Не отбрасывая тень (СИ) - Страница 31
- Жду не дождусь, когда избавлюсь от тебя, - пробурчал я, накрываясь одеялом с головой.
На некоторое время воцарилась тишина, и я уже подумал, что он уснул сразу, как только лег, а потом я вдруг услышал его тихий голос, заглушенный одеялом. Он говорил без издевки, тихо и как-то грустно, и это прозвучало так, как будто он думал, что я уже не слышу его.
- Птицы учатся летать в падении, Томми.
Я промолчал, притворившись, что сплю.
…
Несмотря на усталость, выпитый алкоголь и джетлаг, я проснулся в половине пятого, через пару часов после того, как лег спать. Небо за окном уже начало светлеть на горизонте, но оставалось насыщенно-синего цвета; приподнявшись на кровати, я потер глаза и наклонился вперед, рассматривая Пола, мирно спящего на пледе, постеленном на полу. Он лежал на спине в своей одежде, накрытый одеялом; черты его лица были разглажены, спокойны, исчезла и складочка напряженности меж бровей, и чуть поджатые губы. Он выглядел совсем молодым и даже немного беззащитным, и только тоненький шрам белел у него на подбородке.
Тихо поднявшись с кровати, я забрал свою одежду и вышел из комнаты. Я сто лет не ходил на цыпочках, прислушиваясь к любому шороху, и сейчас почувствовал себя ребенком, который в Рождество проснулся раньше родителей и тихо идет к подаркам, окруженный атмосферой уюта и магии.
Одевшись, я заварил кофе, стянул с дивана в гостиной покрывало и вышел из дома. На улице было прохладно и свежо; глубоко дыша, я спустился по ступенькам, по холодной плитке дорожки, ведущей к дому, и свернул на лужайку. Трава была мокрая от росы; я прошелся босиком по ней, постоял несколько минут, прищуриваясь и глядя на светлеющий горизонт неба, а потом вернулся к дому, сел на ступеньки, поставил чашку рядом с собой и закутался в покрывало.
А потом огляделся вокруг.
Было так тихо, что я слышал, как чирикали птицы и соседская собака грызла кость. Небо только-только начинало светлеть, плавно меняясь с цвета индиго на темно-голубой, и первые лучи солнца уже окрасили край горизонта бледно-золотым светом. Было так красиво, безлюдно и спокойно, что мне вдруг отчаянно захотелось поделиться с кем-то этой красотой, молча посидеть с кем-то рядом на влажных ступеньках дома, просто выпить кофе, прислушиваясь к тому, как в своих домах просыпаются люди…
Мне захотелось, чтобы Он был здесь.
Я касался Его крыла, я видел и знаю, что на самом деле Он чувствовал, наблюдая на протяжении сотен лет за людьми. Мне бы хотелось, чтобы одно утро Он провел со мной вот так, в молчании, чтобы потом, спустя сотни лет, кто-то коснулся Его крыла и увидел меня рядом с ним, остывший кофе и одно покрывало на двоих.
А что вообще такое сотни лет жизни? Каково жить, наблюдая за людьми, за тем, как все меняется, за тем, что больше никогда не будет прежним, и стоять в стороне от этого, зная, что тебя это не коснется?
Что такое средняя человеческая жизнь, когда ты жил по меньшей мере тысячу лет? Каково видеть гордость, отчаяние, боль, счастье людей, и знать, что все это недолговечно; что слова, которые они не успели сказать, уже могут быть никогда не озвучены, или, что страшнее, если ты сам не успел их сказать?
Что такое наблюдать за людьми, которые живут так уверенно, словно завтрашний день предрешен, распланирован, а потом один из таких дней прерывается и все слова, все мечты, все поступки - все умирает вместе с человеком, тогда как у тебя впереди сотни, тысячи лет, чтобы молчать?
Делает ли тебя это наблюдателем со стороны, бесконечно взрослым и мудрым, наблюдающим за… детьми?
