Не проходите мимо. Роман-фельетон - Страница 7

В старые годы, когда подобное поведение было у хозяев в почете, льстецам и подлизам жилось вольготно.

При социализме подхалиму трудно. Попробуй пристукни в присутствии посторонних перед начальником каблучками — сразу заметят и осудят.

И все-таки подхалимы еще существуют. Есть категории подхалимов-рвачей, есть категории подхалимов-карьеристов. Представьте себе: в учреждении за соседними столами трудятся два сотрудника. У них в принципе одинаковые анкеты, одинаковые столы, одно и то же количество благодарностей в приказах. Но… начальником отдела может быть назначен только один из них — тот, кого скорее заметят и оценят…

Значит, решает один из них, пусть заметят меня. И с этого дня он начинает оставаться вечерами, чтобы написать доклад за начальника. Он строчит в местную газету заметку об успехах своею учреждения. О начальнике ни слова. Но начальнику будет все равно приятно.

Глупо было бы писать: «Под руководством Ивана Ивановича мы достигли…» Не те времена!

Времена новые, а душа у подхалима старая. И он вынужден маскироваться, гримироваться, уходить в подполье… Поскольку прежние патентованные способы подхалимажа недействительны, приходится искать новые щели в сердцах руководства, разрабатывать сложные способы эмоционального и психологического воздействия.

Подхалим не имеет лица, но его надо уметь увидеть. Нынче он не гнет спины и не жмет подобострастно длани. Иной, может быть, вообще начальнику два пальца подает да еще при этом в сторону глядит. Но этими двумя пальцами нью-подхалим такой выкрутас учинить сумеет, что начальниково сердце из-под жилетки достанет да себе в карман и переложит…

…— У меня все вперед на сорок ходов продумано, — крикнул тугому на ухо агенту снабжения Сваргунихину руководитель АХО облторга Умудренский. — Как у Ботвинника!

— А кто… этот Ботвинник?

— Благодаря разумно сделанным ходам он стал чемпионом… Гроссмейстер шахматных комбинаций… На сорок ходов вперед мыслит!

— Да который раз я тебе говорю сегодня, — рассердился Сваргунихин, — не ори ты, сделай милость, так глухим стать можно.

— Так тебе же на ухо все кричат, — удивился Умудренский. — И я привык. Ты ж глухой! Если я тебе скажу нормально, ты не уловишь мою мысль.

— Если я не в учреждении, а в частной квартире, я слышу лучше, — сказал Сваргунихин и шевельнул большими, похожими на листы капусты ушами.

— Тогда слушай. Ты можешь прославиться. Ты можешь обогатить свою автобиографию. Хочешь?

Сваргунихин слушал, раскрыв рот и пожирая глазами начальника АХО.

— Согласен, — сказал он. — Что надо делать?

Умудренский начал возбужденно ходить по комнате. Он был похож на контрабас. Грифом служила маленькая с лысинкой головка, посаженная на длинную жилистую шею. Туловище его в полувоенной гимнастерке, перетянутое по талии широким флотским ремнем, и широчайшие окорока галифе довершали сходство со смычковым инструментом.

— Ты же знаешь, завтра у нас в торге будет киносъемка. Снимают Калинкина. Улавливаешь эту мысль? На моих глазах съемки не первый раз. В таких случаях положено хорошо обставить кабинет начальника. Во всех областях наш торг будут смотреть — нельзя ударить лицом в грязь. И еще одно: необходимо нам попасть в кадр. Представляешь значение? Кого снимают в фильмах? Передовиков. А что такое передовик? Тот, кто впереди, кто к начальству, значит, поближе. А как к нему приблизиться, если оно несознательное, вроде нашего Калинкина? Вот и необходимо смекалку проявить, на всесоюзный экран проникнуть… «Красногорский облторг. В главных ролях: Калинкин, Умудренский, Сваргунихин». Понял? Ты об этом в анкетах писать потом можешь.

— В анкетах что, — сказал Сваргунихин мечтательно, — вот в трудовой бы книжке…

— А зачем? Тебе тогда никакое сокращение штатов не страшно. Тебя куда хочешь возьмут! Ведь все начальники в кино ходят. Популярность, брат, это самое дорогое. Улавливаешь мою мысль?

— Улавливаю, — подтвердил Сваргунихин, тяжело дыша от волнения. — Что я должен делать?

