Не трогай кошку - Страница 51

– И ни фута еще для кого-нибудь, – удовлетворенно сказал Роб, вытянул ручной тормоз и заглушил мотор. Все заполнил звук бегущей воды.

За мостом виднелся крутой лесистый берег, по которому, скрываясь из глаз, вилась тропинка. Прямо перед нами в широкой зеленой впадине расстилался ровный, гладкий, как озеро, луг, по которому между глинистыми берегами, живыми от гнездящихся ласточек, извивалась река, глубокая и тихая. Позади нас луг поднимался на крутой зеленый берег, заросший тут и там цветущим боярышником и усеянный кроличьими норами. По склону холма тихо двигались овцы. На деревьях вдоль реки кричали грачи, где-то стучал невидимый дятел, и звук трактора вдалеке скорее подчеркивал, чем нарушал царящий вокруг покой.

На солнечном берегу Роб расстелил коврик. Наверху качались и шумели огромные деревья, бросая на нас легкую сеть тени. На траве играл ветерок, чуть шевеля на темной зелени первоцвет, горицвет и болотный ятрышник. Овцы равнодушно взглянули на нас, а ягнята вообще не стали смотреть, занятые какой-то замысловатой игрой на изрытом кроликами склоне.

Птицы сновали на майском ветерке. Не было видно ни одной живой души.

– Райские кущи, – сказала я, восхищенно озираясь.

Роб выложил снедь из корзины.

– И ни одного яблока. Ну, с чего начнем – с любви или с еды?

– Роб, ты шутишь! Если кто-то появится на тропинке...

– Я пошутил. Если бы ты знала, как я голоден!.. Я же всю ночь не спал. Кажется, я позавтракал, но это как-то не очень подействовало. Что она тут положила? Жареная утка? Это для начала. Давай, милая, не будем все распаковывать, пока я не разделаюсь с этим.

Я принялась за корзину, а он откопал пиво и поставил в реку охладиться, потом мы с энтузиазмом принялись за еду, приготовленную для нас миссис Гендерсон.

Наверное, это было странное свадебное застолье. Не помню, о чем мы говорили. Может быть, сначала мы и не говорили, а только наши мысли двигались друг к другу и смешивались, как раньше. Мы так хорошо знали друг друга, что все важное уже было сказано. Если мы и болтали тогда, то лишь о еде, о погоде, о том, как отнесутся люди к нашему, как упорно называл его Роб, «неравному браку».

– У тебя явно устаревшие взгляды, Роб Гренджер, – сказала я.

– Возможно. Но только такие, как ты, говорят, что классов не существует или что это ничего не значит. А окажись ты на моем месте, сама бы увидела, как много это значит.

– Ты имеешь в виду Эллен Мейкпис и Ника Эшли? Но это было так давно!

– Нет. Я имел в виду коттедж и замок.

– И все? Ну, теперь мой коттедж еще меньше твоего.

– Да.

– Мы с тобой теперь одного поля ягода.

– Да.

Роб протянул мне свою тарелку и, опершись на локоть, удовлетворенно вытянул ноги на коврике, потом сорвал травинку и стал рассеянно жевать ее. Прядь темных волос упала ему на лицо, и солнечные лучи, плескаясь в колышущихся листьях, отбрасывали на нее радужные блики. Его рубашка расстегнулась, в волосах на груди виднелась золотая цепочка, а в ямке на шее сильно бился пульс. Кожа слегка лоснилась от жары и от пива. Я закрыла свои мысли, прежде чем он прочел их, и потихоньку стала собирать остатки в корзину. И снова неодолимо возникли образы его любви, приходившие раньше, – любви с примесью сомнения и чего-то еще, казавшегося порой безнадежной тоской. Тот возлюбленный теперь исчез. Теперь можно забыть жизнь в свете звезд, где любовь легка, поскольку живет лишь в сознании, как поэзия. Теперь это был реальный мужчина при свете дня. Мужчина, с которым я буду спать и жить до конца своих дней.

– Если будешь жевать траву, в печени заведутся червяки, – сказала я.

– Тогда к этому времени они бы уже съели меня, – спокойно ответил он, но травинку выбросил и откинул волосы с лица. – Все равно, что бы ты ни говорила о классах, это не так.

– Я знаю. И я не говорю, что их не существует, но думаю, это не имеет ничего общего с деньгами, или происхождением, или со всякими старомодными вещами, их заменяющими. Думаю, это просто склад ума и образ мыслей.

