Научная фантастика. Возрождение - Страница 9

Паоло улыбнулся, услышав эту еретическую мысль: Думаешь, если бы природа не проявила немного оригинальности, это подорвало бы веру людей в хартию? Если бы солипсические полисы оказались изобретательнее, чем Вселенная…

— Именно так.

Они какое-то время шли молча, вдруг Орландо остановился, повернулся лицом к Паоло и сказал:

— Я давно хотел тебе кое-что сказать: мой земной двойник мертв.

— Что?!

— Пожалуйста, не волнуйся.

— Но… почему? Почему он…

«Мертв» могло означать только самоубийство, другой причины для смерти не существовало — только если бы Солнце вдруг превратилось в красного гиганта и поглотило все до самой орбиты Марса.

— Почему — не знаю. Может, это был вотум доверия диаспоре, — (Орландо ведь решил проснуться, только если обнаружится инопланетная жизнь), — или он отчаялся, ожидая хороших вестей от нас, и больше не мог этого выносить, потому что боялся разочароваться. Он ничего не объяснил. Просто его внешнее «я» послало мне сообщение, в котором констатировалось, что он сделал.

Паоло был потрясен. Если даже клон Орландо поддался пессимизму, трудно представить себе, в каком состоянии пребывают остальные люди К-Ц на Земле.

— Когда это случилось?

— Примерно через пятьдесят лет после запуска кораблей.

— Мой земной двойник ничего мне не говорил.

— Сказать тебе должен был я, а не он.

— Я так не думаю.

— И ошибаешься.

Паоло в смятении молчал. Как можно горевать по далекому «я» Орландо, когда рядом стоит тот, кого он считает настоящим?! Смерть одного клона представлялась странной полусмертью, и понять и принять ее, казалось, совсем непросто. Его земной двойник потерял отца; его отец потерял своего земного двойника. Но что это означает для Орландо? Его всегда больше всего волновал земной К-Ц.

Паоло осторожно произнес:

— Герман говорил мне, что на Земле прокатилась волна эмиграции и самоубийств, но это прекратилось, когда спектроскопы обнаружили существование воды на Орфее. С тех пор моральный дух значительно поднялся, а когда они услышат, что мы нашли здесь не только воду…

Орландо резко перебил его:

— Зачем ты мне это говоришь? Я не собираюсь повторять то, что сделал мой земной двойник.

Они стояли на лужайке друг напротив друга. Паоло составил дюжину комбинаций различных эмоций, которые мог бы передать Орландо, но все они казались неуместными. Он мог бы открыть отцу все свои истинные ощущения, но что бы это дало? В конце концов, существовали слияние и разделение. Ничего промежуточного.

Орландо воскликнул:

— Убить себя — и передать в твои руки судьбу трансчеловечества?! Ты окончательно сошел с ума.

И они, смеясь, пошли дальше.

Карпал, казалось, едва смог собраться с мыслями, чтобы что-то сказать. Паоло предложил бы ему мозговой трансплантат спокойствия и концентрации (подборку моментов своей максимальной сосредоточенности), но он был уверен, что Карпал никогда не примет ничего подобного. Вместо этого он посоветовал:

— Почему бы тебе не начать — с чего угодно? Если будешь нести чушь, я тебя остановлю.

Карпал оглядел белый двенадцатигранник с выражением недоверия:

— Ты здесь живешь?

— Иногда.

— Но это твоя основная окружающая обстановка? Никаких деревьев? И неба? Никакой мебели?

Паоло решил не повторять шутки Германа над бывшим наивным роботом:

— Я добавляю их, когда мне хочется. Ну, как… музыку. Слушай, не отвлекайся на обсуждение моих вкусов.

Карпал создал стул и грузно опустился на него.

— Две тысячи триста лет тому назад Хао Ван доказал вескую теорему, — сказал он. — Представь себе ряд плиток Вана, словно это лента с данными машины Тьюринга[6]

Паоло сделал запрос в библиотеку о термине. Оказалось, что это концептуальный прототип вычислительного устройства, воображаемая машина, которая двигалась взад и вперед по бесконечной одномерной ленте данных, считывала и вписывала символы в соответствии с заданным набором правил.

