Не проходите мимо. Роман-фельетон - Страница 36

— Гони невзирая! — приказал он.

Но развить скорость автомобиль так и не успел. Возле городского парка дорогу преградила толпа.

— Тут транспорт бессилен, — сказал водитель и затормозил.

— Сейчас я наведу порядок, — пробурчал Игорь Олегович, вылезая из машины. — В двадцать четыре секунды!

— Вот и он, — сказали в толпе. — Пусть объяснит эти древесные махинации. Народ отдыхать хочет, а с парком что сделали?!

С дороги горпарк был виден как на ладони. На светлых песчаных дорожках, по которым в воскресные дни гуляли молодые кудеяровцы с молодыми кудеяровками, чернели груды земли. На месте липовой аллеи, любимого убежища влюбленных, зияли ямы. По газонам и клумбам пролегли гофрированные тракторные колеи.

— Недовольство высказываете? — нахмурил свое жирное чело Закусил-Удилов. — Вы, что ж, против озеленения города? Против директив области? Вопрос был детально обсужден. Слушали, так сказать, постановили. Коллегиально! — и помидорные щеки гневно заколыхались.

— Если вы коллегиально решили уничтожить городские парки, — крикнул кто-то, — то такие коллегии…

— Но, но! — разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, грозно молвил Закусил-Удилов. — Полегче с оргвыводами. Вы, что ж, против коллегиального руководства? Против власти на местах? Может, вы осуждаете не только зеленое строительств, но и строительство вообще? Я это учту… Ваша фамилия, гражданин?

Толпа тем временем росла. Люди приходили к воротам парка, чтобы, как обычно, провести в прохладе рощи несколько часов жаркого летнего воскресенья. Но, узрев разрушение-аллеи и дорожки, присоединялись к негодующим.

На шоссе рядом с закусиловским автомобилем уже стояло несколько машин. Затормозил рейсовый автобус «Кудеяров— Красногорск». Из него выбрались на дорогу пассажиры. Среди них была пожилая женщина в пенсне.

— А из-за чего тут народ толпится? — удивилась она.

Близстоящие кудеяровцы сразу ввели приезжих в курс дела.

— Озеленение методом раззеленения! — подвел итог кто-то.

— Ну, сейчас я с этим Закусилом поговорю, — и женщина двинулась к маячившей невдалеке фигуре и. о. предгорсовета.

— Эх, вы! — пробираясь через толпу, говорила она стоящим вокруг. — Да если бы я была кудеяровкой, разве я это дело так оставила? Вы что ж, не видите? Закусил-то ваш мякинная голова! Гнать его надо взашей с должности! А вы небось думаете: область, мол, все сама сделает? Эх, вы! Области тоже помогать надо!

— Дискуссию будете открывать на профсоюзном собрании! — заслышав голос пожилой женщины, рявкнул Закусил-Удилов. — А смутьянничать здесь я не позволю! Агитаторша нашлась! Ты знаешь, против кого агитируешь?

Женщина подошла к и. о., поправила пенсне и сказала:

— Где ты взял в долг совесть? Да как у тебя язык поворачивается меня, старуху, на «ты» называть? И как ты можешь в глаза народу смотреть, когда тебе перед ним надо на коленях стоять?

— Но-но! — сказал Закусил-Удилов, но уже без особой уверенности в голосе. (А кто ее знает, эту старуху, может, депутат или из ЦК?)

— Слушай, когда тебе правду говорят. Не хотела бы я быть твоей матерью — позора не оберешься из-за такого сына! Ведь ты что за два только дня натворил? Парк изуродовал, деревьев сколько погубил, денег, труда… А ведь придется насаждения твои через две недели выбрасывать на свалку — не приживутся. Кто же среди лета пересадки-то делает? И улицы все будут в ямах — вон, как эти дорожки… Говорят, коллектив, коллектив… А ежели во главе коллектива стоит вот такой, то и коллективу будет плохо. Сколько сил-то на борьбу с тобой уходит, сколько нервов!

