Не проходите мимо. Роман-фельетон - Страница 62

Можаев. Просто я берегу твое здоровье. Ты мне кажешься чересчур взволнованным. Дай мне слово, что ты возьмешь себя в руки! Тогда я тебе кое-что поведаю.

Благуша. Ну, ну, добре. Сказывай.

Можаев. Мне сказал Протарзанов, что фильм снимать не надо… Но я думаю, что два лишних съемочных дня роли не играют, а? Доснимем, Март, а там будь что будет!

Благуша. Ах, нечистая сила! Как же это?..

Можаев. Март! Март! Что ты молчишь?

Благуша. А что говорить? Приезжай поранку. Только утром, обязательно утром, а то все Калинкины разъедутся. Это страшно поспешливая семья… Эх, Юра! Как же так?..

— Разговор окончен! Ваше время истекло!

— Вот и все, товарищ Благуша, теперь вы спокойны?

— Абсолютно, Ольга Прохоровна, идеально! Благодарю за заботу!

— Не стоит… Коммутатор слушает. Одиннадцатый? Занято. Сорок два? Готово… Семьдесят шесть? Даю… Опять райисполком. Нет, председатель еще на работе, в бригадах!

— Тогда запишите: звонил инструктор Лебеда, просил к утру представить сводочку: сколько колхоз намеревается сдать в текущем хозгоду пуха и пера (отдельно по уткам, гусям и курам), свиной щетины, конского и барано-овечьего волоса. Записали? Чтоб к утру!

— Передам… Коммутатор. А, привет агроному! Самому севооборотистому человеку на селе наш телефонный поклон!

— Оля, соедини меня скорее с автобазой, а то тут дипломатический конфликт произойти может. Я ж при иностранной делегации экскурсоводом сейчас! Неурожайку кончили осматривать, едем к вам, в Горелово, а машина в разгоне. Дай мне автобазу — пусть скорее высылают автобус! И скажи папаше своему, чтоб бороду расчесал пофасонистей: ему как директору музея старого быта придется объяснения давать…

— Даю автобазу!.. Коммутатор. Опять райисполком? А-а, Леночка? А я испугалась: думала, снова сводку с председателя требуют! У тебя какие-нибудь новости?

— Только ты пока, Олюшка, никому не говори. Ну, председателю можно. Завтра в газете печатать будут: пришел указ насчет переименования наших деревень.

— Наконец-то, Леночка! А мы теперь где живем?

— В Богатове. С чем и поздравляю! А соседний колхоз пока не переименовывают. Ему пока старое название подходит.

…Оля не устояла перед соблазном первой сообщить односельчанам радостную весть. В несколько минут все гореловцы узнали, что они стали богатовцами. И вот тут-то новонареченные могли полностью оценить преимущества телефона перед почтой и даже телеграфом: бывшие гореловцы, ныне богатовцы, разбросанные по всей стране, с помощью междугородной станции были оповещены об изменении своих анкетных данных в тот же день. Понятно, что большинство новобогатовцев обещало прибыть на именины родного села.

— Красивая жизнь! — восхищенно сказал Прохор Матвеевич Калинкин. — Я, персонально, больше писем не пишу! К чему? У меня дочка на телефоне!

…Телефон убил эпистолярный жанр!

Обязанности гонцов, курьеров и фельдъегерей в семье Калинкиных обычно исполняли три Андреевича: пятилетний Илья, шестилетний Алеша и семилетний Никита.

— Богатыри! — бросал клич Прохор Матвеевич. И перед ним, как из-под земли, вырастали внуки.

Доспехи Ильи состояли из трусов и сучковатой сабли. Алеша за неимением доброго коня сидел верхом на палке. Никита являлся с неизменной морковкой в зубах. Воинственные порывы младших братьев были ему чужды. Вероятно, у него в натуре имелось что-то вегетарианское. Он любил морковь, как кролик, и постоянно ходил с желтым ртом.

— Ты, Никита, бегом в библиотеку! Сдай вот эту «Зарю над черноземом», а взамен что-нибудь такое с глубокой вспашкой жизни возьми. Ты, Алеша, заскочи в клуб — узнай насчет лекции. Если опять из Красногорска товарища Поплавка прислали, то я лучше спать дома буду. А тебе, Илья, самое ответственное задание: разыщи бабушку. Пусть скорее домой идет. Дед, мол, скажи, в избе не кормлен, не поен сидит!

