Не верь, не бойся, не проси Записки надзирателя (сборник) - Страница 4

Послышались голоса, подошли несколько заключенных.

– Здрассте, граждане начальники! – поприветствовал рослый, здоровенный бригадир, осужденный Сергеев. – Где жмурик-то? Я носильщиков привел.

– Идите, снимайте… Там провод перерезать надо. Нож есть? – обратился к нему Алексеев.

– Откуда? – весело возмутился зэк. – Ножей не держим, гражданин майор, не положено!

– Ты мне тут не баклань, срезай давай! – прикрикнул на него дежурный.

– Сей момент…

Протиснувшись в дверной проем, бригадир подошел к повешенному.

– Гражданин прапорщик, сюда посветите!

Луч фонаря уперся в тело. Сергеев решительно повернул голову трупа к себе, заглянул в глаза, выпученные от мертвого ужаса.

– Готов, крякнул… Холодный уже!

Потом, пошарив в кармане своего ватника, достал нож, щелкнул выкидным лезвием, полоснул по натянутому проводу и, матюкнувшись, подхватил падающее тело.

– Выноси! – скомандовал Алексеев.

– Эй, быки, чего уставились! – заорал на зэков бригадир.– Я, что ли, в натуре, его тащить буду?! А ну, налетай!

Заключенные подхватили мертвое тело, спотыкаясь и давясь в узком проходе, вынесли наружу.

– Сергеев! – окликнул бригадира Самохин. – Дайка сюда ножичек. Сам же говоришь – не положено.

– Вот так всегда… – вздохнул зэк, – сделаешь доброе дело, а после еще и виноватым окажешься. Чем же я сало резать буду?

– Откусишь… – пренебрежительно махнул рукой, пряча в карман изъятый нож, Самохин. – Вон у тебя пасть-то какая! Прямо людоед, а не советский заключенный…

– Ну вы скажете… Га-га-га! – заржал польщенный шуткой майора бригадир. – Вот вставлю фиксы рандолевые – все девки на воле мои будут!

– Красавец! – одобрительно поддакнул Самохин.

– Куда тащить-то? – нетерпеливо спросил кто-то из нянчивших покойника зэков. – В санчасть?

– На КПП пока, санчасть ему ни к чему. А вот тебе, если базарить много будешь, точно понадобится! – пригрозил Алексеев.

– Ишь, тяжелый какой! – не успокаивался разговорчивый зэк. – Говорят, что в тюрьме кормят плохо. А как нарежет хвоста – так не донесешь… Хоть бы чаю замутку, гражданин оперативник, за труды выдали!

– Во-во, – подхватил шутку Алексеев, – живете здесь, как в пионерском лагере. Жратвы от пуза, дрыхнете, не работаете ни хрена. Шайбы такие наели, что с места не сдвинешь… Тарасенко, дашь им потом пачку чая!

– Откель взять-то его, товарищ майор? Немае… Сам вторяки завариваю… – отозвался шагавший рядом прижимистый прапорщик.

– Давай, не куркулись! – прикрикнул веселый зэк. – А то расскажем гражданину майору, как вы с прапорщиком Чубом нашу дачку зашмонали. С бутылкой водки, чаем и салом! Водку выжрали, салом закусили, а чай в дежурке запарили.

– От врут, от врут, гады бесстыжие! – засуетился прапорщик, от которого, как почуял Самохин, явственно попахивало спиртным. – Ладно, найду я вам, оглоедам, трошки чая на замутку, а врать-то зачем?

Спотыкаясь на колдобинах, с хрустом проваливаясь в примороженные лужи, балагуря и матерясь, зэки, наконец, донесли тело до вахты. Положили у порога на землю. Кто-то заботливо одернул на трупе задравшуюся телогрейку. Сапоги вместе с портянками свалились где-то в пути, и мертвый Булкин бесстрастно светил в зябкой темноте босыми ногами.

Грохнула железная дверь, в промзону вошел колонийский врач, капитан Фролов. Наспех осмотрев труп, махнул рукой:

– Мертв, отправляйте.

Начальник караула, молодой лейтенант, затянутый в портупею, при пистолете, все же вышел из дежурки, чтобы удостовериться лично. В руке он зачем-то сжимал длинный металлический щуп, которым часовые на КПП обыскивают кузова машин с сыпучими грузами – не затаился ли в глубине беглец-заключенный? Опасливо вытянув шею, начкар принялся старательно разглядывать мертвеца.

