Научи меня плохому (СИ) - Страница 82

А если и, правда, сказать? Вот просто сказать: люблю. Он сотни раз это слово произносил, иногда кажется, что не одной сотне женщин. Кире говорил и клялся в любви с легкостью. А вот с родной женой не получается как-то. Останавливает то, что она вряд ли поверит. Он ведь и ей когда-то в любви признавался, а после предал. И начать сначала оказалось не так просто, так откуда же вера возьмется? Чистая, искренняя… Сам, получается, запутался.

Катя прижалась к его плечу, и Андрей обнял ее, поцеловал в лоб, а потом заглянул в лицо.

— Ты не спишь?

Она головой покачала, продолжая смотреть в окно автомобиля. Такая красивая была в вечернем платье, воздушная, словно фея из сказки, вот только усталая и притихшая. Водитель послушно выключил музыку, как только они в машину сели, и Катя ненадолго глаза закрыла. Видимо, на самом деле устала. А может и расстроилась. Андрей по плечу ее погладил, потом еще раз губами к ее лбу прижался. А она вдруг голову подняла, в глаза ему посмотрела, и Жданов к ее губам наклонился. В конце концов, разве она не его жена? Он право имеет…

— Мне это так нравится, — пробормотал он, когда они, наконец, переступили порог своего дома. Точнее, ввалились в квартиру, Андрей дверь ногой захлопнул и тут же прижал Катю к стене. Руки нетерпеливо стаскивали с ее плеч бретельки платья, губы искали ее губы, и еще успевал шептать что-то пылкое и непристойное. Катя на его слова никак не реагировала, но тут видимо дыхание сбилось, и пока пыталась его восстановить, переспросила:

— Что именно?

— Мои права, на тебя.

Она рассмеялась.

— Не обольщайся. У меня ведь тоже есть права. На тебя.

— Серьезно? — удивился он. — Предлагаю это дело отметить… как-то по-особенному. — И тут же возмутился: — Что за дурацкое платье? Как оно, вообще, снимается?

— А если скажу, что не снимается?

Он подбородок ее сжал и жадно поцеловал в губы.

— Зубами разгрызу.

Она рассмеялась.

— Я так рад, что ты дома, — признался он позже. Лежали на постели, прямо поверх смятого покрывала, снятое платье где-то в изголовье покоилось, пышной юбкой укрывая спинку кровати. Жданов водил ладонями по теплым женским бокам, по спине, и время от времени терся носом об острое плечико. — Вообще не понимаю, как ты могла меня бросить.

— Я не бросала, — воспротивилась Катя чуть возмущенно.

— Конечно, бросила. И еще мириться не желала. Совсем бессовестная. И бессердечная.

Она приподнялась над ним, прищурилась, вглядываясь в полумраке в его лицо.

— Я тебя не бросала, я с тобой разводилась. Это разные вещи.

— Все еще хочешь разводиться?

Она как-то враз сникла, осторожно скатилась к нему под бок, и легла, на потолок стала смотреть.

— Я не знаю.

Жданов голову назад откинул, потом руку под шею заложил.

— Все ты знаешь. — Покосился на нее. — А если я пообещаю стараться, в смысле, быть хорошим мужем, и, вообще…

— Но дело ведь не в этом, Андрюш! Ты хороший муж.

— Да? — недоверчиво переспросил он.

— Да. Просто… Ты сам все прекрасно понимаешь, после всего…

— А почему нет? — Он в самом деле был обескуражен. Повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо. — Если уж мы наделали столько ошибок, — оба наделали, заметь, — так почему не попробовать сделать что-то хорошее? Вместе. Кать, ну неужели так трудно мне поверить? Тогда скажи, что мне сделать, что сказать, чтобы ты поверила. Я все…

— Давай оставим этот разговор на завтра, — предложила она. — Уже поздно, и, вообще, это странно, лежать голыми на моем платье и обсуждать совместное будущее.

Жданов поднял глаза к потолку.

— Боже, она это сказала, вслух: совместное будущее!

Катя ткнула его кулаком под ребра.

— Хватит. А то я возьму слова о хорошем муже обратно. Хорошие мужья над женами не насмехаются.

