Не повтори моей судьбы - Страница 5

–Ты сколько будешь терпеть эти издевательства?—возмущались женщины на работе.—Погляди на себя, в кого ты превратилась.

–Почему в милицию не заявишь?—упрекала её Ольга Каблукова.—Я только раз участковому пожаловалась, так мой и притих тут же. Им, если волю дать…

Склонившись над столом, Тая глотала слезы и представляла то, что предрек ей Кукин в случае обращения «в органы». Ей недоставало характера, чтобы противостоять страху перед мужем, ей было стыдно перед людьми и горько оттого, что не послушалась отца, который предостерегал её от поспешного замужества.

–Дочка, поверь, из тюрьмы нормальными не выходят,—убеждал он Таисию.—Погоди, узнаешь, почем фунт лиха. Лучше в девках остаться, чем за такого замуж идти. Ну, ты хоть поживи с ним для начала, не оформляйся.

Но слова отца пропали втуне. Тайка влюбилась, и ухаживания неизвестно откуда взявшегося Славки Кукина, были ей слаще меда. Не знала она тогда, что где мед, там и деготь. Другому ложки хватит, чтобы от бочки меда отказаться, а в её бочке дегтя только ложка меда и была.

Весть о беременности жены Кукин воспринял оригинально. Он вначале внимательно поглядел на её живот, потом потрогал ширинку брюк и заявил:

–Если щенок не в меня пойдет, придушу.

Действительно, родится мальчик. Юрик. Был он таким же смуглым, как Славка, чернявый и вертлявый, не давал спать ночами, а когда мать совала ему грудь, больно прихватывал деснами сосок, выжимая из Таисии слезы. Кукин сыном был доволен, воспитывал его на свой манер, словно растил не мальчика, а цепного кобелька. Отец обожал доводить сынка до слез тумаками, щелчками или зверскими гримасами. Когда мальчонка огрызался, Кукин хватал его за шиворот и выбрасывал в холодный тамбур и наслаждался истошным воем обиженного ребенка.

Соседи удивлялись, что, терпя издевательства, сынок все же больше был привязан к отцу, чем к доброй матери. Мать он изводил капризами, истериками и просто хулиганскими выходками, когда опрокидывал со стола ненавистную ему манную кашу.

Славка все так же не работал, а когда пришло время Таисии выходить из декретного отпуска, наотрез отказался приглядывать за ребенком. Пришлось ей устраивать малыша в ведомственный садик, но там он продержался недолго и сильно заболел. Нянькой стала бабушка, которая внука не любила, а зятя и вовсе ненавидела. Те отвечали ей той же монетой: внучок не давал ни минуты покоя, а зять при встречах поносил разными словами, мечтая «сплясать на их могилке».

Года в три Юрик стал оставаться с отцом дома. Он не докучал сильно отцу, возясь тихонько в своем углу с игрушками или колупая штукатуреные стены. Любимым занятием мальчика было издеваться над приблудным котенком. Котенок чувствовал себя спокойно, только когда дома была Таисия, а без неё его подстерегала опасность или быть размазанным по стене пинком вечно угрюмого и мучимого похмельем хозяина дома, или замученным цепкими ручонками мальца, который неоднократно пробовал сжать тонкую шейку котенка сильными не по годам пальцами или отделить хвост от туловища. Котенку, если он не успевал выскочить в дверь следом за хозяйкой, приходилось весь день прятаться в темном углу за шкафом. Но Юрик был хитрым, выманивал котенка ласковым «кис-кис» или кусочком колбаски, а потом терзал и мучил его, слушая душераздирающее мяуканье бедного животного.

–Ты чего его мучаешь?—заплетающимся языкам спрашивал отец.—Оторви ему башку да в ведро кинь.

Поощряемый отцом, мальчонка пытался сделать задуманное, но каждый раз котенку чудом удавалось избежать смерти.

Однажды Таисия застала сына за подобным занятием, молча отобрала котенка, дала сыну подзатыльник и отправилась к соседке, попросив ту пристроить животное в добрые руки.

–Эх, Таисия, Таисия!—запричитала соседка.—Что за жизнь у тебя такая? Не жилось тебе в покое, замуж вышла. Вспомни,—заглянула ей в глаза,—какая пышечка ты была, царица просто. А сейчас на кого похожа?

