Не оглядывайся назад!.. - Страница 12
Прежде чем скрыться под низкими лапами елей, волк, со слегка оскаленной, словно растянутой в неестественной, ироничной улыбке, пастью, – обернулся, вперив в меня безжизненные, ничего не видящие бельма глаз…
Потом я ещё несколько раз видел этого слепого белого волка… Он всегда был один. Даже тогда, когда, как-то неестественно прогнувшись в спине, стремительно, но всё же осторожно, стлался по плотному, на прогалине бывшей просеки, снегу, настигая молодого, длинноногого, нескладного изюбрёнка, полагаясь в полной мере только на чутьё и слух.
Одиночеством мы были с ним схожи…
Белковать с Шайбой я отправлялся в первый раз…
Ещё перед выходом из зимовья я уловил на лице Юрки ироничную улыбку и тут же услышал:
– Ты уж лучше одного Шарика возьми – от него и то проку больше.
– А что, Шайба совсем плохо работает? – осведомился я.
– Да нет. Работает-то он, в общем, совсем не плохо…
– Так в чём же дело?
– Сам увидишь, – отмахнулся Юрка. – Может быть, с тобой он будет вести себя иначе. Я его в прошлый раз, честно говоря, от злости чуть не пристрелил…
Мы разошлись на развилке тропы. «На Север уехал один из них. На Дальний Восток – другой…» – промурлыкал я под нос начало песенки, содержания которой далее не знал, почти бегом спускаясь по склону к замёрзшей реке и вспомнив вдруг давнишний эпизод.
Как-то, под вечер уже, я слегка блуданул. И как ни старался – не мог определить, где нахожусь…
Иногда я останавливался и подолгу стоял на одном месте, надеясь, что, может быть, мой пёс выведет меня, указав дорогу. Но, как только я останавливался, он устало ложился на снег и смотрел на меня голодно-просящими глазами.
Мы уже трижды прошли по одному и тому же кругу, вновь возвращаясь на свои следы.
– Эка, нелёгкая нас с тобой кружит, – сказал я псу, с готовностью вскинувшему на мои слова голову. – Придётся, видно, здесь заночевать. Скоро уж стемнеет…
Я ещё раз попытался определить по заходящему солнцу, где нахожусь и, выбрав направление, пошёл напрямик, стараясь снова не сбиться на круг.
Буквально через десять минут я увидел, как впереди, ещё не совсем отчётливо, замаячил в маленьком оконце зимовья желтоватый свет.
«Ба! Да мы совсем близко от жилья!» – обрадовался я, хотя это и представлялось маловероятным.
А ещё через какое-то время я ступил на твердь тропы и вскоре уже открывал дверь незнакомого мне зимовья.
На нарах, перед керосиновой лампой, стоящей на столе, сработанном из трёх неоструганных по сколу плах, сидел до глаз обородевший и напрочь заросший крепкий мужик. Волосы у него лезли отовсюду: из ушей, носа… Оголённые до локтей сильные руки – тоже были в густой тёмной поросли.
– Заходи! Гостем будешь, – радостно сказал он, блеснув глазами. – Да дверь-то поплотнее притвори – не выстужай хоромы, – улыбнулся и среди густоты бороды обозначились крепкие белые зубы. – Блуданул никак?
– Ага, – ответил я, снимая с плеч панягу и карабин.
– Раздевайся, присаживайся… Да собачку свою покорми, а то ишь как жалобно за дверью скулит. А я щас закончу белку обдирать, чайку попьем. Тем более, что время самое чаевое – семь часов, – взглянул он на лежащие на столе часы.
– Восемь, – поправил я его, машинально тоже бросив взгляд на свой хронометр.
– Ну, пусть будет восемь, – легко согласился мужик и, натягивая шкурку на правилку, продолжил: – Хотя у нас всё же семь.
– У кого это у вас? – спросил я его, раздеваясь и почему-то стараясь не поворачиваться к странному хозяину спиной.
