Не сказка о птице в неволе (СИ) - Страница 36

И все-таки я не могу простоять возле кровати половину вечности и, подцепив пальцами белье по бокам, стягиваю с себя трусы, оставаясь перед Китнисс в чем мать родила. Она не смотрит: зажмурилась и почти не дышит от страха.

Наверное, это и к лучшему. Забираюсь под одеяло, испытывая явный дискомфорт: мое тело проявляет крайний интерес к тому, что жена лежит рядом на расстоянии вытянутой руки. Обнаженная и желанная. Буквально каждая клеточка моего тела исходит от томления, но я не нарушаю невидимых границ: прикосновение к ее горячей коже сродни сладкому видению – так близко, что жжет пальцы, и так недоступно, что хочется застонать от отчаянья.

***

Дни текут один за другим: простые и домашние, лишенные потрясений или излишних волнений.

Китнисс постепенно свыклась с мыслью о будущем материнстве, стала спокойнее и чаще улыбается, даже подшучивает надо мной. В прошлое воскресенье, например, я приготовил целую гору рогаликов с повидлом, но стоило мне отлучиться на улицу на каких-то полчаса, как, вернувшись, я обнаружил пустой поднос и Китнисс, которая вальяжно откинулась на стуле, облизывая пальцы, перепачканные в повидле.

– Ты все слопала?

Она кивнула, сладко посасывая указательный палец, ее язык, играясь, прошелся по всей длине, отчего я напрочь и думать забыл про выпечку: желание, которое я был вынужден подавлять, вспыхивало при каждом удобном и неудобном случае.

– Ты когда-нибудь лопнешь, – буркнул я, поспешно скрываясь в гостиной: меня не слишком волновали исчезнувшие рогалики, а вот то, что Китнисс заметит мое возбужденное состояние, было неловким.

Оказалось, что жена и не собиралась оставлять меня в покое, она пошла следом: не успел я опомниться, как передо мной на маленьком столике возникла тарелка с приличной порцией выпечки, кружка чая и записка:

«Мы у тебя не настолько прожорливые, решили тебе тоже оставить».

Я не сдержался тогда и впервые за долгое время потянулся к Китнисс за поцелуем: она позволила, обвив мою шею своими руками. Наверное, именно тогда я по-настоящему поверил, что мы справимся, что одеяло, в которое Китнисс неизменно заворачивалась, как в кокон, чтобы я не смог добраться ни до единого открытого сантиметра ее кожи, когда-нибудь окажется лишним.

Пару дней назад почти привычно раздеваясь перед сном, я обнаружил, что Китнисс подсматривает за мной: робко и совершенно смутившись, но все-таки ее взгляд прошелся по моему голому телу, изучая и делая для себя какие-то выводы. Я послушно заснул на своей половине кровати, мечтая почувствовать прикосновение ее рук и ощутить ласковый поцелуй.

Я просыпаюсь посреди ночи, понимая, что обнимаю жену, прижавшись к ее спине, а Китнисс мирно посапывает, очевидно, еще не зная, что между нашими телами нет ничего, что мешало бы мне чувствовать бархатистость ее кожи. Боюсь даже вздохнуть громче, чем до этого, лишь бы не разбудить жену.

Наслаждаюсь неожиданным и сладким мгновением, едва касаясь губами ее открытой шеи. Запах любимого тела дурманит, и внизу живота скручивается тугой, почти болезненный комок вожделения. Китнисс ерзает, потягиваясь, а моя ладонь успевает проскользнуть на ее голый выпуклый из-за беременности живот. Дыхание сбивается, а подушечки пальцев буквально покалывает от желания пробраться чуть выше, накрыв манящую грудь.

Жена не просыпается, и я наглею, начиная целовать ее в плечо, поглаживать живот, пробираясь к желаемому бугорку. То ли стон, то ли глубокий вздох вырывается у Китнисс, и я задерживаю дыхание – сейчас меня поймают и прогонят. Кровь стучит в висках, а снова затихшая жена кажется уже нестерпимо желанной. Чуть приподнимаюсь на локте, нависая над ней сбоку, и прикусываю мочку уха, проводя по самому кончику языком: теперь уже у меня нет сомнений – Китнисс стонет, но продолжает блуждать где-то во снах.

Глажу осмелевшей рукой по ее телу, ладонь накрывает упругую грудь, и я вздрагиваю, когда чувствую, как затвердевает сосок, упирающийся мне в ладошку. Касаюсь тонкой изогнутой шеи и неожиданно понимаю, что тело, лежащее рядом, становится жестким и неподатливым. Облизываю губы, встречаясь с тревожным взглядом грозовых глаз.

