Назло богам, на радость маме - Страница 54
— Мда… — протянул Господь. — Работнички… Всех бы развоплотил… Только кто воевать будет? Джабриль, усиль арабов джиннами! — он жестом подавил возражение. — Знаю, что плохоуправляемы. Другого выхода нет! Этот старый пердун может вытащить своих карликов из подземелий, а они только огня и боятся! Мефистофель, поднимай Европу на выручку братьям во Христе. Как бы это обозвать по-пристойнее…
— Крестовый поход, — подсказала Мекрина, благодаря себя-будущую.
— Отлично, девочка! — кивнул Яхве. — Так и назовем. Как думаешь, на Русь часть крестоносцев завернуть стоит?
— Сомнительно, — покачала головой чертовка. — Завязнут в болотах.
— Тоже верно, — согласился Бог. — И переходим на военное положение. Пора заканчивать с мелкими культами. Зажились они! Мекрина! Назначаешься начальником штаба. Миша, передай девушке дела, — Господь ехидно усмехнулся. — Но и обычных обязанностей с тебя, милая, никто не снимает. Ты у нас умница, справишься.
Перуну было плохо. Точнее, очень плохо. Даже божественность не спасала. Вот, вроде, намашешься мечом, разгоняя высших демонов Ада, накидаешься молний до ожогов на руках, сам не раз получишь по разным частям сущности, а в Ирий приполз — и как огурчик! А тут?! Тоже, как огурчик! Зеленый и в пупырышках!
Это что же твориться-то, мать моя Мокошь?! Мало того, что самая обычная человеческая девка по сусалам надавала, как никогда и ни у кого не выходило, так еще и раны с синяками не проходят. Всё тело болит. И тела-то уже нет, а болит! Жуть какая-то инфернальная…
Громовержец плашмя лежал на мягкой травке, усеянной проплешинами от плевков Хорса, и отчаянно матерился, не обращая внимания на суетящихся над ним сестричек. Лада и Леля, редкие гостьи на всеобщих посиделках, услышав о случившемся, мигом примчались спасать непутевого братца. Ухаживать, раны промывать, порванную сущность восстанавливать… Лада голову Перуна на коленях держит, по волосам гладит. Леля руками вокруг груди брата руками водит, раны врачует, дыры сращивает. И щебечут, щебечут, щебечут… Идиотки!!!
А Мокоши наплевать на страдания сынка. Такой случай по самолюбию Громовержца потоптаться, все старые грехи припомнить, да на новые намекнуть.
— Нашандарахался, неугомонный ты наш? — вопросила мать. — Еще разок попробовать не хочешь?
И сказать ведь нечего! Надо ж было так подставиться!
— Пожалуй, брат, — задумчиво произнес Даждьбог, — бросай ты это дело…
— Какое? — сквозь боль прохрипел Перун.
— То самое… Доведут тебя бабы до цугундера…
— С ума сошел? — возмутился Громовержец. — Али я ангел Яшкин? Это у них между ног ничего не растет! А у меня о-го-го! Вот, сестрички соврать не дадут…
Упомянутые богини согласно закивали, причем Лада густо покраснела, а Леля украдкой погладила упомянутое место и удивленно воскликнула:
— Ой! У тебя и там рана!
— Сука! — взвыл Перун. — Надо это оружие запретить к Чернобоговой бабушке!
— Нет у меня бабушки, — проинформировал бог зла. — И не было никогда. А что за оружие?
— Пятнистая его пулеметом называла. Жуткая вещь.
— Хуже молнии?
— Намного, — Перун вздохнул. — Молния, она одна. Ну, потом можно вторую сделать. Но отдельно от первой. Я могу две сразу. Юпитер, покойник, три скастовать умудрялся. А тут тысячи! Разом! Даже самое дорогое прикрыть не успел! Лелечка, золотце, полечи там… Очень уж ты приятно лечишь… В смысле, квалифицированно…
— В каком смысле? — уточнил Ладо.
— Во всех! — отрезал Перун. — Не отвлекайся, милая. Если всё очень хреново, Ладушка тебе поможет…
— Так я о чем, — вернул тему Даждьбог. — Бросай ты за бабами с других конфессий бегать. Тебе что, берегинь по лесам мало? Или у нас свои богини перевелись? Смотри, как девочки над твоей гордостью трудятся…
— Оно и понятно, — вставил Ладо. — Для себя стараются!
— А в лоб? — хором рыкнули на мальчишку девушки.
— А ну заткнулись, охальники! — взревела Мокошь. — Других тем нету? Велес, ты жив?
— Жив, — произнес Скотий бог, меланхолично уминающий здоровенный кусок копченой оленины, подсунутый заботливым Чернобогом. — И даже здоров. Но в печали!
