Не гламур. Страсти по Маргарите - Страница 20

– Никогда, никогда в жизни, – но я закрыла ему рот ладонью, не желая слышать никаких обещаний. Наверное, все-таки какая-то часть моего сознания оставалась трезвой, и я как будто со стороны оценивала и своего первого в жизни мужчину, и его слова, и его поведение… В этом была вся разница. Андрей любил, а я была всего лишь влюблена. Хотя, кто знает, может, и он был только влюблен? Тогда я об этом не думала, но ощущение двойственности я стала чувствовать с каждым днем все больше и больше.

После очередного рейса Андрей пригласил меня к себе домой.

– Я хочу познакомить маму с моей будущей женой, – вот так, ни много ни мало, маму будут знакомить со мной, а не меня с мамой. Я поняла, что он не случайно только вскользь говорит о женитьбе. Он тоже знал, что все зависит от мамы.

«Ха! – подумала я. – Ха-ха-ха! У „нашей мамы“ безгрешная жизнь. Ну что ж, на это стоит посмотреть». Моя женская интуиция уже подсказала мне, что этот великовозрастный, архивоспитанный мальчик с седыми висками до сих пор ходит в коротких маминых штанишках. И мне как-то сразу расхотелось нравиться моей будущей свекрови.

Дом на Мойке, наверное, когда-то принадлежал самым-рассамым буржуям. Одни кованые ворота во двор чего стоили! Фасад, облупленный и давно не крашенный, даже в таком неприглядном виде поражал своим величием и важностью. Подъезд, украшенный вдоль всей лестницы и в переходах роскошной лепниной, остался не задетым современными любителями нецензурной словесности. Андрей заметил мой уважительный взгляд и догадался отметить:

– Это мамина заслуга. Здесь ее все уважают, и никто никогда не пачкает.

О, елки-палки, у меня уже зубы ныли от этой авторитетной на весь подъезд и на всю Андрееву жизнь мамаши.

Мамаша Андрея была похожа на дверь в их квартиру: высокая, крепкая и ничего лишнего в оформлении. Дверь была украшена одной-единственной бронзовой ручкой возрастом эдак лет ста пятидесяти, и на маменьке было только одно украшение: на гигантской груди висел такой же гигантский паук с изумрудными глазками. Его тельце и лапки были выполнены с зоологической точностью. С такой, от которой становилось и страшно и тошно.

Синие глаза Андрея как-то сразу потускнели. Для маман, судя по всему, смотрины невест были делом привычным и нежелательным. Но и она боялась в который раз огорчить сына и изо всех сил изображала лояльность.

– Здравствуйте, Розочка! Какое странное у вас имя. Как у инородки, – все эти гадости говорились голосом трубным, не терпящим возражений.

– Мама! – воскликнул Андрей. – Роза – дочь российского офицера, у нее высшее образование, она коренная петербурженка. Я много раз говорил тебе об этом.

Андрей провозглашал реляции, как будто хотел, чтобы его мама наградила меня орденом. И она наградила-таки!

– Но она же от этого не стала русской, Андрюша! Андрюша как-то сразу скис, они еще немного поперекидывались словами и словечками, не имеющими ни ко мне, ни к нашей будущей с Андреем жизни никакого отношения.

Пока Андрей мыл в роскошной ванной руки, а мамочка загородила широченной спиной вход в кухню, наверное, готовясь накрывать стол к чаю, я выскользнула в прихожую, тихонько побряцала замками и выскочила из этой огромной и чужой мне квартиры.

Сердце болело, как будто мне было сто лет. Ну что ж, дорогая, если тебя не хотят, то и ты должна расхотеть. Впрочем, я знала за собой один недостаток, с которым когда-то так безуспешно боролась Ксения Александровна. Я страшно комплексовала по поводу своей нерусскости. И, Боже, какая разница между этими двумя петербурженками! Одна уважала и поднимала на пьедестал. А другая вколачивала меня в землю, как будто считала это занятие достойным уважения. Я всю жизнь ненавидела снобов, потому что они больше, чем кто-либо другой, умели заставить людей почувствовать свою второсортность. Как будто люди, как мясо в магазине, делились на категории.

