Не гламур. Страсти по Маргарите - Страница 5

Люся села в одно из кресел в центре студии, небрежно поправила подол юбки и развернула карамельку. Это невинное действо было таким логичным, так соответствовало всему ее образу, что я невольно залюбовалась. А потом произошла и вовсе замечательная вещь, после которой я влюбилась в эту девчонку окончательно и бесповоротно. Люся, вероятно, спиной почувствовав чуть снисходительный взгляд одной из нас (это была танцовщица Ника), даже не повернувшись, а лишь склонив голову набок, царственно произнесла:

– Запомните, милая: худая корова – еще не газель! Ее последние слова утонули в дружном хохоте всей студии. Гоготал даже Валентин.

А Люся за секунду стала всеобщей любимицей.

Воспоминания о кастинге снова больно ранили. Я вдруг запоздало сообразила, что в историю с порнофото вляпалась не только я. Разве легче моим подругам? Учительнице Кате, например? Или Маше Верхогляд – парламентарию от своей глухой псковской деревни с многочисленными родственниками? Или Розе Аслановой? Не думаю, что командир летного экипажа, увидев свою стюардессу не в форме, а в форменном безобразии, захочет держать ее в своей команде…

Так, а знают ли девчонки о том, что случилось? Конечно, нет. Иначе бы… Господи, ведь нужно же срочно предупредить! Неприятности-то уже начались: вон у Кати в школе уже родительское собрание…

– Маргоша, ты сегодня какая-то излишне серьезная, – оторвал меня от тяжелых мыслей Мишка. – За «висяк» с иконой нагорело?

Я оторвала глаза от кипы бумаг на столе. За украденную и ненайденную икону из одного из соборов города мне предстояло получить втык еще только дня через три, но забота Лосева приятно порадовала.

– Да нет, Мишка, что-то голова сегодня болит.

– Это из-за вьюги, давление меняется. К весне…

Я поняла, что у меня совершенно нет сил и времени размышлять, кто из моих коллег подсунул мне этот злосчастный журнал: нужно было срочно предупредить девчонок.

Я выскочила в коридор и вздохнула с облегчением – возле курилки никого не было. Быстро набрала номер мобильника Пчелкиной:

– Мила, привет, ты где?

– Привет, Ритуся, только что домой ввалилась. У меня на работе компьютер сломался, а на днях – аудит, вот я все бумаги домой и привезла. Теперь сидеть до ночи…

Люся – бухгалтер в очень солидной фирме. У нее, если послушать, что ни день – то квартальный или балансовый отчеты… Как можно во всех этих цифрах разбираться, видеть в них даже какую-то музыку и при этом оставаться очаровательной, женственной Люсей Пчелкиной? Я лично без калькулятора даже на рынок не хожу, и всегда у меня дебет с кредитом не сходится.

– У тебя все… нормально? – я затаила дыхание.

– Да где ж нормально: я ведь тебе говорю – грядет аудиторская проверка.

– Ну, а… вообще?

– Ты кого – Костю имеешь в виду? – мягко спросила Люся. – Нормально, Ритуся, вчера с цветами встречал, сегодня уже два раза позвонил.

Мне, честно говоря, Костя Пчелкиной совершенно не нравится. (Хотя я, объективности ради, его ни разу не видела.) И дело не в том, что он на семь лет ее моложе: в конце концов Люсечке ни за что не дашь ее тридцать четыре. Но какой-то, кажется мне, он все-таки приспособленец. С друзьями ее не знакомит, на ночь ни разу не остался («Мама будет волноваться…»), дарит исключительно цветы и конфеты. Люся с ним уже год, но прогресса – никакого. Прогресс – не в смысле жениться, а просто как-то все вялотекуще.

– Слушай, Милка, а если я к тебе сейчас приеду?

– Здорово. У тебя что – выходной?

– Да нет, просто «окно» образовалось.

– Давай. Только, знаешь… – слегка смутилась подруга.

– Знаю: две «картошки», эклер и кусок шоколадного с орехами! Если эклеров нет – булочку со сливками. Покупать только в твоей «Сластене».

– Ишь ты, запомнила! – ахнула Люся. – Знаешь, я без сладкого как-то соображаю туго, – это уже вроде как извиняясь.