Он снова улыбнулся и ответил:
– Ты, паря, в Красноярский край забрёл. Участок у меня пограничный с Иркутской областью. Здесь время на час с вашим разнится. Иди, дружка своего корми, а я пока на стол соберу. У меня для такого редкого случая даже бутылочка припасена! Поедим, наговоримся всласть. А то я уж скоро и слова человечьи забуду. Два месяца – один. Раньше хоть с собачкой своей разговоры говорил, да, видно, скрала её какая-то зверужина…
Мужик оказался настоящим философом, отчего в любой теме разговора ему хотелось доискаться до самой сути. Да и разговора как такового в принципе не было. Наскучавшись в одиночестве, говорил в основном он, а я силился слушать его, стараясь делать вид, что мне всё это интересно, хотя о многих вещах, похоже, всерьез волновавших бородача, я даже не задумывался ни разу.
– Времени вообще нет, потому что это категория условная. А, как известно, процессы бывают естественные и искусственные. Время искусственно, – слышал я уже сквозь пелену сна, застилающую мне глаза.
– Эй, не спи! – дёргал меня за рукав хозяин. – Давай лучше выпьем ещё по чуть-чуть. – Вот, как ты мыслишь – верно это или нет, что Время предшествовало Существованию, как утверждает Пригожин? – спрашивал он меня, плеснув на дно кружек водку.
Что я мог ему ответить, если я даже не знал, кто такой Пригожин, «изучавший феномен Времени».
Через несколько минут я всё же рухнул на нары, крепко засыпая прямо «на лету».
Утром мужик объяснил мне, как выйти на мой участок, и мы расстались…
Я перешёл в своё время. Он – остался в своём…
Почему мне вдруг припомнился тот давний случай?.. Наверное, потому, что в жизни каждый почти всегда не только остаётся при своём мнении, например, но и живёт в своём собственном измерении…
Шайба, весело помахивая хвостом, по прилизанному ветром, плотному, непроваливающемуся снегу, покрывающему сверху лёд реки, весело «катился» впереди меня пушистым рыжим шаром, иногда оглядываясь, словно вопрошая: «Ну и куда же нам дальше? Сколько ещё идти по реке?» А может быть, пёс искренне удивлялся тому, что я неспешно плетусь сзади, а не бегаю, не прыгаю, не кувыркаюсь, как он, от восторга на этом чистом ровном пространстве, искрящемся невидимыми блёстками от яркого солнца!
Утро действительно выдалось чудесное.
Прозрачное, морозное, с незапятнанной синевой небес, залитых солнечным светом. И идти от всего этого по ровной твёрдой поверхности было действительно радостно! Может быть, ещё и оттого, что промысел складывался удачно, а шаг в удобных, почти невесомых, прочных удэгейских улах, кое-где называемых олочами, сработанных из грубо выделанной, берущейся для такой работы только с хребта изюбря, где она наиболее толстая, кожи, с тёплым травяным носком, – был лёгок и пружинист!
«Вот и март на подходе…» – вдохнув полной грудью воздух и глядя на бездонное голубое, притягивающее к себе, такое редкое для сумеречного февраля, безоблачное небо, подумал я…
Свою следующую элегическую мысль я додумать уже не успел, потому что небосвод вдруг резко накренился и я почувствовал, что ухожу куда-то вниз, в текучий холод быстрых сильных водных струй.
«Только бы не затащило под лёд!» – мелькнула первая, ещё не совсем паническая мысль.
Ноги коснулись галечного дна, и я что есть силы оттолкнулся от него, проскользив по выкатывающимся из-под ног камням.
Течение в промоине было довольно сильное, и река, словно мерясь со мною силами, а точнее – как кошка с мышкой, играя от скуки в смертельную для «мышки» игру, старалась сбить с ног, чтоб затянуть в свою ледяную ловушку. Туда, где только что под льдом стремительно скрылась моя ушанка.
Упираясь, к счастью, о близкое здесь дно, я попытался достичь противоположного течению реки края промоины, где лёд был значительно толще и где выбраться на него наверняка будет легче.
Мне удалось, борясь с толкающим меня в грудь потоком, ещё раз оттолкнуться теперь уже от наклонного, ещё более неустойчивого, песчаного дна, к тому же в более глубоком месте. На этом свале толчок получился не сильный, а результат – почти нулевой. Однако из «ямы» на более мелкое место – хребтик галечника, я выбраться сумел.
«Без паники!» – постарался уговорить себя, находясь уже почти в её полной власти.
Борясь с течением, я выбросил на лёд «мелкашку» и стащил с плеч панягу, тяжеленной гирей повисшую на спине. Её я тоже отбросил на лёд, продолжая тем не менее и без паняги бултыхаться посредине промоины уже, наверное, секунд десять.