— Если плитки подобраны верно, получится нужный узор, и следующий ряд плиток будет напоминать ленту с данными, после того как машина Тьюринга совершила первый шаг вычислений. А следующий ряд будет лентой данных после двух шагов машины, и так далее. Для каждой определенной машины Тьюринга существует определенный набор плиток Вана, которые могут имитировать ее шаги.

Паоло вежливо кивнул. Он впервые слышал столь необычные рассуждения, но они его не удивили.

— Ковры каждую секунду проводят миллиарды вычислений… но то же самое проделывают и окружающие их молекулы воды. Все физические процессы включают в себя те или иные расчеты.

— Верно. Но что касается ковров, это не простые беспорядочные движения молекул.

— Возможно.

Карпал улыбнулся, но ничего не сказал.

— Что, ты вывел принцип? Только не говори, что наш набор из двадцати тысяч полисахаридов плиток Вана совершенно случайно соответствует машине Тьюринга для определения числа п.

— Нет. Они образуют универсальную машину Тьюринга. Они могут вычислить все, что угодно, — в зависимости от исходных данных. Каждый дочерний фрагмент похож на программу, которую запускают в химический компьютер. Управляет программой рост.

— Ага. — В Паоло проснулось любопытство, но ему трудно было представить себе, где размещалась головка чтения/записи гипотетической машины Тьюринга. — То есть ты хочешь сказать, что в каждом новом ряду происходит замена всего лишь одной плитки, в том месте, где «машина» оставляет пометку на «ленте данных»…

Мозаичный узор, который он видел, представлялся ему хаотично сложным, ни один ряд даже приблизительно не повторял предыдущий.

— Нет-нет, — возразил Карпал. — Первоначальная модель Вана функционировала в точности как стандартная машина Тьюринга… но ковры больше похожи на произвольный набор различных компьютеров с перекрывающимися данными, причем все они работают параллельно. Здесь биологический механизм, а не машина, сконструированная человеком, поэтому тут все беспорядочно и необузданно, как… в случае, к примеру, генома млекопитающих. Между прочим, аналогии с последовательностью генов тоже наблюдаются. Я вычленил сети Кауфмана[7] на каждом из уровней, начиная с правил, по которым уложены плитки; вся система держится на гиперадаптивной грани между застывшим и хаотическим поведением.

Паоло переваривал услышанное не без помощи библиотеки. Как и биологическая жизнь на Земле, ковры, по всей видимости, сочетали в себе определенную степень устойчивости и гибкости, которая в условиях местного естественного отбора обеспечивала им максимальные преимущества. Очевидно, сразу после образования Орфея возникли тысячи различных автокаталитических химических цепей, но так как на протяжении ранних сложных тысячелетий в системе Беги сменились и химия океана, и климат, то способность реагировать на изменения условий селекции и стала критерием этой самой селекции, в результате чего появились ковры. Теперь, спустя сто миллионов лет относительной стабильности, в отсутствие хищников или конкуренции, их сложность казалась избыточной, но она сохранилась.

— Значит, раз ковры получились этакими универсальными компьютерами… но при этом сейчас нет никакой потребности реагировать на окружающую среду… что же они делают, для чего им нужны эти способности к компьютерной обработке?

— Сейчас покажу, — торжественно объявил Карпал.

Паоло последовал за ним. Они парили над схематическим изображением одного из. ковров, простирающимся вдаль, насколько хватало взгляда, и извилистым и закрученным, как настоящий, хотя во всем остальном сильно стилизованным: каждый полисахаридный строительный блок был изображен в виде квадрата, стороны которого отличались друг от друга по цвету. Соприкасающиеся грани соседних квадратов были выкрашены в одинаковый цвет, чтобы продемонстрировать комплементарное взаимодействие соседних блоков.