Не то, что кажется (СИ) - Страница 25

Лагерь достаточно большой. Думаю, тут не меньше пятидесяти, а то и шестидесяти палаток. Некоторые больше размером, в которых без труда разместятся человек пятнадцать-двадцать, а если поставить двухэтажные кровати, то и ещё больше, есть и совсем маленькие – одно-двухместные. В центре лагеря виднеется дымок, а лёгкий ветерок приносит умопомрачительный аромат жареного мяса. Одна из палаток имеет наклейку с надписью «Кухня», откуда доносится хорошо знакомый голос Сальной Сэй.

Конечно же, кто ещё может командовать на кухне лучше Салли.

Шагах в двадцати от моей палатки я увидела Пита. Он был один и стоял лицом к лесу, засунув руки в карманы брюк. Одет во всё чёрное, как и в Капитолии.

- Привет, – подхожу ближе. – Обустроился?

- Пытаюсь. А ты?

- Я ещё и не заходила в палатку. Была с Прим.

- Как она?

- Нормально. Вся в действии.

Пауза. Гнетущая и долгая. Губы сомкнуты – они молчат, но вот душа… Мечется и рвётся, но не может пробиться через это бетонное молчание. Что сказать? С чего начать строить, если разрушения столь сильны?

Внезапно затянувшееся молчание прерывается криком:

- Сюда!

Мы с Питом бежим на голос, как и большинство живущих в лагере. На окраине со стороны леса видны несколько человек. Их одежда грязная, кое-где оборвана или прожжена. Лица в крови.

К ним подбегают Гейл, Хеймитч и ещё какие-то люди, которых я не знаю.

- Китнисс, найди Прим, – говорит Пит, направляясь к группе прибывших.

Киваю и спешу на поиски сестры. Сперва я была уверена, что я должна позвать её для оказания медицинской помощи пострадавшим, но потом понимаю, что Пит просто отослал меня, ведь к раненым уже подбежали медики.

Возвращаюсь обратно, готовая высказать всё Питу, но вижу, что раненых уже увели, но Хеймитч остался.

- Китнисс, я жду тебя, – говорит он. Его тон насторожен, что не предвещает радости.

- Я слушаю, – подхожу ближе к ментору. – Может, ты мне объяснишь, почему Пит решил избавиться от меня, пока не увели раненых?

Я даже не сразу замечаю, как сжала кулаки в карманах брюк. Главное, сейчас не сорваться на Хеймитче.

- Послушай, – протягивает ментор, словно подбирая слова. – Это вернулась та группа, которая отправлялась за лекарствами. Они пересеклись с небольшим отрядом миротворцев, что патрулировали пересечённое пространство за городом. Завязался бой, наши едва унесли ноги. Но…

Эбернети отталкивается от дерева, на которое облокачивался, и подходит ко мне. Я словно слышу скрип в голове, будто все мои мыслительные процессы заржавели и отказываются работать. Я знала, что всё не может пройти гладко. Слишком уж удачно складывались обстоятельства, начиная ещё с побега. Я понятия не имею, что скажу Прим, а точнее, КАК я ей это скажу.

- Она погибла? – спрашиваю, но голос будто не мой.

Не могу сказать «мама», не могу произнести, потому что тогда это станет правдой. Она была там – моя мать, в этой группе, командированной за лекарствами. На них напали, вернулись выжившие, но её среди них я не видела. Как и Хейзел – мамы Гейла.

- Нет.

Ответ моего ментора сперва зажигает надежду, что мама жива, что я её увижу, что мне не придётся приводить в чувство Прим, но тут же понимаю, что она не вернулась по одной из двух причин: смерть или плен. А о плене в Капитолии я знаю не понаслышке. А тем более, что может ждать мать сбежавшей революционерки? Ответ один – ад.

- Китнисс, – продолжает Хеймитч, - ещё не всё потеряно. Обоз с пленными будут перевозить в Капитолий в течении нескольких часов, но проблема в том, что мы не знаем, как именно они будут ехать. Мы боимся потратить время на поиски и упустить их.

- Хорошие новости есть? – чувствую, что глаза начинает щипать.

Как бы я не относилась к матери последнее время, как бы не винила её в том, что она практически бросила нас с сестрой, когда погиб отец, я только сейчас поняла, что могу её потерять. Это ужасное, леденящее кровь чувство, от которого озноб бьёт по позвоночнику. Чувство бессилия и неизбежности потери близкого человека.

- Есть, мне кажется. Миссис Эвердин и миссис Хоторн попали в руки миротворцев, их не смогли отбить, но наши ребята умудрились прихватить с собой одного из солдат Сноу. Сейчас ему пытаются развязать язык. И чем быстрее он расколется, тем лучше.