— Вот-вот, — не выдержав, вмешался один из кудеяровцев, — если кассир этого же парка растратит семнадцать рублей сорок копеек, его под суд. А вы угрохали тысячи рублей на липы и дубки, да еще ремонт парка влетит в копейку… Я уже не говорю о благоустройстве: после вашего мелкого ремонта Кудеяров стал нуждаться в капитальном!.. И что вы думаете? Ну, снимут его. И все! Государство убытки из казны заплатит. Закусилу никакой ответственности! Тут, граждане, какое-то недоразумение в уголовном положении.

— И Закусил об этом знает! — подхватила женщина. — Да что говорить-то! За такие дела тебя народ возьмет да и переизберет! А кем ты будешь тогда?

— Что?! — заорал Закусил-Удилов. — Да за такие слова… Да это бунт! Порицают действия исполнительных органов! Массовая агитация за свержение меня! Откуда взялась эта гражданка? Не наша это гражданка, товарищи! Дайте немедленно документы!

«А вдруг все-таки депутат? — угрюмо подумал Закусил-Удилов. — Вроде где-то я видел эту старушечью личность».

Помидорные щеки и. о. немного поблекли от волнения.

— А у вас, гражданочка, есть полномочия со мной, как с представителем исполнительной власти в городе Кудеярове, разговаривать в таком тоне?

— Есть полномочия, — кротко отвечала гражданка и, достав из кармана своего полотняного пиджачка коричневую книжечку, вручила ее Игорю Олеговичу.

Если бы Закусил-Удилову было предъявлено любое удостоверение, даже депутата Верховного Совета, он бы знал, как реагировать. Но взяв в руки коричневую книжицу, он растерялся. Долго перебирал губами, кровь то приливала к его толстым, щекам, то отливала.

— Зайдите ко мне, пожалуйста, завтра в горсовет, — отдавая документ, пробормотал Закусил-Удилов. — Я выслушаю ваши замечания!

И. о. предгорсовета, исподлобья глядя на окружающих, зашагал к своей машине.

Пожилая женщина спрятала в кармашек коричневую книжицу.

Это был паспорт гражданина СССР, выданный Калинкиной Пелагее Терентьевне.

Личная купальня Закусил-Удилова была похожа на ярмарочный балаган: дырявые фанерные стенки, брезентовый купол. Казалось, что смыло его речной волной во время красногорского карнавала-маскарада, вынесло на стрежень да и увлекло к кудеяровскому берегу. Здесь маскарадный балаган поставили на сваи и окрестили купальней. А Виктория Айсидоровна приказала установить грозное предупреждение:

«ВПЛЫВ ПОСТОРОННИМ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ».

Но сегодня в закусиловскую купальню пробрался один посторонний гражданин. На воде, под дощатым полом балагана, как поплавок, покачивалась его голова. Взор гражданина был устремлен в одну точку. Точка находилась на противоположном берегу.

«Эх, — думала голова, — какой момент люди упускают! Сидит начальник облторга на самом солнцепеке, и никто не догадается его лысину газетным кульком прикрыть! Мельчают люди. Не то что мы, огонь, воду и сокращения штатов прошедшие! Я, например, в солнечный день всегда с собой запасную ермолку ношу! Начальник для меня самое дорогое, когда он улавливает мою мысль».

Но Тимофей Прохорович Калинкин не улавливал мыслей Умудренского. Он был поглощен соревнованиями по плаванью на первенство области.

Высокий крутой берег реки по количеству зрителей напоминал трибуну стадиона. Тимофей Прохорович сидел несколько в стороне. Рядом с ним Юрий Можаев готовился к съемке Нади Калинкиной, которая должна была участвовать в четвертом заплыве. Благуша собирался снимать тот же заплыв с лодки. Покрикивая на гребца, он метался вдоль водной дорожки в поисках наиболее эффектной точки съемки.

Умудренского соревнования не интересовали. С тех пор как заговорщики осрамились во время киносъемки и Сваргунихин вынужден был уйти с работы, Умудренского не оставляли тяжелые предчувствия. При каждом звонке он вздрагивал — ему чудилось, что его вызывает начальство, чтобы сказать ему какие-нибудь нехорошие слова. Любое движение брови Тимофея Прохоровича вызывало у него невроз желудка.

Желая во что бы то ни стало вернуть себе расположение руководства, начахо решил переговорить с Тимофеем Прохоровичем по душам. Но где это сделать? Нужна была случайная встреча в выходной день на нейтральной почве. Такой почвой, для Умудренского оказалась вода.