Не гламур. Страсти по Маргарите - Страница 48

– Так это – бюстгальтеры! – ахнула я, стянув, наконец, «чепчик» с головы.

– Самые что ни на есть женские совдеповские лифчики, – подтвердила Катя.

– И что мы с ними должны делать?

– Представляешь, Милка, этого наглеца? – зло сказала Рита. – Он мне говорит: «Маргарита Альбертовна, здесь, в коробках – семьсот пятьдесят изделий. Если вы реализуете в розничной торговле каждое из них даже по двести рублей, вот вам и будут наши пять тысяч долларов».

– Да кто ж такое купит? – возмутилась Маша. – Да вы мне приплатите, я – не надену. У нас даже бабки в деревнях такое уже не носят…

– А почему они все с такими высокими корсажами и так много пуговиц спереди?

– Может, для кормящих матерей? – осторожно предположила Оля, при этом строго зыркнув на Катю. – Корсажем остатки живота подбираются, а пуговицы – чтоб удобнее грудь для кормления вынимать…

– И где мы найдем семьсот пятьдесят кормящих матерей? – съязвила Роза.

– Никого искать не будем, – вяло сказала я. – Сейчас снимем их рекламные полосы из журнала, а лифчики свои поганые пусть назад забирают.

– А что вместо этих пяти полос прикажешь поставить? Твоей голой попой будем журнальные страницы прикрывать? – обалдела Лаппа.

– Возьмем из запаса.

– Да нет у меня никакого запаса! – заорала Ритка. – С колес работаем!..

За два месяца Лаппа откуда-то нахваталась журналистского сленга и лихо бравировала малопонятными мне терминами.

– Ну, пусть наша «звезда журналистики» возьмет и напишет…

– Что, опять я должна за всех отдуваться? – взвилась Ника. – Ты соображаешь – через три часа диск записывать! Пять полос написать за три часа?.. Ты хоть сама одну заметку в номер написала?..

– Я – бухгалтер и рекламный агент, а не журналистка, – парировала я.

– Видим мы, какой ты рекламный агент…

– Отставить! – рявкнула Рита. – Ника права: полосы уже менять не будем, времени нет. К тому же фирма нас кинула, но не до конца – бартером расплатилась. Нам надо придумать, что с этими коробками теперь делать.

Все молча уставились в пол. Одна Ника крутила в руках «грацию»: она напоминала мартышку, не знающую, на какое место цепляются очки.

– Может, по знакомым реализуем, – неуверенно предложила я.

– И много среди твоих знакомых кормящих матерей? – снова завела свою тему Роза.

– Повторяю, даже у нас в деревне такое уже не носят, – напомнила Маша.

– Потому что твои деревенские знакомые ничего не понимают в высокой моде, для них высший пилотаж – pret-a-porte.

Мы все повернулись к Нике. Она лукаво вертела бабский лифчик в руках и чему-то улыбалась.

– Ника, у тебя… идея? – осторожно спросила Оля. Стрельцова еще раз улыбнулась, и видно было, что решение уже окончательно созрело в ее красивой голове.

– Скажите мне, девочки, что может украсить не очень красивое платье или блузку?

– Ничего, – отрезала Роза.

– Может-может, думайте, думайте…

– Бриллиантовое колье, – буркнула Рита. – Все будут смотреть на каменья, а платья – не заметят.

– Шарфик! – подхватила шар Оля.

– Воротничок!

– Боа!

– Сумочка! – наперебой стали мы вспоминать красивые слова.

– Правильно, лапушки. Хороший аксессуар – главное в женском наряде. Не случайно в фирменных бутиках аксессуары стоят столько же, сколько сам конфекцион, а то и дороже.

– Правильно, Ника, – согласилась я, – вот в шляпном салоне Леви Больруа…

– Знаем, знаем! – замахала руками Рита. – Помним: шляпки по цене всего рекламного проекта… но куда ты клонишь, Ника? Какие аксессуары мы можем придумать для этого уродства? Бантики? Рюшечки?..

– Вспотеем, пришивая… – буркнула Верхогляд. – И все равно не куплю!

– Ничего-то вы не поняли… – Ника загадочно улыбнулась и критически оглядела всех нас. Потом подошла к Розе и сняла у нее с плеч красивый шифоновый шарфик цвета пьяной вишни – та молча подчинилась. Рите она велела снять с запястья большой дутый браслет, у Маши взяла вязаный беретик. Со словами: «Жду вас в приемной через десять минут», она скрылась за соседней дверью.

