Наука и лженаука - Страница 13

Насколько это свойство науки существенно для нас, зависит от того, в какой области действительности мы применяем наши модели. Если, скажем, речь идет о легкой промышленности, то тут этот недостаток науки пренебрежим в сравнении с преимуществами ее применения. Ведь наука позволила нам увеличить производительность труда в этой промышленности в тысячи раз, а если там иногда что-то не получается, то «тьфу на него». Если речь идет о производстве самолетов, то тут свойство научных моделей время от времени давать сбой уже несколько раздражает, но выгоды от применения все равно таковы, что стерпеть этот недостаток вполне возможно. Но если речь идет об атомных электростанциях, или об оценке некоторых направлений научно технического прогресса, способных радикально изменить окружающую нас действительность и даже нас самих (например, развитие генной инженерии), то тут уже не так просто сказать, что перетянет: ожидаемая польза от применения соответствующей научной модели или вероятный вред. Ну, а уж если речь идет о физических экспериментах типа адронного колайдера, когда существует принципиальная возможность уничтожения всего человечества и сторонники проведения эксперимента уверяют нас, что по их теории это не случится, но гарантировать это нам они, согласно вышесказанному, не могут, тогда, как говорится, уж извините.

Все вышесказанное касается естественных наук, а есть еще гуманитарные. Здесь вышеописанное свойство ненадежности научных моделей (при том, что степень ненадежности здесь несравненно выше, чем в сфере естественных наук) вносит свои обертона в получаемую картину. Вот, например, претендующий на высокую научность марксизм, к тому же трактующий науку, как абсолютно надежную и не меняющую своих моделей, уговорил нас строить социализм. А потом оказалось, что либо мы вышли за пределы применимости этой модели (как в случае с моделью Ньютона при скоростях близких к скорости света), либо Марксова модель вообще далека от того, чтобы быть научной. Но пока это выяснилось, прошло 70 лет с массовыми репрессиями, нищетой и т. д.

Ко всему этому надо добавить, что по мере роста научно-технического прогресса значение принципиальной ненадежности моделей современной науки нарастает. Ведь на заре этого прогресса мы не строили ни атомных станций, ни коллайдеров. А что касается социальных моделей, то человечество создавало их, конечно, и до появления науки Нового Времени и тогда, как и сейчас, обжигалось на их не абсолютной надежности. Но вера широких масс в надежность таких моделей (пока их ненадежность или неправильность не становилась очевидной на опыте) сама по себе играла положительную роль, спасая общество от нигилизма и связанной с ним деморализации. А научно-технический прогресс, вскрыв принципиальную ненадежность научных моделей, в сочетании с провалом конкретных социальных проектов типа марксизма, привел к эпохе модернизма – постмодернизма с их нигилизмом и вытекающими из него последствиями. Развившееся же, как реакция на это, возрождение религиозности, может лишь отчасти (если вообще может) компенсировать утрату веры в надежность науки. Поскольку религия не дает и не может дать ответа на животрепещущие вопросы типа строить или не строить коллайдеры и атомные станции, или какую модель общественного устройства принимать, или какие экономические реформы приведут к успеху, а какие нет.

Таким образом, существующее в обществе недовольство состоянием науки и утрата веры в нее, хоть и базируется на не совсем верных представлениях о сути современного научного познания, но с другой стороны, имеет под собой веское основание. А ситуация в науке и вокруг нее, чем дальше, тем больше требует разрешения. Причем очевидно, что создание комиссии по борьбе с лженаукой проблемы не решает. Я утверждаю, что решение этой проблемы дает только разработанный мной единый метод обоснования научных теорий.

Метод и его приложения изложены в одноименной книге и многих статьях, часть из которых опубликована в философских журналах и сборниках. (И большинство опубликованных и все неопубликованные статьи и книгу можно найти на сайте моего института www.philprob.narod.ru). Метод этот не придуман мною на ровном месте. На самом деле он выработан в процессе развития естественных наук, но до сих пор применялся в них на уровне стереотипа естественно научного мышления и по образцам, главными из которых были механика Ньютона и электродинамика Максвелла. В гуманитарных науках он практически до сих пор был неведом и не применялся даже на уровне стереотипа.

