Наваждение - Страница 5

— Представить только, ты живешь в Нью-Йорке, — сказала она. — Мир становится все меньше с каждым днем. Я впервые оказалась в Лондоне, когда мне было уже тридцать, и, могу признаться тебе, думала, что у меня интересная, полная событий жизнь, а ты летаешь, не задумываясь, через Атлантику. Это ли не удивительно!

— Вы с папой должны приехать в Нью-Йорк навестить меня, — сказала Элизабет, а мать вспыхнула.

— Так далеко? Это же очень дорого, мы не можем позволить себе этого. Мы ведь не денежные мешки, ты знаешь.

— Я могла бы… — начала Элизабет, но миссис Гардинер остановила ее.

— Нет-нет, я слишком стара, чтобы летать. Я предпочитаю оставаться на земле, так безопаснее. — Она принялась заваривать чай. — Хелен сейчас кормит ребенка, она спустится вниз через минуту. О, это отцовская машина — беги встречать его, Лиз.

Очень тактично, подумала Элизабет, возвращаясь в сад. Отец как раз открывал калитку, в руках у него было полно всевозможных пакетов. Он остановился, как только увидел ее.

— Лиз!

— Привет, па. — Она обняла его вместе с пакетами и расцеловала, слегка привстав на цыпочки.

Джон Гардинер был ростом выше шести футов, высокий сухопарый мужчина с неторопливой манерой речи и ленивой походкой. Его когда-то черные кудри были совершенно седыми. Глаза лучились теплотой, они и сейчас были ярко-голубыми, открыто смотрели на собеседника. Джон Гардинер относился к жизни с любопытством и интересом. Его занимало все — от кузнечиков до принципов работы двигателя внутреннего сгорания. Такое неравнодушие делало его моложе. Он гораздо легче воспринимал какие-либо новые идеи, чем его жена, которая почти не покидала своих владений и редко отказывалась от старых привычек.

— Ну и как ты чувствуешь себя дома? Наверняка все кажется меньше и бледнее. Нью-Йорк, должно быть, совсем другой, чем Саффолк, из твоих писем видно, что тебе там нравится.

— Я отлично провожу время, па. Каждый день полон событий и впечатлений.

— А твой босс? Он тоже впечатляет? Она состроила гримасу.

— Хелен предупредила, что вы уже вроде как просватали меня ему.

— Подобная мысль никогда не приходила мне в голову, — смеясь, запротестовал отец.

— Ну хорошо, потому что из этого ничего не выйдет. Мы с Максом не интересуем друг друга в этом плане. Так что забудьте и думать.

Отец почти жонглировал сыпавшимися из рук пакетами, и она взяла часть их. Когда они подходили к дому, Джон Гардинер спросил:

— А Дэмиан? Что ты чувствуешь к нему сейчас?

Элизабет быстро взглянула на него.

— А разве ты не слышал…

— Ты уже в курсе? — Отец нахмурил брови. — Дэвид сказал тебе?

— Нет, узнала об этом от одного человека в Нью-Йорке. Па, почему ты не сообщил мне?

— Мы считали, что для тебя будет лучше забыть о нем. Он причинил тебе много боли, Лиз. Это было ужасно, этот несчастный случай, но, что касается тебя, мы всего лишь не хотели новых страданий. Дэмиан Хейс ушел из твоей жизни, и хорошо. Пусть все так и остается. — Отец замолчал и взглянул на дочь. — Это может показаться жестоким, но…

— Я знаю, — сказала Элизабет, в лице у нее не было ни кровинки.

Отец, нахмурившись, внимательно всматривался в ее глаза.

— Ты… ты ведь ничего к нему больше не испытываешь, так, Лиз?

— Я не знаю, что я чувствую, — сказала она и пошла в дом.

Хелен и Дэвид сидели вместе с миссис Гардинер за старым, чисто выскобленным столом на кухне. На столе красовалась стеклянная ваза с пионами, розами и голубыми пиками дельфиниумов. Вокруг вазы стояли тарелки с домашними пшеничными лепешками, сочный фруктовый пирог и большая миска с клубникой. Миссис Гардинер разливала чай в изящные фарфоровые чашки, которые Элизабет так хорошо помнила. В первый раз она наконец почувствовала, что снова дома.

— А где же Вики? — спросила она.

— Она остановилась у своей школьной подружки и приедет завтра, — ответила мать, передавая ей чашку.

