Не обращайте вниманья, маэстро - Страница 5

Мы в кухне, замерев, слушали его булькающий смешок.

- А что, братцы, пожалуй, на этот раз Англия не устоит?

- В каком смысле? - спрашивал Коля-Моцарт.

- Договор заключит без промедления. В прошлый раз сколько тянули? Года четыре?

- С половиной, - уточняладама.

- Уже вся Скандинавия сдалась, Франция не выдержала, не говоря об итальянцах...

- Ну, итальянцы - те что ни попади переводят, - вставляла дама.

- А эти-то долго, англичане, держались. Привередливые! Но с тех пор-то мы выросли! С прошлой книжечкой не сравнишь, романище мирового класса. Ребята в фотоотделе куски почитывали - прямо так хвалят! Если мы тогда на аванс в две тыщи фунтов согласились, так теперь и с четырьмя спешить не будем. И со Штатами поторгуемся! Хотя они и так хорошо отвалили, а можно и больше с них содрать. - Слышалась искренняя гордость возросшим талантом наблюдаемого и затем - вздох почти горестный. - Да-а... И почему это я романы не пишу? Все - статеечки, статеечки на злобу дня.

- Кто-то же должен и на злобу,- утешал Коля-Моцарт.- Вы не менее важное делаете.

Мордастый, однако же, на лесть был не падок и коротко перебивал:

- Бельгиец был?

- Час проговорили с четвертью, - ответствовал Коля. - Мы едва успели кассету сменить.

- Что-нибудь вынес?

- Отчетливо сказать нельзя.

- А какая у нас техника? - жаловалась дама. - Одно мучение!..

- Да, и этот черт бельгийский берет так ловко, что и не зафиксируешь. А ведь он-то, я чувствую, и передает. Вот бы кого по-крупному опорочить!

- А Хельсинки? - спрашивал Коля. - За письма его ж не выдворишь.

- Что Хельсинки? Его на иконах надо подловить. Большой любитель нашей старины! Кто еще был?

- Из посольства Франции - на машине с флажком.

- Один шофер или кто поважнее?

- Шофер.

- Ну, это он приглашение привозил - на четырнадцатое, день Бастилии. Этот вряд ли чего взял для передачи, французы - они осторожные. Кто еще?

- Ахмадулина приезжала на такси.

- Беллочка? - оживлялся мордастый. И опять вздыхал печально. - Да, слабаки эти официалы, только она его и посещает. Луч света в темном царстве. О чем говорили?

- Хозяина не застала, с женой поболтали полчаса. Все насчет приглашения: на дачу в Переделкино, в субботу.

- Ясно. Стихи новые почитаем. И напитки, конечно, будут - умеренно. По уму.

- Сапожки немодные у нее, - вставляла моя дама тоном сожаления, но отчасти и превосходства. - Наши таких уже сто лет не носят. И шапочка старенькая.

- Так ведь когда у нее Париж-то был! Пять лет назад. Теперь она себя опальной считает. Не считала бы, так и сапожки были б модерные, от Диора.

Черт бы побрал эти деревья, из-за которых не видно стало подъезда! Была Ахмадулина - и я прозевал ее. Я не сбежал вниз, не протянул ей последнюю ее книжку для автографа, не высказал, чту я о ней думаю. А если и правда, что "поэт в России - больше, чем поэт", то, может быть, наше безвременье назовут когда-нибудь временем - ее временем, а нас, выпавших из летосчисления, ее современниками? Но про меня - кто это установит, где будет записано? Мы себе запретили вести дневники, мы искоренили жанр эпистолярный, по телефону лишь договариваемся о встрече, а встретясь, киваем на стены и потолки, все важное - пишем, и эти записочки, сложив гармошкой, сжигаем в пепельницах. Господи, что же от нас останется? А вот что. Я-то Ахмадулину прозевал, а они - даже разговор записали. Те, от кого мы прячемся, увиливаем, петляя, "раскидывая чернуху", неутомимые эти труженики наши, ревнивые следопыты, проделывают за нас же всю необходимую работу, собирают нашу историю - по крохам, по щепоткам, по обрывкам из мусора, по следам на копирке, а то и целыми кипами бумаг - при удачном обыске. Плетя свою паутину, они связывают в узлы разорванные, пунктирные нити наших судеб. Мы что-то могли потерять - у них ничего не потеряется! Все будет упрятано в бронированные сейфы, в глубину подвалов. Я приветствую тебя, диссертант третьего тысячелетия, и прошу у тебя прощения! Когда все это будет разложено по музейным папкам, из которых ты любую сможешь востребовать по простому абонементу, ты мог бы - выбеги я к подъезду! - услышать наши голоса, а то и увидеть покадровую съемку нашей встречи: вот я подхожу, слегка спотыкаясь на ровном месте, протягиваю книжку (в лупу можно рассмотреть титулы), Белла Ахатовна смотрит удивленно, потом с улыбкой, мы оба в кадре, и она что-то пишет в книжке, которую я стараюсь покрепче держать в руках. И, поскольку возникло бы подозрение, что я через нее предупредил наблюдаемого, ты нашел бы в этой папке все обо мне: мои привычки, мои слабости и пороки, и какой тип женщин я предпочитал, помногу ли пил и нуждался ли опохмелиться, ну и мои, ясное дело, умонастроения. И ты б тогда составил полную картину, что же собою представлял я, не пошевеливший пальцем, чтоб приблизить то время, когда нам дадут прочесть нашу собственную историю.

