Не оглядывайся назад!.. - Страница 13
Я понимал, что это очень плохо, что с каждой долей секунды я всё больше слабею и шансов выбраться становится меньше. Река же, наоборот, становится яростнее и сильней.
Леденящий холод и проникающий в каждую клетку тела вместе с ним страх всё более и более парализовали волю. К тому же набравшая влаги одежда становилась тяжелее, а силы стремительно, словно их вымывала из меня текучая вода, таяли.
«Главное – не сбить дыхание и постараться сосредоточиться на чём-то основном: например, на продвижении к спасительному краю полыньи…»
С огромным усилием мне удалось продвинуться вперёд на полусогнутых ногах. Этот успех немного окрылил меня. К тому же в том месте, куда удалось переместиться, было совсем не глубоко. Ощущение твёрдого и близкого дна ещё больше укрепило силы, и, сделав следующие два шага, я всё-таки добрался до спасительного, как мне казалось, края лунки. Однако чрезмерно заспешив, оступился и с головой ухнул в ледяную воду, как-то неловко упав на колени и снова оказавшись почти на середине промоины.
Вновь добредя до нужного края, попытался осторожно вытянуть грудь на лёд. Однако тот, омываясь от снега водой, скользил, и после нескольких попыток я вновь оказался на полшага от заветной цели, растолкав к тому же под ногами гальку и углубив тем самым место, где стоял.
Я был близок к полному отчаянию.
«Как просто, как нелепо может наступить конец… Впрочем, смерть в принципе всегда нелепа, то есть – некрасива…» – раз мне ещё хватало сил философствовать – значит, не всё было кончено.
Шайба всё это время бегал вокруг промоины и, весело лая и виляя «бубликом» своего загнутого на спину хвоста, с интересом наблюдал за весьма необычными действиями хозяина. Он явно стремился стать участником неизвестной ему но забавной игры.
Я снова, не зная уже в который раз и хватит ли у меня сил ещё хоть на один рывок, добрался до края промоины, чувствуя под ногами узенькую галечную косу, косичку.
Вбросив обе руки на лёд (рукавиц на них уже не было), я попытался отдышаться и приморозить к очищенному мной здесь чуть раньше льду один рукав куртки. Может быть, так я смогу потом подтянуться.
Шайба, быстро пробегая мимо, всё-таки успел лизнуть меня в ничего почти уже не чувствующую руку, обдав лицо горячим дыханием. И только ощутив это тепло на щеке, я понял, что ещё что-то чувствую.
Ноги, как и руки, я почти уже не ощущал. Будто их не было вовсе. Всё тело тоже одеревенело и плохо слушалось меня. Невыносимо было, стоя почти по грудь в воде, ждать, пока куртка примёрзнет ко льду. К тому же было не так морозно и «намертво» приморозить рукав было совсем не просто. А вот намертво замёрзнуть, стоя так, с вытянутыми руками, было гораздо реальнее.
Река по-прежнему с упорством маньяка-садиста старалась оторвать от грунта ноги.
Я видел, как красные разбухшие пальцы рук скребут по снегу, но всё же вместе с рукавом постепенно отползают по льду.
«Куртку надо снять. Одна она примёрзнет быстрее…» – уже почти бессознательно дал себе команду.
Довольно быстро я сумел расстегнуть нижние, находящиеся в воде, пуговицы. С верхней пришлось повозиться. Пальцы едва слушались меня, а петля от мороза склеилась. К счастью, пуговица переломилась пополам, и полы куртки обрели свободу, тут же превратившись в парус, надув который, течение снова оттащило меня от края этой нерукотворной, вытянутой метра на три в длину лунки.
Полностью снять куртку мне удалось лишь на её середине, где вода доходила до пояса.
Я постарался выбросить её, обмякшую в воде, но ставшую такой тяжёлой, на лёд, чуть сбоку от себя. И это мне удалось.
С воскрешающей надеждой отметил, как она тяжело и плотно припечаталась к чистому в том месте льду.
К куртке тут же подскочил Шайба и, схватив зубами за торчащий клапан кармана, попытался оттащить свою «добычу» от промоины.