– Да ты его щупом проткни для верности! – хихикнув, посоветовал прапорщик Тарасенко. – Тада точно не убежит…

– Я вот сейчас тебе, хохол, этот щуп в пузо воткну! – озлился лейтенант и кивнул скопившимся у входа на вахту заключенным-бесконвойникам: – Забирайте!

Тело переложили на обтянутые брезентом носилки и вынесли с территории промзоны.

– Когда заключение о смерти будет? – поинтересовался Самохин у доктора.

– Завтра утречком отправим труп на вскрытие, а там черт знает, сколько протянут. Судмедэксперт один на два района, послезавтра суббота, так что… Петля, странгуляционная борозда на шее – типичное самоповешение. Неожиданностей на вскрытии быть не должно.

– Ты мне пока хоть справочку черкни, – попросил Самохин, – от чего смерть наступила, есть ли на теле синяки, признаки насилия…

– Сделаю! Раз уж поспать не дали – пойду в санчасть, поработаю…

Самохин знал, что предстоящая «работа» будет, скорее всего, заключаться в том, что доктор откроет в процедурном кабинете сейф, достанет вместительный флакон с медицинским спиртом и приложится как следует, закусив для пользы здоровья и смягчения запаха витаминами.

Колонийский врач был ровесником Самохина, засиделся в капитанах, выглядел сонным и равнодушным, но специалистом оставался хорошим, и не раз, только глянув мельком на зэковскую болячку, безошибочно распознавал «мастырку» – членовредительство. Оперативникам приходилось расследовать каждый такой случай, определяя, что за ним стоит – банальная и широко распространенная в зоне попытка, симулируя болезнь, уклониться от работы или более серьезные причины. Например, стремление попасть в «вольную» больницу и совершить оттуда побег…

Оставив майора Алексеева распоряжаться дальнейшей судьбой Батона, Самохин вернулся в жилую зону. Поднявшись на второй этаж вахты, майор застал в кабинете дежурного по колонии инспектора режимной части лейтенанта Николая Смолинского. Склонившись, Колька увлеченно тыкал резиновой дубинкой под стол, откуда приглушенно доносилось:

– Ой, ой, гражданин начальник… Я всю правду написал, ой-ой…

– Это что за гимнастика, Николай? – устало поинтересовался Самохин, усаживаясь на кожаный диван.

– Да вот, Андреич, я, когда узнал, что случилось, решил твоему кумотделу подсобить, – выпрямился, пообернув покрасневшее лицо и поправляя сбившуюся набок фуражку, Смолинский, – попросил дневального третьего отряда объяснительную по поводу самоубийства осужденного Булкина написать. Я ж тебя, козел, попросил? – крикнул, обращаясь под стол, лейтенант.

– Написал? – усмехнулся Самохин.

– Да куда он, падла, денется! – Колька наугад ткнул дубинкой под стол. – Оказывается, Булкина этого в отряде вчера «опустили». Он и вздернулся от огорчения. А кто конкретно «опускал» – дневальный не видел. Спал, говорит! Вылазь, сука, я щас тебя разбужу!

Из-под стола на четвереньках, озираясь опасливо, выполз худой, длинный зэк. Изловчившись, Смолинский ловко, с оттяжкой шлепнул его по спине дубинкой.

– Ой-ой, гражданин начальник… – опять заныл дневальный и шустро, по-собачьи, побежал к Самохину. – Я, гражданин майор, хоть убейте, не видал ничего, а что знал – сразу написал.

– Кончай, Коля, не нервничай зря, – обратился Самохин к режимнику. – Так и до пенсии не доживешь – кондрашка хватит! А ты, шнырь, встань. Руки назад… Вот и стой, пока я почитаю, что ты в объяснительной нацарапал.

Смолинский подал майору криво оторванный тетрадный листок, и Самохин стал читать вслух, с трудом разбирая почерк:

– «Начальнику ИТУ… от дневального третьего отряда осужденного Манькина…» Так, здесь все правильно… «Довожу до вашего сведения, что вчера в отряде… неизвестный осужденный перевел симолически осужденного Булкина в петухи…» Симолически – это как? – удивился Самохин.

– Ну, это значит, символически, я букву «в» пропустил, – смутился зэк.

– Грамотей… – укоризненно покачал головой Самохин и принялся читать дальше: – «После чего ставший пидором… гм… осужденный Булкин сильно переживал и пообещал сделать над собой суецыд…» Все? Нет, так не пойдет, гражданин Манькин. Ты для чего в отряде шнырем поставлен? Чтобы, кроме прочего, за порядком следить. А при тебе осужденного обидели…