Не сказка о птице в неволе (СИ) - Страница 37

Я засыпаю, убаюканный теплом жены, и согретый сладостью нашей первой, еще не настоящей, но такой трепетной и важной близости.

Что ж, до финала осталось совсем немного – следующая глава последняя))

Я нервничаю, не зная, получилось ли у меня показать медленное восстановление героев после всего ужаса, что им удалось пережить. Надеюсь, что вышло не плохо))

Жмите кнопочку «Нравится» и оставляйте отзывы ))

========== 10 ==========

Комментарий к 10

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

не бечено

Просыпаюсь оттого, что совершенно не чувствую правую руку, – она затекла от долгого лежания в одном положении. Потягиваюсь, стараясь не разбудить Китнисс, которая посапывает, доверчиво положив голову мне на грудь.

Кожа покрывается россыпью мелких мурашек – воздух в спальне прохладный: зима вступила в свои права, и мне постоянно приходится следить за температурой в доме. Медленно выбираюсь из-под одеяла, и жена, недовольно засопев, сразу же притягивает к себе мою подушку, крепко обнимая ее и зарываясь в нее лицом. Я даже немного ревную, но все-таки отгоняю дурные мысли, натягивая на себя штаны и футболку, набрасываю на плечи махровый плед и спускаюсь на первый этаж, несмотря на все ухищрения все равно поеживаясь от ночной прохлады.

Шевелю кочергой почти прогоревшие дрова в печи и подкидываю новые. Чайник играючи булькает, пока я дожидаюсь времени, чтобы можно было засыпать уголь. Скольжу взглядом туда-сюда по пустой кухне и засматриваюсь на чудной рисунок, который оставил мороз на окне – хоровод загогулин и завитушек. Подхожу к матовому стеклу, прислоняя к нему палец: штрих и еще один, отогреваю пальцам улыбающуюся рожицу, просвечивающую сзади темнотой. Отчего-то решаю, что хорошо бы с утра приготовить блинов с мясом – Китнисс такие любит.

Засыпаю в печь уголь и неспешным шагом топаю назад в спальню. Еще поднимаясь по лестнице, различаю странные звуки: то ли хрип, то ли глухой плач, и ускоряюсь, торопясь к жене. Она мечется в постели, дрожа всем телом, и шипит в пустоту, борясь с мнимыми демонами. Я в одно мгновение оказываюсь рядом, перехватывая ее запястья, и притягиваю к себе.

– Китнисс, проснись. Проснись, ну же… Это только сон, просто плохой сон…

Жена с глубоким вздохом вырывается из объятий кошмара, распахивая испуганные глаза: ее зрачки неестественно широкие, и требуется время, чтобы они стали обычного размера.

Я заботливо укладываю Китнисс рядом с собой, проводя рукой вдоль ее позвоночника: мне нравится чувствовать под своими пальцами голую кожу жены, а ее это, как ни странно, успокаивает. Оставляю короткий поцелуй на кончике ее носа.

– Все нормально?

Китнисс кивает, сильнее прижимаясь ко мне, ее ладошка скользит по моему животу, выискивая себе местечко. Улыбаюсь, переполненный нежности, и ласково целую жену в губы. Она открывает рот, пуская меня внутрь. Осторожно провожу языком по ее зубам: мне все время кажется, что я могу напугать Китнисс силой своей страсти, но она принимает мою осторожность, с готовностью целуя в ответ.

***

Завтрак мы готовим вместе. Я завожу тесто, а Китнисс вносит свою лепту, посолив и поперчив фарш, и после, когда блины уже готовы, раскладывает мясо на поджаристые кружочки, сворачивая их в толстый рогалик. Я обжариваю блины на сковороде и подаю на стол с сыром и топленым маслом.

Жена устраивается рядом на диване, включает телевизор и, потягивая чай, принимается за еду. Я люблю наблюдать за тем, как она ест – с аппетитом и смешно облизывая пальцы.

Мне нравится находить записки, в которых жена пытается отчитать меня за какой-то очень важный по ее мнению проступок. Я обожаю, когда вечерами она забирается ко мне на колени, обвив руками мою шею и укрыв нас обоих одеялом, подолгу слушает, как я читаю вслух какую-нибудь книгу.

Я раздражаюсь, если Китнисс не бережется и расхаживает по дому в тонких носках, рискуя простудиться и слечь с температурой. Я злюсь, когда она решает, что стремительно толстеет и переходит в режим голодовки: хорошо еще, что ее упрямства хватает ненадолго, и через пару дней мой будущий сын начинает получать пищу в нормальном количестве.

