Не отбрасывая тень (СИ) - Страница 152

А потом я отступил на шаг, вытаскивая меч из его тела, и он упал. Сначала рухнул на колени, словно ноги отказали ему, а потом на бок; в воздухе запахло кровью, и я неосознанно сделал глубокий вдох, словно надеясь, что мне показалось.

Комната погрузилась в тишину. В такую гробовую тишину, что захотелось закричать, чтобы только разорвать этот кокон молчания, накрывший нас с головами.

И в следующую секунду оглушительный крик разорвал тишину.

Но это закричал не я. Это закричала Лиза, когда я выпрямился и оттолкнул ногой меч отца в сторону. Она закричала - и в ее громком крике я услышал и боль, и отчаяние, и неверие, и все это отозвалось во мне глухими чувствами, которые я пытался подавить.

А потом она вдруг кинулась на меня. Резко и внезапно; я даже не успел сориентироваться, как она вдруг бросилась на меня со спины, опрокидывая на спину и выбивая меч у меня из руки. Я почувствовал, как ее когти полоснули меня по спине, разрывая мое одеяние и царапая кожу; я пытался скинуть ее с себя и в то же время не дать ей добраться до моей шеи и лица. Она била меня и царапала, и от ее когтей на коже оставались обжигающие следы. Кровь быстро пропитала мое одеяние и от нее словно бы даже воздух потяжелел; я закрыл глаза, обхватил голову руками и обратился в демона, раскрывая крылья.

И она закричала снова. На этот раз от боли, когда мои золотые крылья с громким шорохом раскрылись и она, подняв руку, ударила по ним. Одно касание - и она вдруг воспламенилась, как горела Грета, но, в отличие от предсказательницы, пламя, охватившее ее, причиняло боль. Она отдернула руку и мне удалось столкнуть ее с себя; обернувшись и приподнявшись на локтях, я смотрел, как тело моей сестры извивается на земле в судорогах. Пламя пожирало ее тело, будто сухую бумагу; неосознанно царапая себя руками, словно пытаясь снять с себя горящую кожу, она кричала, не замолкая ни на секунду, и у меня от ее крика все внутри свело страхом.

А потом она замолкла. Резко, словно кто-то выключил ее; пламя, охватившее ее тело, с громким треском взвилось вверх и в мгновение ока погасло.

И от моей сестры не осталось даже пепла.

Выдохнув, я потянулся за мечом, а потом обернулся и перехватил взгляд своей матери. Ее лицо ничего не выражало; я даже не мог понять, сожалеет ли она хоть немного о том, что только что в одно мгновение потеряла мужа и дочь.

И я даже не мог понять, сожалею ли я.

- Ты все еще думаешь, что я не смогу его защитить, мам? - спросил я, поднимаясь на ноги. - Что я недостоин его любви?

- Его жестокости, - поправила она. - Он не способен любить.

- Не способен, - подтвердил я. - Никого кроме меня.

Черты ее лица ожесточились; она сухо усмехнулась, и, глядя на ее усмешку, я вдруг с едва ощутимой тоской подумал, что никогда не знал эту женщину на самом деле так, как она раскрылась передо мной за это время, которое я провел в Домусе.

- Ты думаешь, что все закончится так легко? - спросила она. - Ты никогда не победишь, Томми. Эта война бесконечна. Мы всегда будем его преследовать и всегда будем побеждать. Не заблуждайся, думая, что его любовь делает тебя воином; она делает тебя жертвенной овечкой на алтаре.

С этими словами она взмахнула рукой, и полукруг, в котором был заточен Адам, вдруг загорелся, а через мгновение пламя взвилось так высоко, что скрыло его от меня плотной стеной, и в воздухе к запаху крови промешался запах пепла.

- Адам! - закричал я и бросился к нему, но огонь зашипел и жар от него опалил мое лицо и тело, заставив меня отшатнуться.

Закрывая лицо рукавом одеяния, я отступил и услышал, как за моей спиной сделала несколько тихих шагов ко мне моя мать.

Я обернулся.

- Для тебя же будет лучше, если ты проиграешь, - тихо сказала она. - Весь демонический мир зовет тебя Энтенэбре, потому что с первой жизни ты с головой был погружен в его тьму. Не дай ему затемнить все, что тебе дорого.