Мы переглянулись.

– И как она моим беретом украсит лифчик? – задумчиво протянула Маша.

Остальные минуты мы провели молча.

– Прошу! – послышался голос из-за двери. Толкая друг друга, мы бросились в приемную.

– О, Мадонна! – первой ахнула Рита.

– Твою мать! – пришла в себя через минуту Маша. В центре приемной на столе в соблазнительной позе стояло небесное создание. Сначала я увидела только красивые длинные ноги на высокой шпильке и изогнутую спину. Разглядеть детали сногсшибательного изваяния мешали два ярких пятна на уровне Никиной головы: это она изящным узлом завязала на шее Розкин шарфик и мазнула по губам помадой в цвет. Рука с дутым браслетом изящно поддерживала бордовый Марусин беретик. Короткая юбочка в складку начиналась чуть ниже пупка: Ника с ранней весны ходила в солярий, и уже сейчас, в начале мая, ее кожа была красивого средиземноморского отлива.

Я скользнула взглядом чуть выше пупка… И вот тут-то, наконец, я увидела наш лифчик. Широкие бязевые бретельки аккуратно лежали на тоненьких загорелых плечах Стрельцовой; нежная, бархатная кожа груди красиво вздымалась над двумя «чепчиками»; накидные петли для пуговиц слегка отодвинулись в стороны и сквозь их разрезы так же зазывно просвечивало нежное девичье тело…

– Я тебя съем! – неожиданно сказала Оля Клюева.

– Ладно, хватит зырить, лесбиянки недоделанные, – счастливо засмеялась Ника и спрыгнула со стола.

– О, Мадонна! – все никак не могла прийти в себя Рита.

– Ты правильно, Риточка, заметила – «Мадонна», – уже серьезно сказала Стрельцова. – Помните, Мадонна несколько лет назад поразила всех, выйдя на концерт в подобной деревенской грации? По слухам, ей такую отыскали в каком-то российском сельпо. Может, врут, может, шили по образу и подобию. Только на Западе одно время был настоящий бум на «бабушкины лифчики». До нас он, правда, не докатился, да нам это и на руку – иначе не видать бы нам этих минских подарков, они бы уже сами давно все загнали за бешеные бабки. Так что придется, хоть и с опозданием, насаждать высокий стиль в питерской моде самим…

– Но где мы возьмем столько шарфиков и браслетов к этим лифчикам? – вдруг пришла в себя я. – И где мы найдем бутик для продаж?

– Люся, ты ничего не поняла, – вздохнула Ника. – Не браслеты и шарфики будут главными аксессуарами наших изделий.

– А что же?

– Наши роскошные тела. Уж если Ворошилов на наших попках сделал бизнес, нам сам Бог велел. Наденем лифчики, шарфики и пойдем на Апрашку торговать.

– Я не пойду, – заголосила Верхогляд. – У нас вся Псковщина на Апрашке пасется. Меня сразу узнают – позору не оберешься. Я им сказала, что журналисткой работаю…

– Не бойся, не узнают. Мы так накрасимся, так разрядимся – родная мама мимо пройдет и ничего не заподозрит.

– Из-за двухсот рублей за лифчик полуголой на рынке стоять? – не сдавалась Маша.

– Это почему же за двести? За копейки отдавать такое роскошество? Нетушки! Мы им, девочки, по тысяче наши лифчики втюхаем!

– Да кто ж за такие деньги купит?

– Купят. Вон мне бабушка бюстгальтер на восьмое марта – за пятьдесят долларов купила, а он, между прочим, латвийский.

– Ты говорила, что только «францию» покупаешь, – не преминула заметить Роза.

– Я сказала – «бабушка подарила». А чем белорусские хуже латвийских? Да на живых манекенах…

Но я уже не слушала их перепалку. Я лезла в сумочку за калькулятором:

– Сколько ты сказала? По тысяче?

Я быстро сделала нехитрые арифметические действия. Итоговая цифра настолько меня поразила, что я все стерла и начала снова.

– Не трудись, – глухо сказала Лаппа. В глазах ее появился странный блеск. – При розничной продаже изделий в пять раз дороже номинала и доход увеличивается… в пять раз. Не пять тысяч долларов, а… – Лаппа сглотнула комок: – … а двадцать пять тысяч долларов.

В приемной повисла тишина.