В дверях своего кабинета я столкнулась с зареванной девицей, которая, глянув затравленно, быстро выскочила в коридор.

– Чья такая? – спросила я машинально, собирая бумаги со стола.

– Во ты даешь! – удивился Лосев. – Она же при тебе к Николаю на допрос пришла. Совсем ты, Рита, плоха сегодня…

– Да? Надо ж – не заметила.

– И вы даже не слышали, как я допрос вел? – обиженно протянул Николаша.

– Ах, да, краем уха слышала, – сделала я вид, что вспоминаю.

– Ну ты, Ритка, совсем!.. Да ради тебя Колька тут такой концерт устроил. Ну чистый прокурор! Он ее, представляешь, так запугал, что вынудил наркодилера сдать.

– У нее, наверное, ломка началась, – автоматически осадила я Лосева. – Вот и наговорила бог знает что, лишь бы уйти поскорее и ширнуться.

– Ну, не без этого, конечно. Но ты бы слышала Николая! Сыпал статьями, призывал к разуму, обвинял. О, как он обвинял! Какой прокурор – чистый прокуратор!..

Я мельком взглянула на пунцового от гордости Николашу. Негодяй: похоже, судьба этой бледной восемнадцатилетней девчонки его совсем не волновала, он был рад хорошо составленному протоколу и эффекту, произведенному на коллег. Посмотрела на Мишку: тот уже накручивал телефон очередной визави. Ишь ты – «чистый прокуратор»…

Похоже, они решили меня сегодня доконать.

– Парни, все, до завтра. У меня важная встреча с источником.

Кажется, я хлопнула дверью.

Весна, похоже, потерялась где-то на пути к нашему городу. Обычно я, родившаяся в марте, люблю эти последние февральские дни – предвестники весны. Световой день уже значительно увеличился, городские птицы – синицы и воробьи – тенькают и чирикают во все свои маленькие горлышки, по-особому пахнет мокрым снегом, а в парках появляются истинно левитановские сиреневые тени.

Но уж коль непруха – так с утра.

Выйдя на улицу, я поняла, что ждать чего-то хорошего сегодня не приходится. Обложное небо повисло где-то на уровне последних – пятых – этажей центра города, в лицо больно швыряло острыми струями дождя со снегом. Не доходя до машины, я наступила в ледяное крошево прямо у тротуара, – зачерпнув полные ботинки воды.

Одна отрада – оказаться в машине. И пусть у меня затрапезная «пятерка» – моя «Фросечка» меня всегда вывезет. (Как и любая женщина-водитель со стажем, я даю машинам имена. Первую старую «копейку» звали «рупия»: из-за оголтелой любви моей мамы к индийским фильмам вообще и к Раджу Капуру, в частности; а вот вторая у меня – «Фрося»).

Я разогрела мотор, включила радио «Шансон», и в салон – самое приятное событие за день – полился голос Паши Кашина:

Не забыть бы тормознуть у «Сластены».

Вспомнив о Пчелкиной да после песни Кашина, я немного пришла в себя. Сейчас мы с Люськой все обмозгуем и что-нибудь придумаем.

…Уже с пирожными я шла к машине, как вдруг что-то задержало мой взгляд. Рядом с кондитерской расположился газетный «ручник»: его продукция лежала на широкой фанере, прикрытая от мокрого снега полиэтиленом. Торговля, похоже, не шла: парень замерз и безнадежным взглядом провожал редких прохожих.

Я решительно развернулась и направилась к продавцу. Он сразу оживился, надеясь сбагрить хоть какую-то газету, хоть японские кроссворды за три рубля.

Я бегло пробежала глазами по цветным обложкам, выискивая злосчастный номер журнала «Дамский поклонник». В углу стеллажа даже пришлось варежкой отгрести снег.

– Спрашивайте, дамочка, я подскажу… – Продавец притоптывал на месте от холода, дул в перчатки без пальцев. – Хотите последнюю Донцову? У нее сейчас новый цикл – про Ивана Подушкина. Все хвалят. Или вы Донцову не читаете? Возьмите Устинову – только она испортилась: не сравнить с первыми романами…

– Да нет, молодой человек: того, что мне нужно, у вас нет.

– У меня есть все, вы спрашивайте. Я нерешительно вынула из сумки журнал, показав край обложки: