НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА - ОСОБЫЙ РОД ИСКУССТВА - Страница 86

15

Хорошо ли, плохо ли показали Стругацкие Юрковского и Дауге, Горбовского и Быкова - те жили и умирали за высокие цели. И вот скромный спутник Юрковского бортинженер Жилин в повести "Хищные вещи века" встречает памятник. Не Юрковскому - открывателю тайны колец Сатурна, а "пионеру", сорвавшему огромный куш в местном казино. В некоем городке некой условной Страны Дураков. Ни одна душа здесь не знает героев космоса. Все жуют. Хлеб и наслаждения. Подражая древним владыкам, лакомятся мозгом живой обезьянки. Развлекаются стрельбой с самолета по отдыхающим обывателям. Ненавидят "интелей" - не обязательно интеллигентов, просто всех, кто не видит счастья во всем этом. И тайный порок, объемлющий все роды жеванья, - слег.

Из-за слега и прислали сюда Жилина. Искатели наслаждений ухитрились их получать в "химически" чистом виде - искусственно возбуждая центр удовольствия. Это не вымысел. При раздражении определенной области мозга электрическим током подопытная крыса необыкновенно быстро обучается замыкать контакт. Рефлекс делается мало что манией -единственной и все поглощающей целью. В "Хищных вещах века" этого достигают без вживления в мозг электродов, с помощью подручных средств. Сластолюбцы, раз испробовав слег, отвыкнуть уже не в состоянии: это хуже наркотика.

Писатели могли бы избрать и вовсе реальную заразу. Прозаичное пьянство или "поэтический" суррогат бездумного искусства. Цивилизация дьявольски изобретательна на вещи, пожирающие человека. Слег - символ бесцельного достатка, врасплох застигнувшего неустойчивые души. Мало кто не слыхал о духовном кризисе, поразившем те капиталистические страны, которым удалось достичь определенного материального благополучия. Фантастические цифры потребления алкоголя, невиданное падение нравов, бесплодное буйство или апатия, попеременно охватывающие то молодежь, то зрелое поколение, - это лишь тени глубокого внутреннего недуга. Люди, которых извечно подстегивала лихорадка накопительства, в один прекрасный день вдруг обнаружили, что цель жизни достигнута и никакой другой нет. Ибо высшие, подлинно человеческие потребности не развиты. Остается слег.

В "Хищных вещах века" действие происходит в процветающем под эгидой ООН смешанном мире. Подавлены очаги войны, осуществлено разоружение, милитаристы на пенсии. Обо всем этом, правда, сказано не очень внятно. Неясно, какова роль в этом мире социалистических стран. Что это за Страна Дураков? В предисловии Стругацкие говорят о "свойстве буржуазной идеологии... разлагать души людей... И особенно страшным представляется действие этой идеологии в условиях материального достатка".[372] Авторы абстрагировались от того, как эти факторы будут действовать в социалистическом окружении, и тем самым дали повод к недоумениям.[373] На это можно возразить, что от фантастов нельзя требовать ответа на вопросы, которые разрешит только живая практика истории. Достаточно того, что в "Хищных вещах века" Стругацкие показали всю жизненную остроту проблемы, сформулированной в эпиграфе из Сент-Экзюпери: "Есть лишь одна проблема - одна-единственная в мире - вернуть людям духовное содержание, духовные заботы".

В романе "Возвращение со звезд", переведенном в один год с выходом в свет "Хищных вещей века", Станислав Лем проводит близкую Стругацким мысль, что опасность отчуждения человека от своей человеческой сущности коренится не только в старинной борьбе за место под солнцем, но и в новейшем мещанском идеале растительного существования, и эта опасность может сохраниться после ликвидации основных противоречий капитализма. В статье "Безопасна ли техника без опасности?" ("Литературная газета", 1965, 26 октября) Лем пояснял, что тенденция к автоматизированному производству, которым в свою очередь управляют предельно надежные автоматы, объективно может толкнуть человека к тому, что комфорт (понимаемый широко - как застрахованность от любых забот) станет самоцелью. Прогресс, эволюцию сменит инволюция.