- Ясно.

А потом начались долгие часы ожидания. Хотя нет. Это были минуты. Минуты, которые я скрывалась в чаще леса, надеясь не встретить Прим. Увидев меня, она всё поймёт по лицу.

Мама должна выжить. Должна. Я выжила ради неё и Прим. Она не может так поступить со мной – уйти снова. Всё будет просто: «языка» расколют и он выдаст маршрут перевозки. Повстанцы перехватят обоз и освободят мою мать и маму Гейла. Гейл! Каково ему? Для него мать была богиней, да и младшие теперь одни. Хороша же я подруга, раз забыла, что у нас с ним одно горе на двоих.

И как по волшебству, едва вспомнив о напарнике, я услышала его полный боли голос:

- Пожалуйста! Мы испробовали всё!

Выхожу из своего лесного укрытия и направляюсь туда, откуда слышна просьба. Возле крайней палатки, опёршись на дерево, стоит Пит. Руки скрещены на груди, лицо напряжено.

Гейл стоит напротив.

- Что здесь происходит? – вмешиваюсь в разговор.

Гейл, переглянувшись с Питом, тяжело вздыхает.

- Ну? – моё терпение на пределе.

- Миротворец, которого взяли, не колется. Мы испробовали всё, – отвечает Гейл с отчаянием в глазах. – Время уходит. Говорят, что в Капитолии есть особый вид кодировки солдат, и, не зная техники допроса, информацию не получить.

- Я всё ещё не понимаю, чего ты хочешь от Пита?

Гейл смотрит в сторону, словно противен сам себе, Пит устремил глаза в землю.

- Будучи правой рукой президента, я многому научился в подвалах Дворца. Гейл хочет, чтобы я помог получить информацию, – негромко произносит Пит.

До меня, наконец, доходит, чего Гейл требует от Пита. Пытки. Какие-то особые техники, которым научили Пита в Капитолии. Но я знаю, что это значит для Пита, как ему это ненавистно, как тяжело. Он ломает себя, уничтожает, выжигает изнутри.

- Нет! – говорю твёрдо. – Гейл, ты не можешь требовать от него этого.

- Китнисс, – говорит Гейл, и я чувствую, что он на грани срыва. – У них наши матери. Матери! Ты же знаешь, что их ждёт в Капитолии.

Сглатываю. Гейл прав. Но я не могу, просто не имею морального права просить Пита покалечить человека. Снова ради меня, снова ломая себя.

- Пит! – опять обращается Гейл к Мелларку. – Пожалуйста! Ты же можешь помочь! Хочешь, я стану на колени?

- Прекрати! – срываюсь на крик. – Прекрати сейчас же…

- Я сделаю это, – прерывает меня тихий голос.

- Пит, ты не… - пытаюсь что-то сказать.

- Я сказал, что сделаю. Мне нужно несколько игл и чаша с огнём.

Лёд в голосе. Решимость.

Только на секунду представив, для чего ему такой инвентарь, меня начинает тошнить, и всё, на что я способна, это плакать от бессилия, безнадёжности и боли, пытаясь прогнать вспышки перед глазами: огонь, брошь, боль…

Сквозь слёзы я вижу, как Пит с мертвенно-бледным лицом натягивает перчатки и берёт то, что ему принёс Гейл. Оба не смотрят на меня. Пит молча уходит в палатку, в которой держат пленника, и оттуда спустя несколько минут раздаётся леденящий душу крик.

Вместе с ним леденеет и моя душа. Снова я – причина того, что заставляет Пита переступать через себя. Ледяная корка становится толще, когда я представляю, через что он проходит, заставляя страдать этого человека. Как я смогу теперь смотреть на него? Стыд, страх, чувство опасности. От взгляда на его руки меня снова и снова будет бросать в дрожь.

Я продолжаю своё уединение в роще. Не могу и не хочу видеть Гейла. Сейчас ненавижу его, хоть и понимаю, что он прав. Что Пит – единственная надежда не опоздать и вернуть наших матерей.

Проходит несколько долгих минут. В палатке с пленником и палачом абсолютная тишина. Вот полог откидывается, и выходит Пит. В его лице ни кровинки, глаза словно остановились. На руках ни капли крови, но я вижу зажатую в ладони салфетку с бурыми пятнами. Гейл тут же подскакивает к нему. Пит что-то говорит, а потом уходит не прощаясь. Гейл быстро убегает в сторону штаба. Я понимаю, что Пит смог добыть информацию.