Не сказка о птице в неволе (СИ) - Страница 34

– Успокоилась? – спрашивает доктор.

Китнисс качает головой, вызывая вздох женщины.

– Хотя бы не убегай, ладно?

Явно через силу, но жена соглашается.

– Пит, – врач обращает внимание на меня. – Ты ведь видел, что случилось?

Я сглатываю и говорю, что да.

– Постарайся вспомнить: те мужчины, они получили разрядку?

Китнисс так сильно напрягает свою руку, что ее ногти болезненно впиваются в мою ладонь. Раньше я не задумывался над деталями того, что произошло: наоборот, изо всех сил старался заштриховать мягким грифелем картинки событий тех ужасных дней, оттого сейчас особенно сложно выудить из памяти какую-то конкретную информацию.

– Вроде нет, – наконец, отвечаю я. – Они… Их спугнули выстрелы мятежников: Сэм убежал сразу, а Антониус… он…

Прикрываю глаза: копаться в этом настолько омерзительно, что в горле появляется неприятная горечь.

– Я думаю, что нет, ни один не довел все до конца.

Врач удовлетворенно кивает, а вот Китнисс, кажется, сейчас сломает мне руку – глажу ее кисть свободными пальцами, и, мало-помалу, она успокаивается.

– Это же хорошая новость, дорогие мои, – доктор улыбается, стараясь нас подбодрить. – Из ничего дети не рождаются. Я, конечно, оставлю небольшой процент на происки самого черта, но вообще рекомендовала бы вам расслабиться и готовиться к рождению красивого мальчика или девочки.

Китнисс с шумом выдыхает, а мне почему-то становится только хуже: вопрос, который я задал Китнисс еще утром, теперь стал особенно острым. Она должна сама решить, оставить ребенка – теперь уже, почти наверняка, моего ребенка, нашего, – или…

Что выберет Китнисс?

Врач, вероятно, замечает сомнения на наших лицах.

– Вроде новости-то хорошие, – удивляется она, – тогда почему у вас такие прокисшие мины?

Китнисс поднимает на меня виноватый взгляд, в котором я читаю вынесенный ребенку смертный приговор.

– Она не хочет иметь детей, – произношу я то, что снедает меня изнутри. – Китнисс не нужен этот ребенок.

Доктор Меллер не успевает даже что-то ответить, когда Китнисс, вырвавшись из моих рук, тянется к столу, хватая свой блокнот, яростно царапает в нем записку незаточеным карандашом и разворачивает ее ко мне:

«Ты же обещал, что я сама выберу!».

Я ошарашено перевожу взгляд с листка на рассерженное лицо Китнисс.

– Но ты же…

Она отворачивается, игнорируя меня, и продолжает строчить.

«Ты хочешь убить собственного ребенка? – читаю из-под руки. – Ты способен на это?».

Когда она показывает мне текст, я только развожу руками.

– Но ты же сама…

Китнисс резко выбрасывает вперед руку, толкая меня в плечо, и шипит, как кошка. Ее брови гневно сходятся на переносице, а глаза поблескивают от очередных слез.

– У меня такое чувство, Пит, – встревает доктор Меллер, – что ты не прав: твоя жена не собирается избавляться от вашего общего малыша.

Врач усмехается, а мне самому вдруг становится стыдно. Я подаюсь вперед, и Китнисс несмело, но прижимает мою голову к себе, обнимая. Ее пальцы перебирают мои волосы, а я рассеянно и глупо улыбаюсь, уткнувшись носом в ее шею.

***

После непродолжительных уговоров, врач соглашается переночевать у нас. За окном поздний вечер, мы все вместе сидим перед телевизором и смотрим одну из тех романтических комедий, которые начали снимать, чтобы побаловать жителей нового Панема: в прежние времена ничего подобного и представить было нельзя.

Китнисс, одно за другим, таскает из тарелки яблоки, с хрустом отгрызая новые куски, а я исподтишка наблюдаю за ней – почти безмятежной, почти довольной.

Я замечаю, когда она смущенно отводит глаза, стоит героям фильма слиться в жарком поцелуй.

– Эх, знаете, ребята, я порядком соскучилась по мужу, – мечтательно говорит доктор Меллер. – Он остался в Тринадцатом, помогает там с электроникой и прочими делами. Я соскучилась, – улыбается она, поворачиваясь к нам.