Я никогда на самом деле не стремился к бессмертию. Сейчас, спустя чуть меньше, чем полгода демонической жизни, сидя на ступеньках родительского дома, я отчетливо понял, что, если бы мне предложили снова стать человеком, я бы, не раздумывая, принял предложение. Спокойная, размеренная жизнь теперь казалась мне не убийственной, а заманчивой. Просто жить в свое удовольствие, не заботясь о будущем, знать, что однажды тебя не станет - и это будет в порядке вещей в любом случае, будь то естественная смерть или передозировка, но, что точно, в порядке вещей никогда не будет умереть от руки демона, потому что одна только эта фантастика с демонами и ангелами ненормальна уже сама по себе.
И я по стечению обстоятельств и собственной глупости оказался втянут в это без возможности выйти из игры живым.
Вдалеке послышался шум велосипеда; я услышал его усиленным слухом раньше, чем увидел, и повернул голову в сторону. Молодой парень медленно ехал на велосипеде по дороге, метко бросая свернутые газеты к дверям домов. Когда он увидел меня в такой час, на ступеньках, с чашкой в руках и с пледом, его лицо удивленно вытянулось, а затем приняло сосредоточенное выражение. Он вытащил газету из большой сумки на багажнике велосипеда, замахнулся и бросил ее в дверь родительского дома. Она пролетела аккурат рядом со мной, заставив меня инстинктивно чуть отклониться в сторону, и упала на коврик у входной двери; когда я обернулся к парню, он улыбнулся, подмигнул мне и поехал дальше, вниз по дороге, и я еще некоторое время слышал звоночек и шум цепочки его велосипеда.
А потом я перевел взгляд на птицу, которую он спугнул, когда бросил газету к двери соседнего дома; она чистила перышки, но, испугавшись газеты, раскрыла крылья и взлетела. Я проводил ее взглядом, даже не заметив, как мои мысли перетекли на с нее на Него, а оттуда - на сравнение Его крыла с крыльями демонов, которые я уже видел.
Кости, обтянутые словно бы прозрачной пленкой у Сафины, жемчужно-серые и пушистые крылья Виктора, сизые, напоминающие морскую волну, у Сайера…
Все они зачаровывали по-своему, но только Его крыло - таинственно одинокое, огромное, черное - притягивало меня, словно магнит. Оно было совершенно каждым своим перышком, и я не без опаски думал, что таким же совершенным я мог бы назвать и Его.
И это было на самом деле удивительно для меня, потому что я вполне отчетливо осознавал, что я ненавижу Его за то, что Он сделал со мной и продолжает делать, но в то же время глупо было бы отрицать, что я не восхищаюсь им и не считаю Его по меньшей мере безупречно красивым.
О характере судить было сложнее. Еще тяжелее было делать это, исходя из того, что я никогда не любил и не мог копаться в себе, а сейчас, почувствовав странное напряжение внутри и понимая, что я вот-вот упрусь носом в глубокую психологическую защиту, я в один глоток опустошил оставшийся кофе, поднялся со ступенек и уже собирался вернуться в дом, как вдруг замер, невидящим взглядом уставившись на гравий, окружающий мамины клумбы с цветами.
Я внезапно отчетливо ощутил, как легкое, приятное тепло коснулось моих плеч и опустилось на руки, быстро распространяясь по коже по всему телу. Это не могло быть от пледа; ощущения были такими, будто я встал под летним солнцем, но это тепло, не задерживаясь на поверхности моей кожи, потекло внутрь, и я вдруг ощутил себя так спокойно и умиротворенно, что не нашел бы слов для описания этого состояния.
Я бы ни с чем не спутал это тепло, но неужели я действительно раньше его никогда не замечал?
Я прислушался к своим мыслям, но в них была тишина, и этот немой диалог, обмен мыслями друг о друге, внезапно показался мне таким интимным, что по коже побежали мурашки. Я улыбнулся, зная, что Он почувствует мои эмоции сейчас, и понял, что я бы хотел проводить так каждое утро - просто просыпаться до рассвета и встречать его на ступеньках дома, согретый Его мыслями обо мне.
Не переставая прислушиваться к ощущениям своего тела, я оглянулся в последний раз на уже посветлевшее небо и вернулся в дом.
========== Глава XXVII. ==========
Я не слышал, как он подкрался. Увлеченный мыслями о своей демонической жизни, о тепле и о Нем, я делал сэндвичи на завтрак и не обращал внимание ни на что больше, пока не сделал глубокий вдох и не почувствовал вдруг нить демонического запаха сквозь человеческий. Совсем рядом со мной. В паре шагов от меня.