Китнисс резко дергается, но я действую инстинктивно, обхватывая ее под грудью и не давая сбежать.

– Тсс… Китнисс, Китнисс, это я. Прости, все нормально, это я… Да?

Ее дыхание, еще минуту назад разбежавшееся в ритме паники, постепенно приходит в норму. Сглотнув, Китнисс осторожно кивает. Я ослабляю хватку, и она разворачивается в моих руках, ложась лицом ко мне. Я не знаю, почему она не сбегает, но благодарен ей за это.

– Ты очень красивая сейчас, – бормочу я, проводя пальцем неровную линию от ее лба к кончику носа, а потом по щеке, медленно пробираясь к губам. – Я хотел бы целовать тебя всю, каждый сантиметр, каждую клеточку твоего тела…

Я плохо вижу в темноте, но уверен, что щеки Китнисс сейчас пылают, однако, она покорно лежит на месте, даже когда я все-таки тянусь к ней, оставляя быстрый поцелуй на губах. Потом еще один, уже более смелый. Проходит не так много времени, когда Китнисс, наконец, расслабляется, принимая мои поцелуи и отдавая свои. Я сперва осторожно, потом чуть увереннее глажу ее тело: одними подушечками пальцев, словно она драгоценность, которую я боюсь повредить.

Ее дыхание учащается, ласковые руки перемещаются на мои плечи, рисуя тайные узоры и распаляя меня все больше. Я тону в океане нахлынувших чувств, растворяясь в частых грудных вздохах, которые дарит мне Китнисс.

Она разрешает непостижимо много: я постепенно сползаю все ниже, оставляя влажные отметины на ее коже, мягкой трепещущей груди, животе, в котором бьется сердце нашего ребенка, и на бедрах, которые гладят мои пальцы, пробираясь к внутренней стороне. Я покрываю любовными ласками ее всю без остатка: каждую клеточку, каждый миллиметр. Плавлюсь от страсти, но стараюсь быть нежным. Пальцы Китнисс тянут меня за волосы, то пытаясь оттолкнуть, а то притягивая ближе. Ее стоны становятся все откровеннее, а тело подрагивает, отдаваясь без остатка: я чувствую, что не противен ей в это время, и даже мысль о том, как важно происходящее для Китнисс, сводит меня с ума.

Кровь бурлящим потоком льется по венам, я рвано дышу, но понимая, что мне самому разрядка сегодня не светит, продолжаю исступленно ласкать жену. Китнисс что-то шепчет одними губами, и мне все настойчивее кажется, что жена зовет меня по имени. Я растворяюсь в ней и не замечаю минут, когда она выгибается в спине, резко сжимая бедра, и, громко мучительно выдохнув, замирает, раскинув руки в стороны.

Я устраиваюсь сбоку от нее, не вплотную, все еще опасаясь ее побега, и сам не знаю, как могу быть таким неловким, но рука Китнисс случайно касается меня в самом сокровенном месте. Мы оба вздрагиваем от неожиданности, но я предательски прикрываю глаза от ее мимолетной ласки: мне кажется, еще немного и я взорвусь просто от того, что терпеть возбуждение становится невозможным.

Китнисс видит что-то, отразившееся на моем лице, и, приняв для себя какое-то решение, возвращает руку на место, обхватывая пальцами мой член. Я не верю в происходящее, но и сил на то, чтобы разобраться в том, что происходит, нет. Ее движения неумелые и неуверенные, но для меня это самые прекрасные прикосновения на свете. Позволяю стонам удовольствия сорваться с губ, и подаюсь вперед, выпрашивая поцелуй, но вторая рука Китнисс резко упирается мне в грудь, не давая расстоянию между нами сократиться.

Я сжимаю пальцами простыню, потерявшись во времени, а рука жены не прекращает нежных движений. Хотя я почти теряю сознание от неги, разливающейся по телу, но затуманенным сознанием все-таки улавливаю напряженный взгляд Китнисс, наблюдающей за мной. Она отдергивает руку, когда я с хрипом изливаюсь на простынь, попадая и на ее бедро. Мы замираем, внимательно заглядывая друг другу в глаза.

– Я люблю тебя, – шепчут мои губы.

Китнисс улыбается, разрешая мне притянуть ее к себе, и кладет голову мне на грудь, вслушиваясь в удары моего еще не успокоившегося сердца. Ее пальцы рисуют завиток вокруг моего пупка, и теплая ладонь замирает на месте, выбрав место для ночлега.