Не нужный Богу - Страница 3
«Так это она была на суде, – вспомнил Загреба тот день, когда сидел за решёткой, как в зоопарке зверь, оглядывая судий и представителей общественности, заполнивших зал. У каждого из них, заметил, был припасённый заранее иронично унижающий взгляд, как нашлёпка на лицо: получай и помни. И только единственным, вспомнил он сейчас, было лицо какой-то женщины, не сводившей взгляда с их клетки. Она смотрела так сострадающе жалостливо, со слезами даже, чему долго удивлялся тогда, вспоминал в колонии малолетних преступников, и только сейчас узнал, что сострадала ему мать. И как же захотелось вдруг прижаться к ней по детски, обнять по-взрослому, крепко придавливая к сердцу её хрупкое больное тело. И не мог этого сделать, взрыдав без слёз и звуков своей невидимой для них Души.
– А потом? – допытывался брат. – Он же… Неужели не приезжал к тебе, не дал о себе знать.
– Не простил, значит. И Бог не простит меня! Умереть хочу, и боюсь предстать перед Богом смертной грешницей.
– Мам, не преувеличивай свои грехи. А знаешь, сколько сейчас женщины убивают своих детей абортами? Миллионами каждый год. И за что их осуждать, если жизнь стала такой… Из-за олигархов этих. Из-за них ведь все беды, из-за звериной их жадности. Сейчас наука доказала, что все самые богатые – это хищные звери, души которых впервые вселились в тело людей.
«Вот ты какой у меня, братец! – с удивлением восхитился Загреба. Такую инфу он ещё не встречал, но теперь – зная свою волчью природу и прожитое человеком, – согласился с ним и даже погордился. – Умён, братан. Надо бы с ним познакомиться ближе. Только как?.. Да и надо ли теперь-то?..
Попрощался взглядом с матерью, принявшейся пить воду из банки, и уплыл из родного дома…
3. Лазурные берега мечты
Свое райское убежище Загрёба нашел в Северной Америке, где французские конкистадоры в давние века прятались после морских грабежей в Канаде. Речные потоки, сбегавшие в океан, превратили здесь холмы в живописный архипелаг лесных островов и островков. Застроенные, они создали райские «Сады Богов» невиданной красоты. На каждом – дома, причалы, маяки и даже крепости. Увидев их первый раз, Загрёба проникся такой успокаивающей и милой сердцу меланхоличностью, что не мог забыть их до укрепившегося решения, что только здесь он сможет когда-то спрятаться от всего, купив один из островков. И вот один из них стал его собственностью.
«Где он?., – разглядывал он с высоты неба необозримый объём красоты с его личным кусочком Рая, созданного для себя, под свои фантазии и капризы. И, оказавшегося, недоступным своему ничтожному шарику, наполненному былой значимостью и прочей дурью. Он здесь – никто и ничто!
Жена сидела на террасе за столиком, навалившись на него, уронив голову на руку, вытянутую к морю. Под рукой виднелась цветная масса каких-то сладостей, рядом возвышалась бутылка над поверженным фужером.
«Опять в запое, – констатировал Загреба.
Она не хотела ехать в его райское заточение. Объяснить своих планов не мог по понятным причинам, но и уговаривать и убеждать не умел: приказал, принудил, сломал бабское упрямство. И вот получил!..
«Дети где? – искал следы их присутствия и не видел. – Сбежали, значит, паршивцы!
Не осуждал, и даже гордился их непослушанием, видя в этом силу характера. Сам был таким! Но с ними – позже. Жена как?.. Знает или…
Он подплыл к ней, коснуться, но это новое проявление чувств показалось неестественным. Ведь любил её! И всё-всё в ней… Придав себе человеческий облик, подошёл к ней со спины и повёл руками по плечам, губами и носом опустился в ее волосы. Запаха не уловил, но мысли её пьяной полудрёмы насторожили и озадачили.
«Это о ком она так вспоминает? Ведь не Я там, толстопузый. А без пуза она и не знала меня. Выходит, был у неё кто-то?
«А как не быть, если купил её?!
«Купил! Иначе бы шлюхой стала. А кто это со мной говорит?
«Совесть пробудилась. С ней и говоришь.
