Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета) - Страница 11

Наконец папа вернулся.

- Николая сбросили с трона! - сообщил он.

- Не может быть! - воскликнула мама.

- Почему не может? - не прекращая работы, невозмутимо сказал армянин Кара. - Революционеры давно уже пытались придушить двуглавого орла.

"Как это? - подумал я. - Разве бывают орлы с двумя головами?" Спросить я не решился. И папа, и мама всегда одергивали меня, если я вмешивался в разговоры взрослых, и постепенно между мной и взрослыми выросла незримая стена из бесчисленных вопросов, оставшихся для меня неразрешенными.

- Думаю, не сегодня завтра киши приедет. - Отец всегда называл дедушку Байрама "киши"; в то время дедушка Байрам был уже помощником начальника соседнего уезда.

- А что будет на дорогах твориться!... - озабоченно протянула мама.

- Ну, ему это не страшно. Его тут все знают.

Знать-то знают, да ведь и врагов у него хватает.

- А когда дедушка приедет? - обрадованный, спросил я.

Отец сурово взглянул на меня.

- Сколько раз тебе говорено: взрослые разговаривают, не лезь! Иди отсюда!

- Но он же только спросил... - заметила мать, она всегда вступалась, если отец сердито обрывал меня. - Что он плохого сделал?

Мне стало так обидно, так жаль себя, что я сбежал в сад по большой каменной лестнице, прислонился к шелковице и, зная, что тут меня никто не увидит, заплакал. Я всегда начинал плакать, когда мама вступалась за меня, защищая перед отцом.

Поплакав, я вытер слезы рукавом и стал размышлять, что же произошло возле канцелярии начальника. Я попытался представить себе орла с двумя головами и все думал, при чем же здесь падишах Николай? И как это падишаха можно сбросить стропа?... Из сказок "Тысячи и одной ночи" я знал, что падишах сидит в заколдованной башне на золотом троне. По обе стороны от него телохранители со щитом в одной, с пикой в другой руке, и сильны эти его телохранители, как сам Рустам-Зал. И еще я не мог понять, зачем мужчины в мундирах срывали с плеч такие красивые золотые погоны да еще бросали их на землю? И чему радовались люди в толпе? Но тут па шелковицу, под которой я спрятался, села сорока, глянула на меня и весело затрещала. Я вспомнил, что каждый раз, когда во дворе у дедушки начинала трещать сорока, бабушка Фатьма радовалась, считая ее доброй вестницей, и говорила: "У сыпка сынок родится, и у дочки будет сын!".

Сорока потрещала, потрещала, умолкла и снова принялась трещать. "Это она сообщает, что приедет дедушка!" - сообразил я.

Вскоре после того, как разнесло ветром выброшенные из канцелярии бумажки, на улицах нашего города появились вооруженные всадники. Они громко переговаривались, смеялись... Потом в нашем доме я увидел две винтовки и патроны. По вечерам теперь дом наш был полон гостей. Дом к этому времени уже достроили, и самую большую комнату застлали коврами, сделав ее гостиной. Наш слуга Гудрат, мальчик лет пятнадцати, носил гостям чай в стаканчиках-армуды и всевозможные сласти. Мама сидела в смежной комнате и, не разрешая нам с сестренкой шуметь, внимательно прислушивалась к тому, о чем говорили за стеной мужчины. Чаще других за стеной произносили слова: "свобода", "российская конституция". Наконец я спросил у мамы:

- Про что они говорят?

- Тебе не понять... - коротко бросила она.

Зинят, наша молоденькая служанка, шепотом объяснила мне, что говорят там, за стеной, про то, как сбросили падишаха.

Я был еще очень мал, и от всех этих дел в голове у меня все перепуталось. Вечерами, лежа в постели я пытался разобраться в тревожных и странных событиях, о которых слышал днем, но все это было такое чужое, непонятное, и то, что мать с отцом, не считаясь с моей естественной любознательностью, ничего не объясняли мне, мучило меня: я чувствовал, что никому, никому нет до меня дела.

Потом стали доходить слухи о грабежах на дорогах, о нападении бандитов - нет настоящей власти, каждый творит, что хочет...

... Как-то, придя из города, лапа рассказал маме, что с иранской границы движутся к Евлаху войска царя Николая, чтоб по железной дороге отправиться в Россию, и что, похоже, выйдет заваруха.