А затем, не дав мне даже ответить, она кинулась на меня, материализуя из воздуха меч, и я, не успев даже сориентироваться, уже машинально выставил меч перед собой. От частиц пепла, летающих в воздухе, горло раздирало подступающим кашлем, и я пытался уследить и за ее атаками, и за тем, чтобы кашель не подставил меня под смертельное ранение.

Она билась яростнее, чем отец. Сравнивая их вместе, я вдруг подумал, что это похоже на нас с Адамом: как мой отец, Адам в любой битве сохранял нерушимое спокойствие, отключая все эмоции; он бился размеренно, уверенно, четко, не давая выбить себя из колеи.

Я так не умел. Я подключал эмоции; я нападал со всей яростью, как это делала моя мать, и позволял ненависти затуманивать мою голову и застилать мои глаза.

И поэтому я всегда ему проигрывал: я мог биться только до тех пор, пока был зол.

Думая об этом, я старался очистить свою голову и не давать себе переключаться на чувства. Я убеждал себя, что если я хочу сохранить ему жизнь, то мне придется убить ее так же хладнокровно, как я убил отца, но чем больше я думал об этом - тем сильнее меч дрожал в моих руках, словно в них сосредоточились все мои сомнения.

Она наступала на меня, и под ее ударами мне приходилось отступать. Танцуя под музыку ударов меча, мы кружились по комнате, не побеждая и не проигрывая. Я не мог решиться нанести последний удар, а она как будто бы игралась со мной, давая мне шанс передумать.

Воздух заметно потяжелел от пепла и запаха крови; я дышал сквозь сжатые зубы, с тревогой ожидая, когда кашель, не мучивший меня с момента нашего отъезда из Куруа, снова вернется, и чем больше я смотрел в яростное лицо своей матери - тем сильнее мне казалось, что она бьется не в полную силу специально, чтобы дождаться этого момента.

И я решился на безумие. Отразив ее атаку, я поднял меч над головой, сделал глубокий вдох и закашлялся, закрывая рот рукой. Согнувшись и опершись на меч, я пытался откашляться и побороть удушье, и где-то над моей головой моя мать холодно усмехнулась.

- Эта война будет вечной, Томми, - повторила она и подняла меч, готовясь ударить меня в склоненную спину.

- Но ты ее не увидишь, - произнес я.

И прежде чем она успела понять, что я обманул ее, я выпрямился и пронзил ее мечом.

И даже удивился тому, как легко сделал это и как равнодушно вытащил меч из ее тела, словно все мои сомнения в мгновение ока испарились. Она упала на землю, закрывая рану руками, и ярко-красная кровь выступила сквозь ее белые ладони, смешиваясь с тяжелым запахом крови в воздухе. Я потянул его носом и только потом вспомнил, что тоже ранен, и, словно в подтверждение моих мыслей, плечо болезненно заныло, но я не обратил внимание на боль; я ей даже обрадовался, потому что это означало, что я жив.

Подняв на меня глаза, моя мать слабо улыбнулась со слезами на глазах, но во мне ничего не дрогнуло в ответ на ее улыбку.

- Мой мальчик, - пробормотала она, - настоящий воин…

Я отвернулся. Прислушиваясь к тому, как она тяжело дышит и как воздух с хрипами вырывается сквозь ее приоткрытые губы, я сделал несколько медленных шагов к стене огня и остановился. Вблизи я ощущал его жар, опаляющий мое лицо и руки; я прикрыл глаза рукавом и осторожно приблизился еще на шаг.

- Томми… - тихо позвала меня мать.

Я обернулся. Она не могла повернуть голову и посмотреть на меня, но я видел, как шевельнулись ее губы, словно она хотела что-то сказать, а потом все в комнате вдруг замерло на секунду, и тела моих родителей исчезли. Они просто рассыпались в прах у меня на глазах, а еще через мгновение их пепел смешался с землей и не осталось ни следа.

По-прежнему ничего не ощущая и удивляясь своему равнодушию, я обернулся к стене огня и осторожно окунул в нее острие меча. Раздалось тихое шипение, когда огонь облизал лезвие меча, пожирая кровь моей матери, и несколько капель упали на черту полукруга; пламя с треском разгорелось, заставив меня шарахнуться назад, закрывая лицо рукавом и отворачиваясь, а потом все вдруг смолкло.

Выждав еще несколько секунд, я повернулся и осторожно отнял руку от лица, но то, что я увидел, заставило меня выпрямиться, а мое сердце - остановиться, и я едва не задохнулся, сделав порывистый вдох.