Наваждение - Страница 3

— Хоть один!

— Ну… может, имя.

— Вот еще, придумала! Дмитрий — чем плохо? Был Дмитрий Донской, к примеру. По-моему, звучит.

— Да нет же, Дмитрий — это чудесно. И Дима, и Митя хорошо. Но ребята ведь зовут тебя Димон, а это вроде собачьей клички, мне всегда становится неприятно.

— Гм… Ты, пожалуй, права. Димон, ко мне! Димон, апорт! Димон, фу! Действительно, фу. Знаешь что, давай переиначим Димона — на Демона. Это будет романтично, похоже на сценический псевдоним.

— Демон? Здорово. Как у Лермонтова. Жаль, что родители меня не назвали Тамарой.

— Эх ты, троечница моя. Тамару ведь Демон погубил. Не читала, что ли?

— Почему не читала? Даже наизусть какие-то кусочки помню.

— И я помню. «Я тот, которому внимала ты в полночной тишине…»

Катя просияла от того, что им запало в память одно и то же место. Сейчас она совсем забыла, что именно этот отрывок учительница литературы задавала им выучить наизусть.

Она с готовностью подхватила, и дальше они читали дуэтом:

Тут Дима запнулся: он закончил школу год назад, и теперь, достигнув совершеннолетия, ждал призыва в армию. Предметы школьной программы были для него, естественно, уже так далеки!

Но восьмиклассница Катя помнила и дальше:

— Вот видишь, Демон же нечаянно! — с горячностью воскликнула она. — Он любил Тамару. Как умел, так и любил. Просто такой уж он был, что от его поцелуев умирали. «Он сеял зло без наслажденья»!

— Все равно. — Дмитрий был непреклонен. — Я бы не хотел так поступить с тобой, даже нечаянно. Чтобы ты от моих поцелуев умерла? Нет уж!

— А я от них умираю, — прошептала Катя, прикрыв глаза. — Каждый раз. И если вдруг тебе потребуется — готова умереть по-настоящему.

Это прозвучало так искренне, с такой любовью, с таким безграничным доверием, что у парня перехватило горло, и он даже закашлялся.

— Ах, помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — наконец пропел он, переводя разговор в иное русло. — Мы же еще не старики, Катюха! Мне восемнадцать, а ты и вовсе ребенок. Маленькая глупышка.

— Почему глупышка… Конечно, я не такая умная, как ты, но…

— Не спорь со старшими. Ты у меня — пока несмышленыш. Вот отслужу, а ты к тому времени постарайся поумнеть, и тогда мы с тобой…

— А мы и тогда будем с тобой, правда ведь? Мы ведь не расстанемся, как ты считаешь?

— Что за вопрос! Или ты себе кого-то другого присмотрела?

— Я?!

«Не расстанемся с ним никогда, никогда, никогда! И раз мой Демон тоже так считает — значит, это и есть истина.

Я слышала выражение: Бог есть любовь.

В Бога я не верю, но… до чего же это правильно! И так красиво, даже дрожь пробирает… Не знаю, правда, кто это сказал…

А все-таки мне немножко не по себе становится от этого нового имени, которое Дима себе придумал, — Демон. Наверное, я просто трусиха.

Одно слово: Тюха…».

— …Криницына, опять в облаках витаешь? — раздраженно повысила голос учительница. — Экзамены на носу! Чует мое сердце, не перейти тебе в девятый класс.

— А? — Катя встрепенулась и перевела взгляд с окна на школьную доску.

Пытаясь сообразить, что за чертеж изображен мелом на черном фоне и о чем соответственно ее спрашивают, она принялась нервно теребить пушистый кончик длинной пепельной косы.

— Треугольники называются подобными, если… если… они похожи. Только один большой, другой поменьше, вроде как мама с ребеночком.

Восьмой «А» грохнул.

Катя растерянно уточнила:

— Или папа.

Одноклассники едва не падали с парт. Слышались выкрики:

— Все ясно: Криницына надумала ребенка завести!