«Какая ещё?., – всматривался Загрёба во всё окружающее, но шаров не увидел и смиренно признал сложность Души. Вспомнил, что когда-то она долго мешала действовать в бизнесе. И поняв это, придавил её, вытравил из себя и забыл навсегда. А она, оказалось, жила в нём, как незримый счётчик грехов. – Ну, изменял иногда. Когда надо было… Её-то любил… А она – о тощем грезит. Что вспоминает-то? Трястись начала…
В её грезах увидел мрачный дворик в колодце между четырех стен сырых и серых Питерских дворов, корявое и тощее деревце рябинки, склонившейся над скамьёй перед детской песочницей. Она стоит под рябинкой в перламутровых туфельках, в белом платье с жемчужным ожерельем под гордо поднятой головой, и парень – сидит на скамье с пачкой перевязанных старых книг, тощий, жалкий и ерепенистый. Колет её укоряющими взглядами и говорит, строчит длинными фразами про служение народу, стране, ответственности…
Как же была она хороша. Отметил, что вовремя приодел её. Величавой принцессой стоит, недоступная его пробивным словам, которым сам уже не верит, теряя надежду. Молча дослушала его и, отрицательно качнув головой, пошла от него к проезду их питерского двора.
«А что же сейчас жалеет?.. Делал всё, что хотела, мечтала, придумывала. Поощрял придумки… Не всё же тратить на бизнес, нужны элитные удовольствия. Всё самое-самое изысканное, модное, вкусное, сверхдорогое… Вертолёт, яхта… А где она, кстати?.., – скользнул взглядом по пустой пристани, и вспомнил слова Толяна, что нет уже его миллионов, к которым хотел сбежать. – А что осталось?
«Врал, что сам всё заработал, а оказалось, скупал на их деньги, не выполнив условий…
«Каких условий? – возмутился он и заставил её напрячься в разглядывании воспроизведенных в памяти бумаг, поданных каким-то мелькнувшим кругленьким юристом. Английский-то не изучала толком и долго пялилась в мелко напечатанные строчки документа, не понимая смысла слов. Но он всё сразу уловил и понял, почему им нужна была его смерть. Сам не должен был соглашаться с этим пунктом, когда подписывал. Дур-рак!
Она тут же подхватила возникшие в голове слова, принялась мстительно добавлять эпитеты: толстолобый брюхан! Он же не думал, а только хапал. Заглатывал, как зверь с крючком. И поймался, дубина!
«Что осталось-то?..
«Осталось… На тыщу лет, если сынки не промотают, – поднялась она и, забрав бутылку, пошатываясь, пошла в палаццо. – Отец – хапал, дети – транжирят. Удивлять хотят, дурачьё..
«Надо же приструнить…
«Ка-ак? – задумалась она, ведя разговор сама с собой. – Он не мог справиться… Не удосужился. И поощрял, дурак!
«Может, поумнеют после смерти отца.
«Балбесами выросли в колледжах заграничных. Ведь умоляла, не отправляй!.. Росли бы под присмотром. Ну, я же не авторитет. Всё сам решал… И убили, как кабана.
Он увидел вспомнившуюся женой фотографию, поданную для подтверждения личности убитого: лежащего на дерме с упавшими штанами. Пронзённый постыдностью увиденного, отлетел от жены. А потом и не захотелось сопровождать во дворец. Взлетел в небо.
Вторая забота – дети. Как же он радовался, когда вместо ожидаемой девочки получил двойняшек мальчишек! Наследников! Продолжателей его дел.
Был грандиозный пир, где фонтанировало шампанское, гремела музыка, соловьиными трелями неслись льстивые тирады. Было даже поздравление О-очень!.. высокой личности, телефонную запись которого воспроизводили для прибывающих, и вновь для всех: знайте наших!
«Да, было, было… Можно ведь и к нему сейчас заглянуть в душу?..Ну, это потом, позже. Сейчас главное – дети!
Воспроизвел образ одного и…
…оказался перед обоими. В гостинице, как понял по мебели и чемоданам, стоящим ближе к двери. На столе – горная цепь бутылок в окружении салатных джунглей и тарелочных озер с вареными раками. Сдирают с шейки раков панцири и едят млея с молчаливым томлением от вкусноты. Заметил, что подросли за год, и… С детства полненькими были, а стали … – толстыми. Серик, Серый, а теперь Сергей Леонидович ещё сохранял что-то среднее между «полный» и «толстый». Второй – Тусик, Толик, Анатолий Леонидович уже полностью являл себя толстяком американского стандарта. Та же небрежность в одежде и постоянная улыбка самодовольства на лице.