- Но почему? - спросила мама.

- А потому, - спокойно ответил отец, - что наши не собираются их пропускать, дороги перекрыты... Только перебить регулярные войска дело не простое, у них ведь и артиллерия, и пулеметы... На царя злятся, а злость вымещать хотят на солдатах! - добавил он, зажигая папиросу.

- Бедные парни... - сочувственно сказала мама. - Не сами ж они сюда пришли. Не по своей воле.

- Кому это объяснишь? - раздраженно бросил отец. - Причем, учти, войска пойдут здесь, - он указал на шоссе, проходившее мимо нашего дома. Если завяжется перестрелка, может пострадать город. Словом, вам здесь нельзя оставаться.

- И куда ж нам деваться? - удивленно спросила мама.

- Да вот мы тут посоветовались, решили, пока войска не пройдут, женщин и детей собрать у Мешади Курбана, его дом в стороне. Если что, пуля не достанет.

Мама промолчала, но по тому, как сердито чиркала она спичкой зажигая папиросу, я видел, что это ей не по вкусу - бросать наш новый красивый дом и прятаться у Мешади Курбана.

Одноэтажный дом Мешади Курбана, состоявший из пяти-шести комнат, был набит до отказа, Мешади Курбан был всего лишь мясник, но в городе его уважали. И не только потому, что у него были отары овец и десятки наемных чабанов, а потому что он обладал решительным нравом, покровительствовал слабым и беззащитным, и не было случая, чтоб кто-нибудь заставил его дважды повторить свою просьбу. По приказу Мешади Курбана в саду разожгли несколько очагов и женщины варили еду в больших медных казанах - Мешади Курбан велел прирезать несколько баранов.

Мужчины, сбившись в кружок, встревоженно переговаривались, но сам хозяин спокойно попыхивал короткой трубкой и слушал, что говорят другие. Высокий, широкоплечий, с большим орлиным носом, он был величественен и недоступен. Огромные волкодавы, сидевшие на цепях в глубине сада, взволнованные, возбужденные мужские лица, а главное - Мешади Курбаи в своей величавой невозмутимости - все это уводило меня в мир легенд и преданий. Я старался быть как можно незаметнее, но неотступно вертелся возле отца, пытаясь не пропустить ни слова.

- Уверяю вас, наши ведут себя глупо! Ну зачем мешать царской армии убраться восвояси? Кому нужны жертвы? Какой в этом смысл?

- Ты прав! - горячо поддерживал отца бакалейщик Дашдамир. - Ну перебьют две-три сотни солдат. Кому от этого прок?

- Да зачем убивать? - горячился отец. - Если солдат - значит, бей! А ведь он чей-то сын. У него мать есть, есть родина. И не по своей воле оказался он в наших местах.

- Верно, - согласился портной Санти, толстяк-армянин, старый приятель отца. - Несчастные парни.

... Утром издалека донесся шум, крики, конский топот... Звуки эти становились все громче и, наконец, превратились в сплошной гул, сквозь который прорезывались приближающиеся выстрелы.

- Да-а... - задумчиво протянул отец. - Похоже, войска вошли в город.

Мешади Курбан вынул изо рта трубку.

- Возьмите винтовки, - приказал он своим людям. - Идите вон туда, на косогор. Если войска пройдут спокойно, не открывайте стрельбу. Если увидите, что грабят, бесчинствуют, не щадите! Мы тоже выйдем.

Парней пять с винтовками и патронташами радостно сорвались с места, будто спешили на свадьбу.

Мешади Курбан задумчиво вытряхнул пепел из трубки, сунул ее в карман длиннополого пиджака, легко поднялся по лестнице и вернулся из дома с двумя патронташами и пятизарядкой.

- Мешади, может, и мы пойдем? - спросил папа, увидев, что Мешади направляется за сад, к косогору.

- Нет. Останетесь с женщинами и детьми. - И он скрылся за деревьями.

Стрельба усиливалась.

- Вечно вы, турки, лезете в такие дела, - проворчал армянин Санти. Чего б этим парням не убраться подобру-поздорозу?

- Ты прав, Санти, ей-богу прав! - горестно согласился с ним бакалейщик Мешади Алибала. - Только когда нет власти, как справиться с быдлом? Схватил винтовку, вскочил на коня и давай круши все вокруг! А мы в лавке сиди дрожи со страха!