— Правда? Они этого не делают? Надо запомнить. — Он встал, сгреб ее платье в охапку и кинул его на кресло. Катя с неудовольствием следила за действиями мужа, и с тоской припомнила, сколько за это платье заплатила, а все для того, чтобы оно так нелепо закончило свое существование, причем в этот же день. После того, как Жданов рывком расстегнул на нем молнию, торопясь снять, его вряд ли еще можно будет надеть. Такой треск был, что она едва удержалась, чтобы мужа по рукам не стукнуть.

Андрей одеяло откинул, лег и поманил к себе Катю. И довольно вздохнул, когда она оказалась под боком, прижалась и даже ногу на него закинула.

— Все-таки надо было с тобой пари заключить, — лениво проговорил он, выключив ночник.

Катя помолчала недолго, что ответить — не придумала, и поэтому лишь проговорила ворчливо:

— Я тебя не слушаю.

Он улыбнулся в темноте.

— Знаю.

Утром, на полке в ванной, его ждал сюрприз. Упаковка противозачаточных таблеток. Точно такая, какую вчера он случайно «потерял». Андрей в первый момент даже подумал, что Катя ту нашла. Открыл, посмотрел, но эта была новая, только одной таблетки не хватало. Жданов нахмурился.

— Наденешь сегодня черный костюм? — Катя в ванную заглянула. — Домработница принесла из химчистки… Что делаешь?

Андрей замер с таблетками в руках. Постарался небрежно улыбнуться.

— Да ничего, под руку попались. Новые?

— Да, вчера купила. Те куда-то делись, хотя там еще половина была.

Он натянуто улыбнулся, потом опомнился и кивнул.

— Надену черный. Рубашку достань белую.

Катя из ванной вышла, а Андрей швырнул упаковку таблеток обратно на полку и в сердцах выдохнул:

— Черт.

— Какой-то ты задумчивый, — заметил Малиновский вполголоса. Они стояли чуть в сторонке, наблюдая за действиями Милко, который с важностью расхаживал вокруг своих «рыбок», набрасывал им на плечи то одну ткань, то другую, хмурился и потирал подбородок. Жданов называл эту процедуру: гений в процессе. Мешать в такие моменты было нельзя, вот они с Ромкой и стояли в стороне, и Андрей даже не улыбался хорошо знакомым девушкам. Голова была занята куда более важными мыслями. Например, как так хитро намекнуть жене на то, что он созрел для отцовства, при этом не выглядеть слабым и расчувствовавшимся, а самое главное, как объяснить ей свою позицию. Ведь ребенок — это серьёзно, это навсегда, то есть получается, что ему, Жданову, нужен честный брак, и жену он себе выбрал. Но что-то подсказывало, что Катя, в лучшем случае, удивится его просьбе и желанию, а в худшем потребует доказательств его серьёзных намерений. А какие у него доказательства, кроме слов, да и те ему самому кажутся глупыми и недостаточными?

— Ты недоволен вчерашним вечером? По-моему, ты, а точнее, вы с Катериной, фурор произвели.

— Ага, — вяло отозвался Жданов. — Мама мне уже пересказала сплетни. Все считают, что начнется тоже, что и с Кирой. Мы будем ругаться, мириться… — Посмотрел на друга. — Ромка, неужели я такая сволочь?

— Нет, конечно. Ты обычный человек. — Малиновский осторожно покрутил рукой, с которой сегодня утром ему гипс сняли, и он еще никак не мог привыкнуть к ощущению свободы. — Но ты доволен тем, что она вернулась?

— Да.

— Кто бы мог подумать…

— Уж точно не я.

— И она довольна?

— Я не уверен.

— Что так?

— Она считает, что я её заставил.

— А для Катеньки это так необычно, заставлять кого-то. Я бы даже сказал: настаивать, шантажировать…

Жданов поморщился.

— Прекрати.

— Может, хватит шептаться? — возмутился в полный голос Милко. — Я творю!

— Он творит, — еле слышно повторил Рома и в тоске вздохнул. — Может, пойдем отсюда? Пусть он один творит, что хочет. Чем мы ему поможем?

Из мастерской они вышли, и Андрей, как по заказу разулыбался, увидев жену.

— Милая.

Катя, направлявшаяся к Ольге Вячеславовне, с документами в руках, невольно притормозила. С некоторым подозрением пригляделась к мужу, потом на Малиновского глянула.

— Что?

Жданов скис. Вот как с ней можно говорить о ребенке, когда она каждое его слово воспринимает, как попытку оправдаться за что-то?