Врач прищуривается, замечая стыдливо отведенные глаза Китнисс.

– Я рискую показаться наглой, но представим, что я все еще ваш врач, – она хитро подмигивает мне. – Как вы?

– В каком смысле?

Доктор Меллер к чему-то клонит, но для меня это пока загадка.

– Личные отношения, интимные.

Китнисс заливается краской, закрывая лицо руками, но я подмечаю, что хотя бы она не пытается убежать.

– Все сложно, – признаюсь я, надеясь, что Китнисс не поколотит меня за это.

– Без обид, но как это? Секс он либо есть, либо его нет.

Доктор вынуждает меня быть откровенным, но я не знаю, насколько далеко могу зайти: так или иначе, каждое мое слово будет касаться и Китнисс тоже, а я не могу сказать лишнее, рискуя обидеть ее.

Врач внимательно изучает наши лица, а потом делает то, чего я точно не ожидал: она встает с кресла, подходя к нам, и, подняв со стола небрежно брошенный блокнот, тянет его Китнисс.

– Поговори со мной, не заставляй своего мужа отдуваться за обоих.

Жена принимает блокнот, но скорее от растерянности, и непонимающе смотрит на женщину.

– Я буду задавать вопросы, а ты пиши, хорошо?

Китнисс бросает на меня настороженный взгляд, который так же не укрывается от доктора.

– Ты можешь и не показывать Питу записи, но, знаешь, он у тебя очень хороший парень, и я вижу, как он заботится о тебе. Ты могла бы помочь вам обоим, если бы была откровенна со мной. Ну как, справишься?

Китнисс мешкает, поглядывая то на меня, то на блокнот, зажатый в ее руках и, наконец, кивает.

– Напиши это, – подсказывает доктор Меллер. – Напиши, что ты согласна быть с нами, – она рукой указывает на себя и меня, – честной.

«Согласна».

– Хорошо, начнем с простых вещей, – врач улыбается. – Ты знаешь, что твой муж тебя любит?

Я зачарованно наблюдаю за странной беседой, не зная, чего ожидать. Китнисс, кажется, не сомневается, уверенно выводя:

«Да».

– А ты его?

Жена закусывает кончик ручки, которой писала, и окидывает меня внимательным взглядом.

– Это не простой вопрос… – начинаю я, опасаясь вынудить Китнисс говорить то, чего она не хочет, но замолкаю, когда, улыбнувшись, она пишет:

«Да».

– Я так и думала, – победно объявляет врач, игнорируя наши застывшие друг на друге взгляды.

Я любуюсь женой, а она разглядывает меня. Ободряюще улыбаюсь ей, но неожиданно доктор задает вопрос, который сгоняет улыбку с моего лица.

– Так все-таки между вами есть секс?

Китнисс закусывает губу, гипнотизируя лист бумаги.

– Ты обещала быть честной, – напоминает врач, хотя, кажется, ответ и так уже понятен.

Медленно, словно это имеет для нее особое значение, Китнисс отвечает:

«Нет».

– Ты боишься Пита?

Первая буква неуверенная, почти выстраданная, а потом размашистый завиток:

«Нет».

– Тогда в чем проблема?

Я задерживаю дыхание, пока Китнисс решает, что написать. Она долго водит ручкой по одному и тому же месту, вырисовывая жирную точку, а потом, чуть ли не уткнувшись носом в бумагу, начинает писать. Мелко, неразборчиво и все равно специально прикрываясь, чтобы нельзя было прочесть. Слова превращаются в предложения, а жена все не останавливается: буква за буквой она переносит на бумагу свои страхи.

Я и доктор обмениваемся заинтересованными взглядами, врач пытается меня подбодрить, но от этого мне не становится менее страшно. Я никогда по-настоящему не мог пробраться в кошмары, которые мучают Китнисс после всего, что случилось, так неужели сейчас я загляну за запретную черту? Что я там увижу? Китнисс написала, что не боится меня? Неужели?

Спустя, кажется, целую вечность, Китнисс протягивает доктору блокнот, та быстро пробегает глазами по тексту и, взглянув на мою жену, спрашивает:

– Я дам это Питу?

Щеки Китнисс становятся розовыми, но она все-таки кивает.

Я не сразу решаюсь заглянуть в текст, но, собравшись с духом, окунаюсь в кошмары Китнисс.

«Мне не понравился секс. Было больно и противно. Унизительно. Не хочу все снова”.