Мне стало жалко себя и Андрея. Сейчас, когда прошло несколько лет, я уже не чувствовала той обиды и боли, какую чувствовала тогда. Я обыграла судьбу, добившись ценой Андреевой любви назначения и в хороший экипаж, и на самые престижные рейсы. Но ощущение продажности с тех пор никогда меня не покидало. На секунду я представила, как рассматривала бы наши злосчастные снимки в «Дамском поклоннике» моя несостоявшаяся свекровь. Наверное, сказала бы:

– Вот она, неславянская кровь!

Как будто другие девочки с вывернутыми попками на этих снимках были китаянками или папуасками.

Компьютер мой давно погас, а я все сидела и всматривалась в черный экран, как будто там, за мутным стеклом монитора, могло возникнуть незабытое лицо Андрея. Он погиб через год после нашей первой встречи. Их самолет, перегруженный вопреки всем правилам, рухнул на взлетную полосу, никого не оставив в живых.

На следующее утро Рита собрала нас всех на экстренную летучку.

– Итак, подруги, у меня для вас две новости, одна плохая, а другая очень плохая. С какой прикажете начинать?

Плохая новость никого не удивила. Редакционный портфель был по-прежнему пуст, а значит, выпуск первого номера «Лапушек» под угрозой срыва. Этого мы допустить не могли, потому что наши мечты в отношении будущего любимого (да, уже любимого) журнала ускакали куда дальше мести этому мерзавцу Ворошилову. Журнал был нашим дитятком, и каждой хотелось, чтобы он родился, состоялся и процветал.

Вторая новость привела всех в замешательство. Никто из нас не сомневался, что с финансами будут проблемы, но что они возникнут так быстро и так неотвратимо, не ожидал никто.

– Итак, – какие будут предложения по добыче денег? – спросила Рита и при этом, как мне показалось, пристально взглянула на меня. – Учтите, что в нашем случае цель оправдывает средства, – добавила она.

– У меня есть блестящая идея, – в этом была вся Ника.

– Конечно, что же ты можешь предложить, если не «блестящее», – я тут же не замедлила съехидничать.

Ника между тем даже бровью не повела в мою сторону и предложила:

– Все вы знаете, девочки, что я пою. Я опять не выдержала и перебила ее:

– А почему это не «блестяще пою»?

– Все, больше не могу, – тут уже не утерпела Ника, – или меня не будут прерывать, или…

Я смиренно опустила голову под осуждающими взглядами подруг.

– Итак, девочки, я предлагаю снова устроить меня танцовщицей в клуб, – она бросила в мою сторону упреждающий взгляд и тщательно, смакуя каждое слово, договорила: – Где я буду блестяще танцевать, соблазню какого-нибудь банального татарского нувориша… и подсыплю ему клофелин! Мы его быстренько упакуем, вывезем в тайное местечко и раскрутим на денежки. На его родные и любимые денежки!

– Конечно, как татарский, так уж и банальный, – заступилась я за свой народ.

– Действительно, Ника, можно обойтись без колкостей! – Марго на правах главы нашей будущей фирмы уже усвоила интонации строгие и сдержанные.

– Ой, родненькие, давайте будем дружить! – Оля Клюева, как всегда, призывала всех к мировой. Она, как тот кот Леопольд, готова была простить все и всех, ее любви и терпения хватало на всех нас, и она наивно ждала такого же миролюбия в ответ. Ну, что ж, жди, жди, родная. Вообще Олька знала наизусть все диалоги мультяшных героев и еще целую кучу детских стишков. Так и казалось, что она одной ногой застряла в золотом детстве и мама до сих пор читает ей на ночь «Доктора Айболита: „Не ходите, дети, в Африку гулять… В Африке разбойник, в Африке злодей…“ Вот только не знает мама, что ее дочке встретился злодей покруче Бармалея. Тому, сказочному, наверное, и в голову бы не пришли такие изощренные издевательства, как этому уроду из „Дамского поклонника“.

– А ведь Ника права, – медленно произнесла Маша. К ее рациональным крестьянским мыслям стоило прислушаться. Маша всегда предлагала вещи простые и дельные. И главное, вполне выполнимые. Без эдакой, знаете, городской мечтательной заоблачности. – Можно, конечно, и без стриптиз-танцев, – Маша не успела закончить мысль, как теперь ее перебила Ника: