Не гламур. Страсти по Маргарите - Страница 56

Я быстро опрокинула в рот бокал шампанского. Меня смущало, что он слегка подтрунивает надо мной, дразнит. От этого горячая кровь разлилась по щекам, стало жарко. И невыносимо приятно.

Что же делать? Я пришла сюда, чтобы в огромном зале, не зная как, отыскать человека, от которого зависела судьба нашего журнала, судьба всех моих подруг, а он сидит рядом со мной, ласково улыбается, наливает шампанское. Что же делать?

Голощекин привстал:

– Ну, мне пора. Подойду во втором отделении.

– А можно я вас… сфотографирую? – почти взмолилась я, вытаскивая фотоаппарат из сумочки.

Шершнев отклонился в сторону:

– Я – не звезда. Вот Давиду Семеновичу не привыкать.

– А можно – обоих, на память? – я аж задохнулась от невероятной удачи.

– Саша, – укоризненно сказал Голощекин, – дамам не отказывают. Даже если они – мамзели, – и он, обняв Шершнева за плечи, придвинул его в кадр.

…Мы молча слушали музыку. Я до этого ни разу не слышала живого джаза, боялась, что не понравится, но через какое-то время вместе со всем залом вошла в странное состояние «общего ритма». Какой-то незнакомый восторг поднимался в груди. Такое бывает, когда любишь. Кажется, я хмелела.

Голощекин больше не подошел к нам. А в зале зазвучал блюз – грустная песня хорошего черного парня, от которого девушка ушла к хлипкому белому выпендрежнику, но она ведь все равно все поймет и вернется, потому что он – настоящий хороший черный парень и так ее любит…

Я всхлипнула:

– Александр Владимирович, я к вам ехала, ехала…

– И приехала… – улыбнулся Шершнев. – Маша, что – голова кружится от шампанского?

Я тряхнула головой, слезы отчаянно покатились по щекам:

– Александр Владимирович, вы такой хороший… И музыку любите… И Голощекина любите… А я к вам добиралась-добиралась, подкрадывалась-подкрадывалась…

– Да что случилось? – нахмурился Шершнев. У меня совсем отъезжала крыша:

– Я вам сейчас такое скажу… Вам не понравится… Мне бы тоже не понравилось… Нет, мне бы понравилось… Нет, мне все равно… – язык не слушался меня, а слезы уже катились ручейком.

– Мария, что происходит? – уже строго спросил Шершнев.

– Я ведь вас фотографировала для чего? Думаете – на память? Я сейчас сама хочу это фото – на память. А тогда я так не думала, потому что мне нужно было взять у вас интервью и сфоткать для нашего журнала.

– Так вы – журналистка? – почти брезгливо произнес Шершнев.

От этого стало еще невыносимее.

– Я – хуже. Я – папарацци. И должна взять у вас интервью. Иначе Ритка меня уволит. «Без колебаний» – вот как она сказала. И права на ошибку у меня нет…

– Кто это – «Ритка»?

– Редактор наш. Нашего женского журнала, – я потянулась рукой к фужеру с шампанским, но Шершнев решительно отодвинул его в сторону. – А вы Ритку не знаете… ее все боятся. Даже бандиты. Она уже их – половину – в тюрьмы попересажала. Ей меня уволить – как… Как не фиг делать. Она, знаете, кто? Полковник! Или даже целый майор… Врет, что из ментовки. Думаю, что… из спецслужб. Может, даже из Сайгона… в смысле – Пентагона. В общем, настоящая гэбистка…

Шершнев снова стал улыбаться:

– А как ваш журнал называется?

– «Лапушки». И я, стало быть, самая продажная из всех лапушек…

– Не слышал о таком журнале, – Шершнев сделал вид, что не расслышал мою последнюю фразу.

– А о нем никто еще ничего не слышал. Всего два номера вышло. Мы про него никому еще не рассказывали. Это наш секрет…

– А я-то вам зачем со своим интервью в дамском журнале?

– А мы вас «приподнять» хотим… Люська сказала, – жарко зашептала я ему на ухо, – правило № 1. Я только забыла, о чем оно… Сила действия равна силе противодействия?..

– Это закон Ньютона…

– Там тоже что-то про это… Александр Владимирович, я вас так подвела… Вы такой хороший. Я думала, вы черт в ступе, а вы – красивый, а я вас обманула…

– О, Господи, понял, наконец! Вы хотите, чтобы я взял ваш журнал на реализацию?

– Я же вам про это уже час говорю, – обалдела я от его непонятливости. – «Приподнять» вас. У нас хороший журнал, а вы даже не догадываетесь, что мы – ваши деньги, ваш бизнес.

– Да, от скромности вы не умрете.

– Я – скромная. Я очень скромная!.. Это у меня сегодня почему-то язык развязался. И у нас все скромные. Вот у меня только нос не очень красивый… А знаете, какая Катя скромная? Она… – я снизила голос – …бывшая учительница. А Оля – знали бы вы, как она клизмы и капельницы ставит.

Шершнев уже снова откровенно веселился:

– А если я откажусь «приподниматься»? Что, шантажировать будете?

– Не-а. Ритка сказала, что шантажировать больше никого не будем. И убивать больше никого не будем. Знаете: 105 статья УК РФ…

Шершнев зашелся от тихого смеха. Он так забавно кривил рот, чтобы не смеяться в голос… Но меня его смех задел:

– Вы зря смеетесь. Мы, знаете, какие?.. Мы одного мужика так отшантажировали, что он до сих пор Ритке цветы… (мысль о том, что это именно Марат прислал недавно Лаппе цветы, показалась мне настолько неожиданной и невероятной, что, несмотря на уплывающие мысли, я прикусила язык; только бы не забыть подумать об этом завтра)… что он до сих пор икает…

Но икота напала на меня. Я смутилась и полезла в сумочку за бумажными платками.

– Знаете что, Маша? Давайте мы поступим так. Сейчас я вас отвезу домой, вы поспите хорошенько, а завтра придете ко мне в офис. Часов в шестнадцать, устроит?

Я кивнула головой.

– А носик у вас, между прочим, очень даже хорошенький. Только красный от слез. Попудрить на дорожку не хотите?

Лучше бы я не просыпалась. В голове моей несчастной, похоже, поселился целый оркестр барабанщиков. Со стоном я подошла к зеркалу. О, Боже! Веки отекли. Значит, я на ночь плакала. А чего это я плакала?

И тут меня пригвоздило. Шершнев! Я же весь вечер провела в клубе с Шершневым! С тем самым злодеем, до которого у нас столько времени были руку коротки. С тем самым очаровательным мужчиной, кто у моей входной двери осторожно погладил меня по голове и, чуть подталкивая в плечо, строго, но как-то очень глубоко заглядывая в глаза, сказал: «Идите спать. Машенька, завтра увидимся. В шестнадцать».

Я долго стояла под душем, вскрикивая не от сильных струй воды, а от очередных порций пьяных и бредовых воспоминаний, которые безжалостный мозг вытягивал из подкорки и подсовывал мне на протяжении полутора часов. Господи, что я несла! А ведь я, скорее всего, еще не все помню… Коза! Объевшаяся белены. Сорвавшаяся с цепи. Идиотки кусок!

Ну почему он не оказался противным гадким человеком, с которым нужно было бороться, нападать на него, требовать, обманывать. Последние месяцы приучили нас жить на осадном положении, быть в подполье, в Сопротивлении. А тут… какое «обманывать». Я сама раскрыла перед ним все карты, растрепала все наши секреты, с первой минуты сдала все позиции. И еще испытывала приятность от того, как он внимательно слушал, заглядывал в глаза, улыбался и иронизировал…

Что же мне делать? Звонить Ритке и объяснять, что с треском провалилась, что задание выполнить невозможно по причине… По какой же причине?.. По причине, что я… что он… что…

Втюрилась! Эта мысль, как обухом по голове, расплющила меня, когда я, замотавшись в махровую простыню, выходила из ванной. Нет, только не это! У меня есть Глубинкин. И не надо мне ваших шампанских, ваших блюзов, ваших Давидов Семеновичей…

Воспоминания о Голощекине сорвали меня с кресла и бросили в прихожую, к сумочке. Фотоаппарат был на месте.

Хм! А что я так заполошилась? Я ведь уже начала выполнять ответственное редакционное задание. Уже познакомилась с Шершневым. Мне уже назначена аудиенция в его кабинете. Уже сфотографировала его для интервью, и не просто, а эксклюзивно – с самим Голощекиным в момент дружеского братания…

Надо взять себя в руки. И продумать убойные повороты в материале. Бизнесмен, любящий джаз. Умеющий дружить. Разбирающийся в рынке прессы…