Тайке давно говорили, что она изменилась внешне, но она не придавала этому значения. Но на этот раз соседка подвела её к зеркалу. Застиранное темно-сиреневое шерстяное платье с белым воротником, прежде внатяг сидевшее на Таисии, сейчас болталось на ней как вещь с чужого плеча. Исчез двойной подбородок, опали груди.

–У тебя, помнится, пятьдесят восьмой размер был, а сейчас,—почесала переносицу женщина, осматривая Тайку,—самое большое пятидесятый, да и то вряд ли. Если так дальше пойдет, так скоро от тебя кости да кожа останутся. Подумай, девонька, хорошенько. На черта он тебе сдался, пьяница и бездельник. Гони ты его в шею!

Но Тайка не гнала, боялась. А потом и вовсе отупела от беспросветности своей жизни, ничего не стала чувствовать, перестала думать, противиться. Она по инерции ходила на работу, приводила квартиру в порядок после очередного сборища дружков мужа, стирала, утюжила, пришивала пуговицы, делала какие-то покупки. Юрик по-прежнему оставался дома с отцом, а тот и не возмущался больше. Часто, приходя со смены домой, Таисия заставала мужа и сына крепко спящими. Она тогда поворачивалась и потихоньку закрывала дверь, уходя к родителям.

Супруги Пановы за время замужества единственной дочери сильно постарели, постоянно болели, места себе не находили от беспокойства. Дочь, как могла, успокаивала родителей, старательно скрывала синяки на теле, приносила им что-нибудь вкусненькое и развлекала рассказами, услышанными от других поварих. Родители очень жалели Тайку, кляли себя, что не отговорили от замужества, винили себя во всех несчастьях.

Нормой стало для Пановых поздно ложиться спать, всякий вечер ожидая, что Таисия прибежит к ним, спасаясь от крепких кулаков мужа. Однажды зимой в одной сорочке приползла, избитая, истерзанная. На утро Роман Петрович пошел поговорить с зятем, но только драка у них вышла. Хорошо, что под руку отцу топор попался, что лежал под лавкой возле печки, не то бывший зек покалечил бы пожилого человека. Панов хотел в милицию заявить, да дочь отговорила. Отец, крепя сердце, согласился, но предупредил, что если Славка на порог к ним явится, убьет. А там пусть в тюрьму сажают, зато будет знать, что одним злодеем на свете меньше стало.

Время шло, жизнь Таисии, если и менялась, только в худшую сторону. Кукин пил и безобразничал, таскал вещи из дома, крал у жены деньги из кошелька. Они уже давно не спали вместе, потому что Славка в одночасье потерял мужскую силу. Но виновной в этом, по его мнению, была все та же Тайка.

–Что ты за уродка такая, что у мужика на тебя не стоит?—донимал он её злыми упреками.—Я до тебя кем был, помнишь? Жеребцом! Это ты, квашня, меня испортила…

–Так уйди, чего прилип,—отвечала Таисия.—Баб полно, любую выбирай.

–Вон ты как заговорила, сука!—ярился Кукин.—Меня высосала, а теперь выкинуть хочешь, как вещь ненужную?! Другой на примете? Ах, ты, коровища!

Славка налетал на жену, изо всей силы бил её кулаком в лицо, под дых, по печени. Тайка выставляла вперед руки, защищая голову, толкала его в грудь и, не дожидаясь пока он поднимется, убегала в другую комнату, закрывалась на железную задвижку. Дверь была крепкая, как ни пытался Славка её выломать, ничего не выходило. Не совладав с дверью, Кукин крушил все, что попадалось под руку, безобразно матерился и выкрикивал угрозы в адрес жены.

Тайка ложилась ничком на диван, закрывала голову подушкой и так лежала часами, без мыслей, без слез, без чувств. Правда, иногда ей приходило в голову покончить с опротивевшею жизнью, удавиться или броситься под поезд. Но она вспоминала слова покойной соседки по больничной палате о «нечаянном цветке» и радости на том свете. Поэтому вставала, шла и прибирала раскиданные вещи, сметала в ведро разбитые чашки и стаканы, выгоняла полотенцем через форточку клубы табачного дыма, кормила Юрика и укладывала его спать.

Муж храпел, развалившись на кровати, которая давно уже ничем не напоминала супружеского ложа. Теперь матрас покрывали толстые темноватые простыни из посылочного материала, на подушку она натягивала немаркую сатиновую наволочку. Кукин заваливался на постель в одежде, часто в ботинках, поэтому перину и три пуховых подушки Таисия давно перетащила на свой диван, запрещая мужу даже заходить в её комнату.