Не погаси огонь... - Страница 2

Теперь, стоя навытяжку перед министром, томский губернатор докладывал, что крестьяне повсеместно встречают новый аграрный закон с воодушевлением, ибо исконная мечта земледельца – иметь собственную землю, свой хутор. Что ж до тех, кто ропщет, жалуясь на недостаток сил и средств, так это – просто нерачительные мужики, голь перекатная, горькие пьяницы.

– Надеюсь, ваш доклад составлен не «в видах правительства»? – поощрительно улыбнулся министр.

Гондатти опешил. «В видах правительства» стало летучей фразой. Она означала: доклад не о том, что есть на деле, а какой хотелось бы услышать «наверху».

– Ваше высокопревосходительство, как перед господом!..

– Верю, – кивнул Столыпин. – Благодарю и надеюсь на старания в дальнейшем.

Он проводил губернатора к двери салона. Вернулся к столу.

Шум за окном утих. Солдаты тащили от водокачки к арестантскому вагону ведра. Полковник Додаков, подтянутый, высокий, возвращался, припадая на правую ногу, но легко перепрыгивая через рельсы. Столыпин с удовольствием оглядел его моложавую фигуру: «Исполнителен и усерден. Жаль, что пришлось отдать его в свиту. Надо было оставить при себе».

Полковник Додаков оказался комендантом поезда неожиданно. Назначенный до него штаб-офицер жандармского корпуса вдруг заболел, и директор департамента полиции предложил министру несколько офицеров на замену. «Додаков, – остановил внимание Столыпин, – докладчик о Лисьем Носе? И потом парижское дело?.. Весьма энергичен…» Год назад министр сам откомандировал его в дворцовую охрану. Теперь Николай II отбыл со всей августейшей семьей в Германию, в Дармштадт, к родственникам супруги, и дворцовая охрана оказалась на месяц не у дел. Как раз месяц продлится и путешествие Столыпина по Сибири.

Первейшей обязанностью коменданта было обеспечение безопасности. По всему маршруту следования начальники губернских жандармских управлений принимали особые меры охраны. На каждой станции поезд окружали местные агенты и сотрудники летучих филерских отрядов, откомандированные из Петербурга и Москвы. Губернаторы приняли на себя охрану войсковыми казачьими частями железных, грунтовых и водных путей в пределах своих губерний. Все эти «превосходительства» – военные и статские – беспрекословно подчинялись полковнику. В самом же поезде в распоряжении Додакова был особый отряд агентов, переодетых в форму вагонных проводников, курьеров, чиновников, поваров. «Вот человек, на коего я могу положиться», – подумал Столыпин, наблюдая за приближающимся к вагону офицером.

– Что там случилось, полковник? – спросил он, когда Додаков поднялся в салон.

– Никаких нарушений режима со стороны конвоя нет, – четко ответил комендант. – Однако арестантам не нравятся условия содержания.

Столыпин взял верхнюю из стопы бумаг, лежавших на столе. Очередной отчет о поступлениях в фамильную казну доходов с принадлежащих царскому дому фарфоровых и стекольных заводов в Шлиссельбурге, екатеринбургской гранильной алмазной фабрики, а также серебро-свинцовых производств и золотых промыслов Горного Зерентуя и Унды. Фабрики и заводы дали за минувшие полгода хороший доход. А вот с рудников и приисков прибытка оказалось меньше, чем желательно было государю. Управляющий Нерчинским горным округом, в который входили царские рудники и прииски, объяснял снижение добычи золота, свинца и серебра нехваткой рук. Николай II собственноручно – Петр Аркадьевич куда как хорошо знал и почерк его с буквами-завитушками, и стиль – наложил резолюцию: «Вот так-так!» Отчет был переслан Столыпину министром императорского двора и уделов бароном Фредериксом без всякого сопроводительного письма.

«Запамятовал, что ли, престарелый барон?» Столыпин с раздражением отложил было в сторону доклад, но придержал: нет, неспроста хитрый царедворец подсунул ему бумагу с афоризмом государя, столь явно выражавшим неудовольствие. Мол, попечение об уделах и императорской казне – моя забота, а вот о работничках для рудников и приисков – твоя…

Взгляд Столыпина уперся в окно, туда, где за рядами путей стоял зеленый вагон.

– Полковник!

Додаков словно бы вырос из-под земли.

– Куда следуют эти арестанты?

– В Александровский централ Иркутской губернии, ваше высокопревосходительство, – отрапортовал комендант. И добавил: – Все – каторжные первого и второго разрядов.

«Молодец», – снова подивился его проницательности министр.

– Распорядитесь от моего имени, чтобы вагон направили на Нерчинскую каторгу для использования на рудниках кабинета.

И, покончив с этим делом, переключил внимание на другие бумаги.

Рассветный туман низко и плотно стлался по елани. Он едва доставал до плеч, и казалось, что по молочной глади катятся одни головы в серых картузах-бескозырках – фантастическое медленное движение голов по четыре в ряд под глухой ритмичный лязг. Но вот из расползшегося тумана выступили полосатые блузы, и обнажилась угрюмая колонна людей, медленно поднимающаяся к вершине сопки.

Люди шли, неестественно переставляя ноги, словно бы пританцовывая, как полотеры. Цепи, соединяющие кандалы, пристегнуты к поясным ремням. В движении ухало железо, шуршала под броднями щебенка, и этот неторопливый лязг, звон и шелест сливались в единый унылый звук, в нескончаемую тоскливую песню. За колонной двигались серые фигуры, толкавшие впереди себя тачки. То были каторжники, не только окольцованные железом по рукам и ногам, а еще и прикованные длинной цепью к тачкам – так они и спали, и ели, и справляли нужду.

Во главе колонны, по обеим ее сторонам и позади шагали с винтовками наперевес стражники.

– Э-эй, шевелись, каторжные души! Шире шаг! – прерывалась время от времени кандальная песня привычным, будто припев, окриком конвойного унтера.

Арестанты остановились на площадке, с краю которой пирамидой с усеченным конусом громоздилась желтая гора шлака, а посредине стояло бревенчатое сооружение, напоминавшее деревенский колодец с воротом, только гораздо больший. Тут же дремали, опустив головы, низкорослые лошади и кучей валялись кирки, кайлы, кувалды, лопаты, ломы.