— Ты достанешь обстановку, — сказал Умудренский, — а я тебя пущу в кадр. Вот у меня списочек вещей первой необходимости… Пальмочки. Три запасных телефончика. Ковры-самоцветы. И позвони, не забудь, в филармонию — там обещали вазу какой-то Турнепсовой…

— Многовато, — проглядывая список, заметил Сваргунихин. — Но ради будущей автобиографии поднатужусь. Это я возьму там… это дадут здесь… это займу… это обменяю… А в какой кадр ты меня пустишь?

— В таких случаях что снимают? Как накладные на подпись приносят или как начальник с сотрудником беседует. Иногда — совещание. Я буду беседовать с Калинкиным как сотрудник. А ты давать бумаги на визу… Завтра приходи пораньше — подробности отрепетируем на месте. Нужно все заранее учесть. Плановость — великая вещь. На вдохновенье надейся, а сам не плошай. Ты все расслышал как следует? Не перепутаешь? Момент исторический!

— А может, для Калинкина еще букет цветов купить, на стол поставить? — неуверенно спросил Сваргунихин.

— Это уже будет подхалимаж, — возразил Умудренский. — Делай, как говорят. Понял?

— Расслышал. Главное, чтобы все было, как ты рассчитываешь.

— У меня не сорвется. У меня все рассчитано на сорок ходов вперед. Учись, брат, предусмотрительности! Раз съемка назначена на десять, то вещи заказывай к семи, — значит, к девяти только доставят… И вообще учти, в смысле времени всегда надо страховаться: на собрания приходи на два часа позже, в очередь за апельсинами становись на два часа раньше. И так и так попадешь к открытию. Тебе трудно — ты глухой. Ты всего уловить не можешь. И вообще как ты работаешь — непонятно.

— Раз ты мне, Умудренский, доверие оказываешь, — сказал Сваргунихин, пряча список реквизита в карман, — то и я тебе довериться могу… Здесь нас никто не подслушивает?

И Сваргунихин, прислушиваясь, повел своими капустными ушами… А затем в общих чертах рассказал о том, как он стал глухим.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК СВАРГУНИХИН РАБОТАЛ ЛОДОЧНИКОМ, ОБУЧАЛ ПОПУГАЕВ ПОДХАЛИМАЖУ, ТОРГОВАЛ НЕБОМ, РУКОВОДИЛ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМОЙ И КАК ДОШЕЛ ДО ЖИЗНИ ТАКОЙ, ЧТО СТАЛ СОЮЗНИКОМ УМУДРЕНСКОГО

Было время, когда Сваргунихин на свои барабанные перепонки не жаловался и как работник особой ценности не представлял. Юный Сваргунихин начинал свою карьеру простым лодочником-перевозчиком. С утра до вечера он совершал рейсы по озеру, перевозя людей с шумного берега, на котором раскинулся город, на тихий, противоположный берег, под сень дубравы. И обратно. Все было бы ничего, если бы Сваргунихина не грызла зависть. Его сослуживец, глухой лодочник дед Kypoeд зарабатывал в два раза больше. На первый взгляд это казалось странным: Сваргунихин и греб резвее и проворнее был. А за дедом угнаться не мог. Объяснялось это дедовской глухотой, о которой знали все в городке. Именно поэтому его и предпочитали влюбленные парочки, которые согласно лирической традиции любят побеседовать без свидетелей. По той же причине лодку с дедом часто нанимали какие-то подозрительные люди, которые переправлялись на ту сторону озера для того, чтобы поговорить наедине о своих грязных делишках. Немалый доход приносили деду и начинающие певицы, которые отплывали как можно дальше от населенного пункта и там тренировали свои голосовые связки. Всех этих клиентов дед устраивал потому, что был глух, как весло.

Доходы деда не давали покоя сваргунихинской душе. От жадности Сваргунихин дошел до того, что завидовал даже слепым и хромым. И когда ему представилась возможность объявить себя глухим, он не замедлил ею воспользоваться.

Случилось это в жаркий воскресный день, во время массового гулянья с потреблением безалкогольных напитков. Когда Сваргунихин перевозил буфетную комиссию на другой берег, у него в лодке взорвалась четверть с квасом. Председатель месткома был ранен, казначей получил пробкой в лоб, а Сваргунихин лег на дно лодки и объявил себя контуженным.