– Ну да, но это опять возвращает тебя к проис хождению, к семье. Ведь всегда легче с людьми, воспитанными так же, как ты.

– Пока что-нибудь не заслонит воспитания.

Роб улыбнулся:

– Как теперь? Да, но если учесть образ мыслей, то мы близки.

– Что я и пыталась тебе сказать. Во всяком случае, пока никому из нас это не мешает, оно и в самом деле не важно.

– С чего же мне возражать? Я из этой сделки извлек наибольшую выгоду. Ты хорошо управляешься в саду, это пригодится, когда мы постараемся заработать на рассаде.

– А ты неплохо управляешься с домашним хозяйством, это тоже пригодится.

– Значит, – сказал он, взяв другую травинку и жуя ее, – если и в постели мы разберемся...

– Ради бога, Роб, разве ты не знаешь, как разбираются в постели? Я думала, деревенские парни все свое время проводят, крутя любовь на сеновале.

– Ты переоцениваешь сеновал, – сказал Роб.

В его голосе послышалось что-то странное, я заметила еле уловимое подрагивание мышц у него под бровями и на щеках. Не веря себе, сначала я решила, что он смущен, потом с удивлением подумала: великий боже, да у него опыта не больше моего...

Его глаза остановились на мне, и я поняла, что он прочел мои мысли. Теперь уже я покраснела, а потом мы вдруг рассмеялись, обнявшись.

– Ой, Роб, я просто подумала, что мы друг другу очень подходим.

– Что значит «подходим», кроме того, что я прав? Я не хотел этого прошлой ночью, потому что стоило отложить, стоило дождаться этого момента. А сейчас я не хочу потому, что не хочу здесь, среди поля в чертополохе. Я хочу дома, на кровати, ночью, когда никто не помешает. И теперь ты знаешь почему.

– Ох, Роб! Милый... Думаю, мы как-нибудь справимся. Люди справляются.

– Да, и тому есть свидетельства. Но по крайней мере, между мной и тобой не возникнет вопросов.

– Только не притворяйся, что никогда не целовался с девушками.

– Я тебе не рассказывал?

– Нет. Нет... Но если честно, я думала, у тебя большая практика в этом деле.

– Практика – это то, что ты знаешь. Сама подумай, зачем мне с кем-то лазить по сеновалам? Впрочем, у тебя устаревшие взгляды. Нынче это делается на заднем сиденье в машине. Зачем мне куда-то с кем-то лазить, когда у меня есть девушка еще с тех пор, как я под стол пешком ходил? Не отрицаю, нет, порой я выпускал пар, но на серьезное собирался только с тобой.

– Роб, милый, ты из Ноева ковчега.

– А ведь это был неплохой корабль для спаривания! Ну хорошо, а скажи: ты гуляла с кем-нибудь?

– Нет.

– Потому что ждала меня.

Это было утверждение, не вопрос, но я ответила:

– Конечно. Роб, если бы ты был с другой девушкой, неужели бы я не узнала?

– Вероятно, нет, если бы я принял меры. Но потом, наверное, узнала бы. – Он бросил на меня взгляд, лишь отчасти шутливый. – В ту ночь, когда ты целовалась с Джеймсом, я знал это. И задушил бы вас обоих, если бы не понимал, как ты запуталась.

– И ты запутался. А я думала, что наконец нашла его – тебя, – и удивлялась, почему меня это ничуть не радует.

– Мне было не все так ясно. – Роб лег на коврик и задумался. – Каким-то образом это дело – я имею в виду секс – единственное, чего мы не знали друг о друге до самой последней ночи. – Он перекатился на спину, сцепил руки за головой и прищурился на небо. – Возможно, дело в том, что это нужно разделить физически. Вроде как один должен включить другого. Не знаю... Во всяком случае, думаю, это будет не так трудно. – Он помолчал, нежась на солнце. – Тебе чего сейчас хочется?

– Чего хочется?

– Я спрашиваю, как мы проведем остаток дня, пока не придет время ложиться?

– А... Ну, в конце концов всегда есть телевизор.

– Угу.

Это прозвучало так сонно, что мне вдруг подумалось: а ведь «мастер на все руки», следивший за моим коттеджем большую часть ночи, встал в пять часов по хозяйственным делам. Я погладила его по голове.