- Даю оперативку, - прерывал мои размышления мордастый. - Вечером у хозяина слет ожидается. Надо полагать - с водочкой.

- Три пол-литры куплено "Старомосковской", - подтверждал Коля-Моцарт. Валера фиксировал в магазине.

- Будет кое-кто из диссидентуры, - мордастый называл имена, которые можно услышать по радио, то есть когда-то было можно, покуда эти поляки не вынудили наших глушить "вражеские голоса". - Привезут, конечно, "документы" на подпись... Ну, это не наша забота. А вот проследить насчет рукописей. Есть сообщение, что двое молодых собираются прийти, из "Союза независимых", или как они там себя называют? Что-нибудь почитают, наверно, вслух, а если толстое - то оставят.

- Так чего с этим делать? - спрашивал Коля.

- Фиксировать, больше ничего. Пока никаких указаний не было. Наш объект - хозяин. И - каналы, каналы!

Уходя, мордастый взглядывал мельком на мою "золотую полочку", где уже, как вы понимаете, никаких "Зияющих высот" не стояло, зияла пустота.

- Сынок ваш взрослеет, - как-то сказал он на прощанье папе, желая доставить приятное. - И в целом мы вами довольны.

- А мы вами - нет, - отвечал папа - впрочем, когда дверь за мордастым закрылась.

С моими стариками определенно что-то происходило. Они все больше мрачнели. Папа охладел заметно к своей коллекции, забывал протирать ее тряпочкой по утрам, рассматривать и переставлять часы с места на место, даже заводить забывал - и вскоре иные вовсе умолкли, дзинькали и блямкали только те, что с недельным заводом; он все реже шикал на маму, а мама все меньше стеснялась нашей пониженной звукоизоляции.

- Ты знаешь, Матвей, что я решила? - спрашивала она посреди тишины.

- Что ты решила?

- Нам надо купить цейссовский артиллерийский бинокль. Я видела в магазине - за девяносто шесть рублей.

- Зачем? У нас есть бинокль.

- Театральный? Это дерьмо. Артиллерийский дает восьмикратное увеличение.

- Аня, зачем нам с тобой восьмикратное увеличение?

- Ты не понимаешь? Я хочу во всем участвовать.

Это слово - "участвовать" - она теперь часто произносила, к месту или не к месту. Звала ли ее соседка занять очередь за сардельками - она отвечала: "Нет, я, пожалуй, сегодня не буду участвовать"; собирались ли подписи на выселение буйного алкоголика, художника К., в молодости сталинского лауреата, - "Я подумаю, надо ли мне участвовать"; складывались ли по трешке на ремонт и покраску скамеек - "Считайте, что я участвую".

- В чем ты хочешь участвовать? - спрашивал папа унылым голосом.

- Во всем! Я потратила свою молодость на субботники и воскресники, увлекалась поэзией бесплатного труда, но, оказывается, есть такое бесплатное удовольствие - не считая, конечно, стоимости бинокля, - заглядывать в чужие квартиры, в чужие окна... я не знаю, в замочные скважины. Я чувствую, как я от этого молодею!

- Аня, я прошу тебя - тише.

- Почему - тише? Я хочу - громче! Я хочу слышать, что делается в чужих постелях, о чем говорят любовники в антрактах или муж с женой. Ты не видел объявлений - где-нибудь можно купить по сходной цене подслушивающую аппаратуру? Я понимаю, в государственных магазинах нам не продадут, но где-нибудь подпольно, я тебя уверяю, ее делают - и не хуже, чем у японцев. Но начнем с артиллерийского бинокля, потом ты втянешься, тебя будет не оторвать. Недаром весь мир на этом помешался, теперь же самое модное занятие - подслушивать и подглядывать.