир гарнизонного авиационного тыла Семен Фалин. Не удержался и я. Мне не понравилось восхваление тарана. Это грозное оружие, но делать на него ставку в мирное время нельзя.

– Теперь мы имеем очень мощное вооружение, – говорил я. – С помощью скорострельных пушек один истребитель может уничтожить несколько самолетов противника. Надо только научиться хорошо стрелять, а не думать о самопожертвовании.

Собрание затянулось. Разгорелась настоящая дискуссия о таране. Подвел черту командир эскадрильи капитан Борис Масленников. Говорил он тихо, медленно, но убедительно:

– Говорят, что таран изжил себя, что надо учиться стрелять. А где и как учиться? Для наших пушек нет мишеней. Полотняный конус от первой очереди из пушек разлетается. А «огнем» из фотопулеметов настоящую стрельбу не заменить…

С собрания я шел в глубоком раздумье. Кто же прав? Я или Иван Королев? Как относиться к таранному удару? Что нужно сделать, чтобы научить летчиков вести прицельный огонь на поражение противника? Командуя полком, мне предстояло искать и находить ответы на эти вопросы.

Летчики на боевых, а семьи на транспортных самолетах перелетели на новое место. Летное поле встретило цветущим разнотравьем и трескотней кузнечиков. От запустения кое-где появились даже кусты репейника. Перед войной тут стояли бомбардировщики. Для них на западной окраине аэродрома строилась бетонная полоса, но война помешала ее закончить, и теперь она напоминала о трагическом сорок первом годе. Вокруг летного поля зеленел лес. Женщины были довольны, с радостью рвали цветы, восторгаясь окружающей природой. Ребятишки собирались кучками и хвастались, кто больше нарвал одуванчиков.

Квартирьеры на аэродром прилетели давно и в окрестных деревнях уже сумели подыскать жилье для семейных, в чем им помогли местные власти.

– А ну, шпингалеты, по машинам! – скомандовал ребятам инженер Спиридонов.

Семейные, погрузив имущество, разъехались. Остальные направились в палатки, поставленные на опушке леса.

– О-о! – воскликнул радостно лейтенант Александр Кретов. – Для нас здесь построили целый городок. Вот житуха-то будет!

– Да, ничего не скажешь! Весело заживем, – поддержал Сашу командир эскадрильи Борис Масленников. – Скоро начнем ночные полеты и под музыку моторов спать еще крепче будем.

– А столовая где? – поинтересовался кто-то из летчиков.

– В селе, – пояснил квартирьер. – Отсюда минут двадцать пешочком.

Масленников, как и все командиры эскадрилий уже побывавший на этом аэродроме, пошутил:

– Но мы, холостяки, в палатках не приживемся. Недалеко большой цементный завод. С клубом. Там полно девушек. Они нам постараются найти жилье поближе к себе. Нужны только активные атаки.

Палаточный городок и впрямь просуществовал одну неделю. Большинство холостяков быстро нашли себе пристанище в поселке цементного завода и ближайших селениях. Зато солдаты и сержанты срочной службы не торопились переселяться в казарму, хотя ее строительство уже заканчивалось, Им нравилось жить на природе.