Не отбрасывая тень (СИ) - Страница 24

А потом Он шумно вздохнул, и я отстранился, ожидая как минимум кинжала между своими ключицами.

Но мне не хватило сил отпустить Его. Я стоял, положив руки на Его талию, и смотрел в Его глаза.

- Если ты останешься, я убью тебя, - тихо напомнил Он, не отстраняясь и глядя на меня сверху вниз.

И в этой комичной ситуации, когда я оказался обручен с самим Дьяволом, поставившим мою жизнь под угрозу ради Ему одному понятных игр, и когда давно уже стало ясно, что я не использую мозг по назначению, предпочитая встревать во все встречающиеся мне приключения, я мог ответить только одно.

- Я знаю.

Он улыбнулся.

- Ты не боишься.

- Ты обещал убить меня, как только почувствуешь мой страх,- напомнил я. - Один один. Игра продолжается.

Он легко разорвал мои объятия, отступил на шаг и отвернулся. Я не успевал отслеживать перемены Его настроения и мог только удивляться.

- Ставки слишком высоки, чтобы ты воспринимал это игрой, - неожиданно жестко сказал Он.

- Не надеялся же ты, что я лягу на жертвенный алтарь с веночком из цветов на голове? - съязвил я. - Я остаюсь, нравится тебе это или нет. Из-за тебя я мучаюсь от тяги, разрывающей на части боли и демонов, о существовании которых я никогда не знал. Может, это и не должно быть игрой, но тебе нужно было подумать об этом до того, как ты меня в это втянул.

Я замолчал, но Он больше не сказал ни слова. Подождав минуту или две, я развернулся к двери, нарочито медленно дошел до нее и помедлил, взявшись за ручку.

Он меня не остановил.

Совершенно оглушенный, я вернулся домой, даже не поняв, как преодолел весь этот путь. Все, начиная с того момента, как я вышел из дома на охоту, поблекло в моей памяти, словно это было не час назад, а несколько месяцев или даже лет.

Мне нужен был душ, постель и сон на пару суток, но вместо этого я машинально достал из шкафчика бутылку виски, откупорил и лег прямо на пол, стянув с дивана плед и накрывшись им с головой.

В голове была стерильная пустота.

========== Глава XX. ==========

И ничего не изменилось.

Я так и не понял, повлияло ли на отношения между нами то, что произошло в Его покоях тем вечером, после того, как я поохотился и чудом переместился в Ад. Чудовищная боль больше не беспокоила меня, но мне казалось, что температура моего тела упала градусов до двадцати пяти, и я ходил дома в двух свитерах, бесконечно закутываясь в пледы, и не мог согреться.

Наладились между нами отношения или нет, но я был слишком упрям, чтобы спуститься к Нему за тем теплом, к которому меня тянуло, а заодно и все у Него выяснить.

И пусть чудовищная боль не возвращалась, но странное, мучительное чувство терзало меня глубоко внутри, возвращая мыслями в тот момент, когда я попросил Его - и Он пошел мне навстречу, опустился на колени, поцеловал меня. Я гонял это воспоминание в своей голове по кругу, словно заевшую пластинку, и испытывал странную вину и легкий стыд за то, как вцепился пальцами в Его одеяние. Тогда я думал, что я рассыплюсь на части, если отпущу Его, а сейчас, при жестоком свете дня, сменившем мою покровительницу-ночь, я сам себе казался жалким.

И глубоко внутри, отгоняя эту мысль, словно назойливую муху, я хотел возвращения этой боли, чтобы вернуться к Нему. Я был готов снова попросить Его о милосердии, снова пасть ниц, снова сделать вид, что боль вынудила меня на это, пусть даже я знал, что это не так.

Тем временем приближались концерты, репетировать нужно было больше. Первое выступление было назначено через два дня, в клубе в центре города, и группа была переполнена энтузиазмом. Я вяло поддерживал общую радость, про себя размышляя о том, как было бы здорово, если бы Он пришел на наш концерт, услышал, как я играю, и взял назад свои слова, которые сказал мне тогда в покоях - о том, что меня ничего не ждет в реальном мире, кроме разбитых надежд и несбывшихся желаний.