— Ты ее не узнаешь, — сказал Джон Гардинер. — Она так выросла, что мне страшно.

— Единственная вещь, которая тебя страшит, так это работа, — возразила ему жена. — Постриг бы после чая лужайку — если кто-нибудь из нас пойдет туда, ему понадобится компас, там трава выше головы!

— Почему ты всегда преувеличиваешь? — Он раздраженно намазал джемом лепешку.

— И предложи Лиз лепешки, пока не съел все, — выговорила мужу миссис Гардинер.

Он молча повиновался, а Элизабет, улыбаясь ему, взяла с тарелки лепешку.

— У Греты красные щечки. У нее режутся зубки, Хелен? — спросила миссис Гардинер, и Хелен охотно вступила в разговор.

Мистер Гардинер передал Дэвиду джем.

— Ты видел последнюю игру в крикет? Слабая игра. Я бы сказал, что они забыли, как бить по этому чертову мячу…

Элизабет ощутила на щеке тепло упавшего на нее солнечного лучика. Как здесь все было просто, знакомо, и насколько далеким казался ей Нью-Йорк с его шумом и суетой. Сейчас она даже не могла поверить, что была там, а в следующую минуту уже не могла вспомнить, каково проталкиваться по тротуару сквозь плотную людскую толпу по узким каньонам среди бетонных стен под полицейские свистки и гудки автомобилей.

Той ночью она заснула мгновенно, но проснулась на рассвете от собственного крика. Она села, вся дрожа. Ей опять снился Дэмиан, она была с ним. Перед ней и сейчас еще стояло его лицо: туго обтянутые загорелой кожей высокие скулы, придававшие ему временами свирепый вид и подчеркивавшие необузданный и диковатый взгляд темных глаз, ироничная линия бровей. Лицо Дэмиана трудно было забыть, в нем было что-то притягательное и непокорное. Она никогда не встречала мужчины, похожего на него, и знала, что никогда больше не встретит. Он отличался от всех — человек, который жил по своим собственным законам, человек со взрывными эмоциями.

Но не лицо его пугало ее и приводило в трепет, ускоряя биение сердца, а мрачная требовательность его черных глаз, его настойчивый голос, произносящий: «Я никогда не отпущу тебя. Ты моя, и, если ты не будешь моей, ты не будешь ничьей. Ты слышишь меня? Ничьей! Никогда! Я не отпущу тебя».

В предрассветном полумраке она не была уверена, что он когда-либо говорил ей подобное. Но это было так знакомо, она чувствовала, что уже слышала эти слова раньше. Именно это и заставило ее проснуться и закричать. Теперь его слова эхом продолжали звучать в ее голове: моя, моя, никогда не отпущу, никогда. Элизабет почувствовала, что холодеет от ужаса.

Вики приехала домой в воскресенье во второй половине дня. Хелен и Дэвид уже собирались возвращаться в Лондон. Она обняла Элизабет и с завистью начала разглядывать ее.

— Ты выглядишь сенсационно, ну просто шикарно! Это несправедливо, Элизабет.

Элизабет рассмеялась, услышав отголосок их детских ссор. Вики вечно кричала: «это несправедливо!»— и по поводу первого вечернего платья Элизабет, и когда Элизабет пошла на свое первое свидание с краснеющим от смущения, спортивного вида молодым человеком шестнадцати лет, подарившим ей первый поцелуй и коробку шоколадных конфет, которую сам же потом и съел.

Тиская Грету, Вики сказала:

— Она чудо, правда? Так бы и съела ее! Хелен поспешно забрала у нее ребенка до того, как Вики смогла бы сделать нечто подобное, а Дэвид ухмыльнулся:

— Людоедка!

Вики показала ему язык.

— Не завидую тому парню, который женится на тебе, ты превратишь его жизнь в ад, — сказал он.

— Наоборот, в блаженство! — заверила его Вики, бросаясь в кресло и закидывая руки за голову. Она была похожа на маленькую гибкую хищную беленькую кошечку. — Я знаю все тонкости в этом деле! Удивительно, сколько всего можно узнать в университете в наши дни!

Дэвид посмотрел на нее осуждающе.

— На твоем месте я не стал бы этим хвастать.

— Конечно, Вики. Неужели тебе не стыдно, — поддержала его мать. Хелен рассмеялась.

— Она же шутит! Где твое чувство юмора, Дэвид? Ты же знаешь, Вики любит приврать.