— Деда, а ты нам за это вспомнишь про Ивана Грозного? — спрашивал Никита.

— Вспомню.

— Ты пожилой, дедушка? — домогался Алеша. — Ты много видел?

— Много, — соглашался дед.

— А Петра Первого? — не унимался Никита. — Ты его помнишь, деда?

— Как сейчас, — нетерпеливо шелестел бородой Прохор Матвеевич. — Только не задерживайтесь, богатыри! Выполняйте приказ!

Андреевичи, восхищенно гогоча, убегали.

Сегодня на внуков был спрос, как никогда: то надо было встречать дядю Тимофея и дядю Володю; то мчаться вскачь на коммутатор к тете Оле и передавать ей записки; то встречать тетю Веру и тетю Лизу… Андреевичи, браво справившись с заданиями, вертелись подле стола. В их взглядах, устремленных на сахарницу, светилась тайная надежда.

Сегодня Прохор Матвеевич и Пелагея Терентьевна принимали поздравления по случаю пятидесятилетия со дня бракосочетания. Юбилей отмечался, так сказать, в рабочем порядке. Основные торжества были перенесены на послеуборочный период.

Выставив никелированный живот, украшенный медалями, на столе шумно дышал самовар. Пелагея Терентьевна, как обычно, творила одновременно массу дел. Она наблюдала за производством ватрушек, расцеловывала прибывающих детей, отглаживала внукам свежие штаны, критиковала в хвост и гриву местную конеферму. Кроме того, она успевала присматривать за столом и не давала пустовать чашкам гостей.

Прохор Матвеевич восседал в красном углу и любовался потомками. Он был в своем повседневном полувоенном кителе, при двух медальных планках. Известная всей округе калинкинская борода свисала, как сталактит. Прохор Матвеевич весело курил трубку, подаренную Тимофеем. Дым растекался по усам, и от этого они казались втрое длиннее.

— А мой курительный агрегат дает дым куда большей густоты, — сказал Юрий. — Это я вам говорю, как курильщик курильщику! Смотрите!

Можаев пыхнул трубкой и мгновенно, как волшебник, исчез в клубах дыма. Когда завеса рассеялась, Юрия на прежнем месте не оказалось: он уже влез на печку и оттуда в поисках точек съемок прицеливался киноаппаратом. Обычно этим делом занимался Благуша. Но ныне Мартын был хмур и задумчив, словно его уже проработали на художественном совете. Слишком большие запасы нервной энергии были израсходованы на ожидание пленки и Юрия. Озабочивал его и регламент съемки. Тимофей с Владимиром, приехавшие накануне, после обеда собирались уезжать. Елизавета торопилась на концерты в соседние села. Двое — Андрей и Феликс — вообще отсутствовали. Андрей Прохорович вместе с делегацией богатовцев изучал экспонаты Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, а Феликс Прохорович поднимал последние гектары целины.

Когда Мартын уже полностью разочаровался в жизни и побежал на почту телеграфировать о пропаже оператора кинохроники Можаева, он встретил машину. На ней, развив недозволенную скорость, ехали Юрий и Николай.

— Отыскался след Самозванцева! — объявил Юрий. — На комбинате такие подкожные дела обнаружены! Я тебе потом расскажу все детективные детали…

Мартын ходил мрачнее тучи. Его морально угнетал тот факт, что картина уже зарезана на корню. И в глубине, на самом донышке души, Мартын считал, что сейчас, вместо того чтобы доснимать последние кадры, самое подходящее время извиняться перед Калинкиными за причиненные им бессмысленные хлопоты. И только частые встречи с глазами Надежды поддерживали его иссякающее мужество.

Юрий же попрежнему воинственно попыхивал трубкой, был бодр и аккуратен.

— Товарищи Калинкины! — объявил он. — Еще один последний кадр, и кинолетопись окончена моя! Так соберитесь хоть на пять минут вместе! Где Тимофей Прохорович? Куда ушла Ольга Прохоровна? Прохор Матвеевич, обеспечьте явку детей!

— Богатыри! — воскликнул глава семейства.

Три Андреевича явились немедленно.

— Хотите расскажу, как я видел Александра Невского?