Я не знаю, думал ли Он так на самом деле или просто хотел задеть меня за живое, если я даже согласился на обращение в демона, потому что Сафина предсказала нам славу. Мне оставалось только догадываться о Его истинных мотивах, и я уже начинал подозревать, что ненавижу скрытность, вошедшую у Него в привычку за столетия Его жизни.

Тайна Его крыла, отношения с Виктором и остальными суммусами, Его семья и то, с каким упоением и маниакальной настойчивостью Он скрывал о себе все, даже имя, - это будто бы раззадоривало меня. Он знал, что я не перестану пытаться узнать правду о Нем, и иногда мне казалось, что Он даже наслаждается тем, как я натыкаюсь на глухую стену раз за разом.

Но за желанием доказать Ему, что Он ошибается во мне, пряталось намного более ужасное чувство: подняться над Ним, показать, что я представляю из себя намного больше, чем парень с неформальной внешностью, который мастерски умеет влипать в неприятности, заставить Его признать, что Он неправ.

Я был ослеплен этим желанием настолько, что не замечал ничего и никого вокруг, полностью поглощенный своими мыслями и фантазиями, в которых я, подобно Виктору, возвышаюсь над Ним, чувствую вкус власти на языке и знаю, что Он подчинен моей воле…

И я надеялся, что Он не чувствует моих эмоций в этот момент.

Я даже не был уверен, что мое желание было вызвано именно - и только - музыкой.

…

Накануне концерта мне приснился странный сон: будто я оказался в школе, но словно бы в пятидесятых годах - не было никакой техники, наушников и мобильника, ничего, что могло бы скрасить мое время там. Друг моего детства, Джефф, болтал, сидя за одной партой со мной, о девчонке, которую хотел пригласить на бал, но я его не слушал. Я оглядывался вокруг и пытался понять, что я делаю здесь, почему я снова в школе, ведь я даже не сделал свое домашнее задание и почему никто из них не допускает мысли, что я стану известным музыкантом. Вопросы крутились в моей голове, и когда я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться хоть на одном из них, я внезапно понял, что я не в школе, а в своей постели, и одеяло обмоталось вокруг моих ног, словно капкан.

Часы показывали 05.42.

Подавив вздох, я выпрямился в кровати, распутал клубок из одеяла и сел, закрыв лицо ладонями.

Я ненавидел школу всю свою сознательную жизнь. Отношения с одноклассниками не заладились, а большинство учителей открыто меня не любили; вернуться туда во сне было подобно кошмару, и даже несмотря на явное отсутствие угрозы во сне (никаких монстров, готовых меня сожрать, никаких убийц и экстремальных ситуаций, вроде падения с высоты), меня колотило, будто в лихорадке, и когда я заваривал кофе, едва его не пролил.

Хотелось выпить. Хотелось курить. Хотелось - неожиданно сильно - чтобы кто-то напомнил, что мне тридцать лет, школа осталась далеко позади, а вместе с ней и те кошмары, выпавшие на мой подростковый возраст - тяжелый период отношений родителей, хаос в моей голове и люди, которых я оттолкнул от себя.

Все это кануло в небытие, а сейчас мне тридцать лет и я все так же не думаю головой, сидя в своей кровати и перескакивая с каждой мысли на моего…

На Него.

Даже в своих мыслях я не мог назвать Его никак иначе, кроме безличного и в то же время конкретного местоимения “Он”, и даже Виктор сказал, что это звучит у меня с благоговением.

Стоило мне подумать о Нем, как волна злости, смешанная со страхом и отчаянием, поднялась во мне. Откинув одеяло в сторону, я вскочил с кровати и начал яростно хватать вещи и одеваться на пробежку, чтобы отвлечься, успокоиться и выкинуть все мысли о Нем из своей головы.

Вечером концерт и мне нужно было быть успокоенным и уравновешенным, насколько это вообще возможно.

…

Концерт приближался к концу, когда все изменилось.

Я был взвинчен - после сна, после пробежки, которая ни черта меня не успокоила, после двух часов в гримерке, пока нарастало напряжение в группе перед выходом на сцену.

Я был взвинчен мыслями о Нем и я настолько устал, что просто не стал сопротивляться, и мысли о Нем заполонили мою голову так, что я вышел на сцену с головной болью.