Я бываю в ярости, обнаружив, что жена, решив не будить меня с утра пораньше, уходит в сарай за дровами и углем, перетаскивая нагруженные ведра к печке на кухне. Ее обиженные «я беременная, а не инвалид», отлетают от меня, как горох от стенки.

– Ты «моя» беременная, значит, будешь беречь себя, поняла?

Мы ссоримся и миримся, Китнисс капризничает, а я в итоге все равно ее прощаю.

Я люблю ее и с каждым прожитым днем убеждаюсь, что она меня тоже.

***

В один из вечеров, заварив чай и налив в вазочку душистый мед, я поднимаюсь в спальню, собираясь заставить Китнисс проглотить все до последней ложки – у нее ангина, которая не проходит уже пару дней.

Не найдя жену в спальне, я направляюсь в ванную. Стучусь.

– Я войду?

Выжидаю минуту и открываю дверь: Китнисс стоит перед зеркалом, увлеченно распутывая свои волосы. Приближаюсь, вглядываясь в темные пряди в ее руках – волосы скрутились в узелок и не желают ослабить свои путы.

– Придется обрезать, – говорю я и тянусь за ножницами, торчащими из стакана на полке.

Китнисс не сопротивляется, и легким щелчком я отрезаю непослушную прядь.

– Ну вот, – улыбаюсь, – может остальные тоже?

Жена наигранно всплескивает руками и строго сводит брови, грозя мне пальцем. Принимаю позу покаяния, продолжая улыбаться. Отнимаю у Китнисс расческу и сам начинаю вычесывать длинный темный водопад: шелковистые, чуть влажные пряди приятны на ощупь, и я даже наклоняюсь поближе, касаясь их щекой, вдыхаю аромат яблока и хвои.

Китнисс посмеивается, строя мне рожицы в зеркале, а мой взгляд неожиданно замирает на ее отражении. Лицо становится серьезным. Жена в секунду понимает, где именно допустила промах, но уже слишком поздно: я перехватываю ее руки, готовые прикрыть незабинтованную шею.

– Подожди!.. – прошу я. – Покажи, пожалуйста.

В ее взгляде тревога и сомнение, но все-таки она позволяет мне осмотреть довольно длинный, неровно сросшийся с правой стороны шрам. Китнисс морщится, когда я касаюсь его пальцами.

– Рана уже затянулась… – шепотом говорю я. – Почему ты все еще носишь бинт?

Китнисс неопределенно отмахивается от меня, протягивая руку к лежащему в стороне новому мотку белой сетки.

Нож Люцифера оставил след на теле Китнисс, но куда больше от его грязных рук пострадала ее душа.

Жена протягивает мне бинт, очевидно, позволяя самому сделать повязку, но я не вижу смысла и дальше мучить нас воспоминаниями.

– Может, не будем перевязывать?

Китнисс хмурится.

– Ну, правда…

Похоже, жена злится.

– Ты не хотела мне показывать, но я ведь уже видел, да? Тогда зачем?

Китнисс отводит взгляд, разочарованно вздыхая.

– Почти не заметно, – говорю я, хоть и лукавлю. С другой стороны, я ведь и сам не сразу подметил, что рана не прикрыта бинтом, значит не так уж и велика моя ложь. – Оставь как есть, ладно?

Жена очень долго размышляет, но все-таки соглашается и позволяет мне увести себя в спальню – лечить горло изнутри.

***

В начале декабря Китнисс приходит в голову идея о том, чтобы написать письма родным, и я, без раздумий, поддерживаю ее, хотя после этого несколько дней хожу с понурой головой – горечь того, что моих писем никто не ждет, неприятно разъедает внутренности.

К очередному приезду Глена, у меня в руках оказывается несколько запечатанных конвертов, подписанных рукой моей жены: письма для Прим и миссис Эвердин, одно для Хеймитча – его мы написали вместе с Китнисс, и послание для Гейла, в которое мне до невозможности хочется заглянуть.

Я извожусь мыслями о том, что именно она могла написать охотнику, какие тайны поведать? А может, там и нет ничего особенного, только открытка для старого друга? Переборов свое любопытство, я просто решаю доверять жене: мы вместе, у нее под сердцем растет наш ребенок, неужели я все еще позволю ревности травить меня своим ядом?