В работах по единому методу обоснования и в моей теории познания («Неорационализм», Киев, 1992), на которой базируется метод, я показал, что, если научная теория обоснована по единому методу, то существует область действительности, в которой выводы этой теории будут гарантированно истинными, и мы можем заранее определить минимальные границы этой области. Если теория не обоснована по единому методу обоснования, то, даже если выводы из нее соответствуют всем имеющимся на сегодня опытным данным из некоторой области действительности, нет никакой гарантии, что они будут соответствовать новым данным в этой же области. Т. е. это вообще не научная теория. Таковыми являются теории флогистона, 4-х начал и им подобные. Если же существует несколько теорий, описывающих по видимости одну и ту же область действительности, и все они обоснованы по единому методу, то на самом деле они описывают несовпадающие области действительности, хотя и имеющие общую часть или в частном случае, включающими в себя одна другую. Таковыми являются, например, теории Ньютона и Эйнштейна. Теория Ньютона гарантирует нам истинность своих выводов в области действительности, где, в частности, скорости далеки от скорости света. А теория Эйнштейна гарантирует истинность своих выводов в более широкой области (хотя тоже не в бесконечной, это принципиально), включающей в себя предыдущую. Границу применимости теории Ньютона (по скоростям) мы обнаружили, только перейдя ее (границу) в опыте Майкельсона. При этом ничего страшного для человечества или его части не произошло. Но при применении, например, социальных моделей за пределами их применимости результаты всегда были и будут печальными или даже трагическими для весьма многих людей. Еще хуже будет, если мы применим теорию, типа доказывающей безопасность адронного коллайдера, за пределами ее применимости. Отсюда видно, насколько важно знать заранее границы применимости научных теорий. Единый метод обоснования позволяет нам как определить, какие теории являются обоснованными, т. е. действительно научными, а какие необоснованными, так и определить наперед минимальные границы применимости, гарантированной истинности обоснованных теорий. (А необоснованные теории не имеют никакой области гарантированной истинности их выводов).

Теперь по поводу химерности научных моделей, о которой пишет Ивченков, или о тенях на стене пещеры по Платону. Если перевести это на язык современной философии, то речь идет о том, дает ли нам наука подлинную онтологию. То обстоятельство, что наука время от времени меняет свои понятия (электрон – заряженный шарик, затем электрон – заряженное облако, размазанное по его орбите вокруг ядра, затем – пакет волн и т. п.) и то, что в ней одновременно могут существовать разные модели, описывающие одну и ту же область действительности, порождает не только у Ивченкова ощущение ее химерности и «теней на стене пещеры». И среди ученых и среди философов сегодня господствует мнение, что наука не дает нам подлинной онтологии. Конечно, с узко практической точки зрения с этим можно жить: наука дает нам новую технику и технологии, а онтология – это блажь. Но такая точка зрения – это тот самый прагматизм, который вызывает возмущение Хальгена. И неважно, что таких, как Хальген, немного. Подавляющее большинство, хоть и не формулирует свои ощущения таким образом, но, тем не менее ощущает (справедливо или нет) «химерность» современной науки. А это меняет мировоззрение общества, порождая нигилизм. Неверие в науку порождает неверие в необходимость соблюдения морали. Последствия такого изменения для общества и даже для самого научного сообщества трудно переоценить. Сначала в погоне за прагматизмом, т. е. за сугубо материальными благами, мы пренебрегаем мировоззрением общества, а затем удивляемся, почему у нас не идут, не дают результата никакие экономические реформы. «Там у их», скажем в Китае, точно такие же реформы дают результат, а у нас не дают. И глобальный финансово – экономический кризис тоже произрастает из этого прагматизма.