В "Возвращении со звезд" люди, преуспев в стремлении сделать мир безопасным, расплатились утратой творчества (все задачи решают роботы), героизма (в нем нет надобности) и вообще сильных благородных чувств (ничто не побуждает к ним). Венец всего - бетризация - прививка от "хищных" инстинктов. Никто теперь не в состоянии причинить кому-либо зло. Бетризованы даже звери. А космонавты - нет. Их боятся и не хотят замечать. Герои, вернувшиеся со звезд, - докучливое напоминание о заросшей дороге истории... Человеку ни к чему большой мир борьбы и опасности. Автоматизированная Земля удовлетворяет все потребительские интересы. Почти всё получают бесплатно. "Коммунизм" мещан.

Лем предостерегает от того, чтобы эволюция нашей машинной цивилизации не повела к "расцвету" низших потребностей и низменных инстинктов (ведь они культивировались тысячелетиями). Но уже одно появление подобных предостережений - залог того, что человечество осознаёт опасность инволюции. Оскопленный прогресс можно допустить в обществе, которое не ставит своей целью высшие потребности человека. Коммунисты же сознательно отстаивают такой мир, в котором будут расцветать именно высшие потребности. Расширенное же удовлетворение этих потребностей - вечный источник исканий и, стало быть, риска. Иное положение немыслимо, ибо необходимость творческого риска всегда будет превышать возможности автоматов. Одна только задача освобождения населения Земли от забот о хлебе насущном настолько грандиозна, что вряд ли позволит застабилизировать производительные силы и творческую энергию.

Впрочем, Лему в этом романе важно не только предупредить об опасности: он определяет - в связи с ней - также и позицию человека, долг гражданина Земли перед человечеством. "Возвращение со звезд" - роман не публицистический, а психологический. Чтобы избавиться от небетризованных космических бродяг, им разрешают новую экспедицию. "Нет, к звездам!"[374] - приветствовал Днепров решение звездолетчиков, Лем, однако, вряд ли разделяет этот энтузиазм. Для них самих это выход, но где выход для всех?Один из героев космоса, Эл Брэг, отказывается бежать. Да, это все-таки бегство. И хотя его привязывает к Земле обретенная здесь любовь, в воспоминаниях Эла о детстве, о родном доме, которыми заканчивается роман, вызревает гораздо более важный мотив: родина есть родина, и от нее нельзя уйти, особенно когда она в беде...

Вот этот мотив долга человека перед людьми, оказавшимися беззащитными перед "хищными вещами", и сближает повесть Стругацких с романом Лема. Правда, у Стругацких художественное решение холодней, дидактичней, декларативней. Жилин раздваивается между жалостью к жертвам сытого неблагополучия и ненавистью к закоренелому мещанину. Нечего возразить против социальной педагогики, которую Жилин формулирует в финале, но куда более впечатляет его ненависть.

Свою ненависть к мещанину Стругацкие сконцентрировали в повести "Второе нашествие марсиан" (1967). В какой-то мере они шли проторенным путем: "первое" нашествие было в "Борьбе миров" Уэллса. В повести "Майор Велл Эндъю" Лагин, используя Уэллсову канву, заострил ренегатскую сущность обывателя. У Стругацких разоблачение глубже, картина ренегатства куда сложней и воссоздана ими художественно совершенней.

У Лагина и Уэллса мещанин предает в открытой борьбе. У Стругацких здравомыслящий (подзаголовок повести "Записки здравомыслящего") "незаметно" эволюционирует к подлости. Цель марсиан так и остается невыясненной. Они даже не появляются. От их имени действуют предприимчивые молодчики. Фермеров бесплатно снабжают пшеницей, которая созревает в две недели. Пойманных инсургентов агенты марсиан... отпускают, обласкав и одарив (правда, подарки явно принадлежали непокорным согражданам), Уэллсовы спрутопауки просто выкачивали кровь, а здесь чувствуется рука рачительного хозяина.