Наверху - Страница 1

Слова падали в полной тишине четко, как предгрозовые капли.

— …При вынесении вердикта присяжные пришли к единому мнению по большинству пунктов обвинения. Однако действия подсудимых Тобиаса Ролта и Альберта О'Дрэббла не квалифицируются как убийство первой степени — по мнению присяжных, убийство было непреднамеренным… Также не подлежит сомнению, что гораздо большая часть вины лежит на отсутствующих здесь Лейнарди, Крейге и Паркинсе…

Странно, но лица сидящих на скамье между конвойными не помрачнели — наоборот, оба обвиняемых словно вздохнули с облегчением. Затем на изображение наполз туман, замелькало звездное небо, что-то зажужжало…

Рипли повернулась на бок и задумалась, не пора ли ей идти на дежурство? Пока она размышляла об этом, сон прошел и ей ничего не оставалось, как открыть глаза.

Женщина лежала на жесткой высокой койке, лишенной и намека на удобство — даже прикрывавшая ее ткань казалась шершавой и была холодной на ощупь.

«Дежурство?» — усмехнулась Рипли, садясь.

Она находилась на чужом корабле. И пожалуй, ее присутствие здесь было единственным, чего от нее не требовали и не ожидали.

«А вообще неплохо живется тем, кто наверху, — подумала она, потягиваясь. — Болтай, что хочешь, ври — и никто за это не осудит. Нервная работа? А какая работа спокойная? Нет, политикам в самом деле можно только позавидовать…» Рипли подмигнула спящей Скейлси и прошлась по комнате, делая легкую утреннюю зарядку. Если можно было верить чуть мутноватому зеркалу, выглядела она неплохо. Душ у вторых Чужих — сухой, почти невидимый — хотя и не доставлял особого удовольствия, зато телу после него было легко от чистоты и кожа буквально скрипела при трении.

Но что мог означать этот сон?

Вспомнив о нем, Рипли замедлила шаг, а потом и вовсе села. Приснившееся имело какое-то значение — и немалое. Она просто ощущала его важность… Или это от усталости в голове что-то спуталось?

Рипли попробовала вспомнить лица подсудимых. Вынырнувшие всего на секунду, нечеткие, как бывает обычно в снах, они все же казались ей знакомыми. Или это вспомнился какой-то случайный фильм, а важное значение имели предшествующие мысли, которые стерлись при пробуждении?

Нет, последнее объяснение ее не удовлетворяло. Она вспомнила другой свой сон. Сон о Хиггсе и колонии на атмосферном процессоре. Она видела его задолго до того, как все это произошло, — задыхалась от страха, вздыхала с облегчением… любила…

(Последнее воспоминание заставило ее стиснуть зубы. Каким-то обидным, неправильным становилось все вокруг, когда она начинала думать о прошлом.) Не важно, что снится, а важно — как.

Этот сон снился по-особому. Но откуда взялись эти лица, эти имена?

— Мама, ты чем-то встревожена? — начал разворачиваться хвостик Скейлси — потемневший, почти черный…

У нее был сонный вид — и это немного удивляло Рипли; она и не заметила, когда научилась ощущать состояния и эмоции этих существ.

Но что значили эти фамилии и лица? Что?

— Ничего… дочка, — она все еще немного запиналась перед этим словом. — Спи…

— Ну мама! — голосок Скейлси проскрипел обиженно.

— У тебя бывают сны? — подошла к ней Рипли.

— Да. Тебе приснился сон, да? — ожила Скейлси.

— Приснился, — подтвердила Рипли.

— А о чем? — поза Скейлси говорила о все возрастающем любопытстве.

— Вот это меня и тревожит, — призналась Рипли, невольно улыбаясь. Ответ прозвучал немного нелепо, но теперь продолжать думать о своем сне было легче.

— А мне тоже приснился недавно нехороший сон, — сообщила Скейлси, полностью разворачиваясь; потягиваясь, она становилась и вовсе огромной. — Точнее… не совсем нехороший, но ненужный. Я думала рассказать о нем Шеди, но раз тебе тоже кое-что снится… — вид Скейлси стал хитрым, едва ли не заговорщицким. — Вообще-то я этого не стесняюсь… Мне приснился мужчина. Вот.