— Только подходящего отца никак не выберет!

— Был один кандидат, да вчера в армию забрали!

— Не горюй, Катька, мы тебе другого, с высшим образованием подыщем!

— Нет, лучше с большими деньгами!

— Нет, лучше с большим-пребольшим… сами понимаете чем!

— Давайте смотр-конкурс устроим! С обмером! Создадим отборочную комиссию, чтоб все объективно, никакого блата! Какой у нас будет проходной балл?

Они так увлеклись, что даже не заметили, как математичка, чуть не до потери голоса тщетно пытавшаяся остановить безобразие, выскользнула в коридор. И вернулась уже не одна, а вместе с молодым, по сравнению с ней, плечистым директором Андреем Андреевичем.

Педагоги застали следующую картину: весь класс беснуется, а Екатерина Криницына стоит неподвижно, все в той же позе, и затравленно молчит. И только по щекам ее катятся тихие слезы.

Директор прищурился, быстро оценил ситуацию и рявкнул:

— Молчать! Всем!

У него были свои педагогические приемы: в свое время Андрей Андреевич лейтенантом прошел Афганистан и вернулся из пекла невредимым.

Пединститут, который он закончил после этого, лишь отшлифовал его умение усмирять непокорных.

Вмиг наступила мертвая тишина, ребята застыли кто где находился, как в игре «замри-отомри». А директор добавил с нескрываемой яростью, но уже почти шепотом, и это было пострашнее крика:

— Скоты. Все против одной, слабенькой.

Катя подняла на него свои круглые заплаканные глазищи и еле слышно вступилась за одноклассников:

— Они пошутили, Андрей Андреич. Я… я ничего.

Директор прищурился:

— Ну-ну. Вечно ты вот так, Криницына: я ничего, я никто! Из ничего — ничего и не получится. Чтобы выжить в этом мире, надо быть чем-то и кем-то. Личностью пора становиться, Екатерина. Уметь заявить о себе и постоять за себя.

Математичка вклинилась:

— И не мечтать на уроках о посторонних предметах.

Директор недовольно покорился в сторону коллеги и вновь уперся взглядом в Катю:

— Посторонних, хм. Письма-то будешь «предмету» писать? В армии, Катюша, весточки от любимой девушки как воздух нужны.

— Буду, — почти беззвучно выдохнула она. — Каждый день.

— Ты уж смотри, — строго добавил Андрей Андреевич, — дождись Дмитрия. Ведь небось обещала?

Екатерина кивнула.

— Дождешься? Не дрогнешь за два года? Нелегко будет, тебе ведь всего пятнадцать, а это возраст соблазнов.

И тут Катин голос впервые прозвучал четко, звонко, отчетливо:

— Дождусь. Не дрогну.

— Вот и молодец! — заключил директор. — А говоришь — «я ничего». Ты очень даже чего, девочка.

В школе дети делятся на «звезд» и «прочих».

Катеньку Криницыну всегда относили к числу «прочих»: она считалась самой обыкновенной девочкой, средненькой ученицей, не слыла ни красавицей, ни дурнушкой, никакими яркими талантами вроде бы не блистала.

А если и крылась в ней одаренность, то именно — «крылась». Катя никогда не выставляла своих способностей напоказ: не то чтобы намеренно скрывала их, но просто не придавала им значения. Может быть, поэтому и окружающие не замечали их.

У Катюши был, к примеру, абсолютный слух. Но и в музыкальной школе, которую она заканчивала параллельно с обычной, девочка ходила в середнячках.

В начальных классах «музыкалки» ее еще выдвигали для сольных выступлений на концертах и смотрах, затем перестали.

Во время занятий, в тиши школьных кабинетов, наедине с преподавателем она могла безупречно, даже вдохновенно исполнять сложные для ее возраста скрипичные и фортепьянные партии, да и вокальные данные были у нее незаурядные: могла бы стать оригинальной певицей.