— С чего это? — поинтересовался Хорс.
— Меня медведь порвал, — Велес горько вздохнул.
— Обычный медведь? — не поверил бог солнца.
На фоне разгрома Перуна схватка Велеса с медведем прошла мимо сознания большинства.
— Обычный, — вздох повторился. — Только камоф… кумаф…, тьфу ты, ка-муф-ли-ро-ван-ный. Пятнистый, то есть.
— Пятнистых медведей не бывает! — констатировал Даждьбог.
— Пятнистых баб тоже не бывает, — Велес потянулся к блюду с олениной. — И пятнистых берегинь. И чертят… — он кинул кусок в рот и неожиданно взревел. — Да сейчас даже мой сынок с Симарглом пятнистые ходят! Эта Хозяйка вконец оборзела!
— Кто оборзел? — не понял появившийся Сварог. — Давайте пошлем Перуна, пусть молнией шандарахнет!
— Уже шандарахнул! — вызверился Велес. — Вон, отлеживается!
— Нельзя его к бабам посылать, — сообщил отцу Даждьбог. — Не выходит у него с женским полом.
— Что?! — Перун от обиды даже дернулся вскочить, но скривился от боли и упал обратно в руки сестер.
— Как это? — не понял Сварог. — Что там может не выходить? Не входить — еще могу понять…
— Не, — Даждьбог махнул рукой. — Если они к молниеносному нашему благосклонны, то всё в порядке. И входит, и выходит, и любимый цвет, и любимый размер. А вот если не дают… То как с Мекриной… Или с этой, пятнистой.
— А что с пятнистой?
— Не дала. То есть, дала. Но не того, что он хотел, а по морде, — Даждьбог подошел к столу, опрокинул стопку горилки и зажевал оленинкой. — И по остальным частям тела тоже. Заодно по астральной сущности перепало.
— Я кому сказала заткнуться? — не выдержала Мокошь. — Только одно на уме! Хоть ты бы, отец, их не подзуживал!
— Неслабо! — Сварог, не обращая внимания на слова жены, осматривал Перуна. — Чем это тебя?
— Сначала рукой, — прокашлял Перун. — Потом ногой. Потом… — он помолчал вспоминая. — Еще раз ногой. Кинжалом. Или мечом. Какой-то острой звездочкой. Копьем. Двумя палками на веревочке. И, — лицо воина перекосилось в ужасе, — из пулемета!!!
— Мда… — Сварог сокрушенно покачал головой. — Не вовремя. Тут война намечается…
— С кем? — хором выдохнули присутствующие.
— С Яшкой, естественно. С кем нам еще воевать? Они, между прочим, уже выдвигаются. Или бросим старика Тенгри? Не вытянет ведь в одиночку.
— Да я их, — Перун вскочил, на глазах затягивая раны, — выскочек этих! Они у меня землю жрать будут! Понаехали тут из провинции!
— Какой провинции? — не поняла Мокошь.
— Римской! — рявкнул Перун. — Мужики, пошли вооружаться!
— Эй, — возмутилась Мокошь, оглядывая вмиг опустевшую поляну. — А кто всю оленину сожрал?
Пировали в огромном зале, потолок которого терялся в вышине. Чай, не Ирий какой на открытом воздухе пьянки устраивать! Холодновато будет. Не могли предки норвегов, датчан и прочих шведов допустить подобного безобразия. Даже представить не могли. Они многого не могли представить. Потому и напоминали Чертоги деревянный сарай, совершенно обычный для любой деревушки на изрезанных фьордами берегах Норвежского моря, только стены из копий вместо бревен, да размеры и украшения достойны асов и эйнхериев. Украшения не так, чтобы очень красивы, художественный вкус присутствующих не отягощал, но богаты: сплошь рыжье и камушки. Жаль щитов на потолке не видно, слишком высоко, но и так все знают, что они золотые.
И жратва, конечно! Не в Стикластадире[12] каком пировали, где у хозяев на столе то пусто, то совсем ничего нет. Стол ломился от еды и питья. Будь он деревянным, как выглядел, давно бы рухнул под тяжестью золотой посуды. Другой скандинавские боги и великие воины не признавали. Особенно воины: мол, не для того принимали героическую смерть, предварительно накачавшись настойкой из мухоморов и грызя собственные щиты (невкусные, между прочим), чтобы в чертогах Одина из обычной посуды жрать, как простые свинопасы, коими присутствующие и были при жизни в перерывах между набегами. А стол? Что с ним станется? Ему что золото, что глина. Предмет бестолковый, неодушевленный и вообще не материальный.