— И что? — не сдержала улыбки Рипли.

— И я его соблазняла… Это очень нехорошо?

— Не знаю, как и сказать… — Рипли положила руку на опустившуюся головку. — Это зависит от многого. Пожалуй, никаких сверхстрогих правил тут нет. Может, так было надо…

— Спасибо! Я так боялась, что ты рассердишься. Ведь женщина никогда не должна делать этого первой. А что снилось тебе?

— Ох, Скейлси… вот это мне тебе не объяснить — я и сама пока не понимаю. Кого-то судили… у нас, на Земле. Подожди!

Скейлси ощутила, как от Рипли толчком пошла волна удивления. Женщина вспомнила вдруг, где именно слышала эти фамилии. В другом порядке — но эти.

Если верить сну — судили Компанию.

Именно поэтому сон и показался таким важным. Ее мечта сбывалась, но… Нет, не было похоже на то, что она просто приняла желаемое за действительность: иначе на скамье подсудимых оказался бы сам Глава, а не те, кто мелькал где-то на заднем плане. Да и сам судья выразил сожаление по этому поводу: мол, судят не главных виновников.

Но если сон — не сон, а долетевшее сюда каким-то чудом эхо действительности — то тогда на Земле мир перевернулся! От одной мысли об этом Рипли стало жарко.

— Скейлси… — неожиданно резко повернулась она к девочке… да нет, уже к девушке. — Ты знаешь… мне очень нужно вернуться как-нибудь на Землю. К себе. Похоже, это очень важно…

— Тогда почему бы нам не полететь? — с детской наивностью поинтересовалась Скейлси.

Рипли похлопала по ее колючей шее:

— К сожалению, боюсь, что это невозможно…

…А дождя здесь не было. Наоборот, было солнце — круглое и горячее, похожее на белый нарисованный круг, посредине которого вспыхивали на мгновение черные наглые точечки.

Странно… Почему-то он был уверен, что вне города дождь шел всегда, что мир за его пределами был серым и мрачным, что не могло в нем найтись места для настоящих деревьев с каменистыми, отсвечивающими лиловым стволами, с которых ленивыми зонтиками свисали огромные, изрезанные по краям листья. Они были неправильны, непродуманны — и вместе с тем отличались той гармоничностью, которую не могли постигнуть лучшие художники и архитекторы. Ничто не казалось лишним в ярко освещенном ландшафте: ни голые ветки с затупленными конусами почек, ни путанные нити ползучей травы всех оттенков зеленого и желтого, ни «узелки» цветов, то тут, то там выскакивающих цветными пятнами посреди травяной массы.

«А ведь, увидев такую красоту, можно и умереть», — подумал он, восторженно глядя на долину, где ему предстояло жить.

Или умереть — для любого Изгнанника эта перспектива была ближе и вероятней.

Красота дикой природы была неоспорима — но не стоило забывать и о ее жестокости.

И все же до чего приятно было стоять вот так, никуда не торопясь, позволяя траве и ветру щекотать тело и глазам — слезиться от чистого, не прикрытого ничем, солнца.

Пусть даже здешние хищники уже почуяли добычу, ведь не нужно обладать тонким нюхом, чтобы распознать запах жертвы — искусственный раздражающий запах жидкости, растворявшей хитин на теле осужденного, чтобы облегчить охоту.

«Что ж, так оно, может, и лучше, — подумал Изгнанник. — Конец придет быстрее… Мы все же становимся гуманнее — около ста периодов назад верхний слой кожи попросту сдирали… И везло тем, кто был близок к линьке: надо полагать, эта процедура была более чем неприятной… А так — во всяком случае, я могу перед смертью насладиться прикосновением ветра и солнца… Спасибо, Господи, что ты напоследок подарил мне это счастье!» Он действительно был счастлив — как любой, поверивший, что смысл жизни наконец ему открылся.

Позади возникло какое-то движение, уже не похожее на вызванное ветерком: кто-то осторожно пробирался между толстыми, оплывшими корой, как жиром, древесными стволами.