– Фу-у… Назад… – тихо прохрипел я, и пёс отскочил в сторону. Не от моего «окрика», а от того, что ему, скорее всего, просто не понравилось это «мокрое дело». Отскочив от куртки, он, урча и наслаждаясь пассивным сопротивлением винтовки, потащил по льду её, ухватившись за ремень и вычерчивая мушкой ствола извилистую линию…
Ухватившись за обледенелое, хрусткое сукно, я вновь попробовал вытянуть тело наружу.
Теперь мои плечи и грудь почти полностью легли на куртку, примёрзшую ко льду. Однако ноги всё ещё находились в воде. И у меня, казалось, уже не было сил: ни проползти хоть немного вперёд, ни поднять их над водой…
К счастью, река меня больше не держала полностью в своих цепких «объятиях». Пока у нас была ничья…
Я стал подзывать к себе Шайбу, незнакомым ни ему, ни мне хриплым голосом. Пёс прекратил свои весёлые занятия и вопросительно взглянул на меня. В вырывающемся из моего горла шипении ему, наверное, трудно было разобрать своё имя.
– Шай-ба… Сю-да… – еще раз позвал я.
Пёс отнёсся к моему призыву настороженно, усевшись рядом с винтовкой, утащенной им от промоины метра на три, и снова недоуменно посмотрел в мою сторону…
А мне было так невыносимо холодно, одиноко и безысходно, что невольные слёзы от жалости к себе покатились из глаз, протаивая бороздки в «коросте» льда, покрывающей лицо, и не сразу замерзая на щеках…
Я попытался шевельнуться, но не смог. Мокрый свитер и куртка теперь составляли единое целое. И это был, пожалуй, самый критический момент, потому что я с полным безразличием к своей судьбе отметил, как безнадёжно устал от борьбы со спокойно журчащей водой, в которой всё ещё находилась часть моего тела… В этот момент мне просто захотелось закрыть глаза и ни о чём не думать. Собрать же разрозненные остатки сил и воли, чтобы что-то предпринять, мне представлялось почти невозможным…
А вот деятельной Шайбиной натуре бездействие, по-видимому, надоело, да и неестественная какая-то недвижимость хозяина ему совсем не нравилась. Он осторожно подошел поближе, принюхался, а потом стал кружиться на одном месте, пытаясь схватить зубами белый кончик своего рыжего пушистого хвоста. Крутясь и взвизгивая от нетерпения, он смещался, почти вплотную приблизившись ко мне. И как только пёс оказался достаточно близко, я крепко, насколько смог, схватил его одной рукой за переднюю лапу. Хотя по-прежнему ни рук, ни особенно той части тела, которая ещё находилась в воде, почти не чувствовал. Будто меня вдруг распилили циркулярной пилой пополам, да так быстро, что я даже боли не успел почувствовать…
Пёс резко распрямился, уперев все свои конечности (передние – в куртку, задние – в снег) и сделал попытку попятиться. Однако это ему не удалось. Он был явно напуган, и такая игра ему совсем не нравилась. Он попробовал куснуть мою руку, однако, едва сжал её зубами (отчего я почувствовал свои пальцы и ещё крепче сомкнул их) тут же, словно извиняясь за дерзкий проступок, лизнул её.
– Ну, Шайбочка, тяни, – попросил я, держа его уже двумя руками за обе передние лапы, переместившиеся теперь на куртку. Когти его задних лап, как в барьер, упёрлись в её бесформенный край.
Пытаясь освободить лапы, пёс что есть силы потянул назад, и я почувствовал, как мой свитер с хрустом отделился от куртки и неохотно продвинулся по её неровности вперёд.
– Шайбочка, ну ещё чуть-чуть, – выдавил я из себя и увидел, как его задние лапы заскользили – уже по льду, – оставляя в лежащем на нём снегу прямые бороздки от не желавших тормозить когтей.
Чтобы пёс не снёс меня в воду, я разжал пальцы, и он тут же проворно отскочил в сторону. Но самое главное он всё-таки сделал…
Лёжа теперь уже почти всем туловищем на льду, я вспомнил про нож. «Как же я мог забыть о нём?»
Немного отдышавшись, вытянул его из берестяных ножен и, стараясь побольше размахнуться, ударил сверху вниз, стараясь воткнуть под углом, чтобы с его помощью потом ещё хоть немного подтянуться, окончательно освободив неподъёмные ноги из воды. И вновь мне удалось продвинуться вперёд.
Ещё несколько зацепов ножа, после каждого из которых в лицо летело мелкое крошево льда, и теперь только носки моих ул ещё находились в реке…