Настоящий Парень-Гавайи (СИ) - Страница 2

Он полюбил эти походы в церковь только на Гавайях, как любил теперь каждый день, проведённый в Джерси. У Грэйс рот не закрывался, на них часто оглядывались с передних скамей недовольные прихожане. А этот ребёнок всегда шептал так оглушительно громко, что Дэнни еле сдерживал смех, когда прямо посреди проповеди Грэйс вдруг громогласно заявляла:

- Данно, мне скучно!

И:

- Когда он уже замолчит?

Рейчел хмурилась, а потом виновато улыбалась всем этим недовольным вокруг. Дэнни пытался скрыть удовольствие и сдержанно молчал. Он не любил церковь. Не любил заповеди. Он не любит подчиняться приказам парня, которого не видел, и, он может поспорить, не увидит никогда.

Да он и библию-то читал всего один или два раза. В 99-м было одно дело, Дэнни учился в полицейской академии Джерси, какой-то больной урод забил преподобного Сэмюеля тупым, тяжёлым предметом по голове. Библия была уликой, Дэнни случайно пробежался взглядом по строкам. Что-то о почитании отца своего и своей матери. Он всегда-почитал-своих, обнимал-их-при-встрече и поздравлял-на-каждый-календарный-праздник, также уважал и по-своему симпатизировал Дорис, но не подкалывать Стива не получалось. И, да, Дэнни очень нравилось думать, что его мать сбежала только потому, что не выдержала прессинга этого парня.

В общем, если Бог его накажет за шутки о Дорис - хорошо, что Дэнни не верующий. Крестик на груди - это не про него. За столько лет в нём окрепла привычка доверять только своему безотказному табельнику. Ну а теперь… теперь он учится доверять Стиву, и это оказалось одним из самых тяжёлых испытаний после развода с Рэйчел и смерти Грэйс Тилвелл.

- Всё нормально?

Дэнни моргает и отворачивается от окна. В салоне не играет музыка, и только теперь он понимает, что всё это время здесь царила тишина. Стив косится на него с водительского сидения, судя по всему, уже давно. Ну, разумеется.

Если Стив не контролирует направление мыслей Дэнни, у него начинает чесаться задница. Только вот он не собака, чтобы извернуться и впиться в неё зубами.

- Что-то с Рейчел? – спрашивает он.

- При чём здесь она?

- Не знаю, ты задумался, а ты задумываешься, только когда Рейчел сообщает тебе плохие новости.

Дэнни морщится и переводит взгляд с вопрошающих глаз Стива на дорогу. Перед ними едет синий пикап, почти такой же, как отцовский рабочий автомобиль в далеком детстве.

- Ты преувеличиваешь, я давно не зациклен на Рейчел, и, давай уже, смотри на дорогу.

- Ну конечно.

- Ну конечно? Что ещё за «ну конечно»?

- Ты вовсе не зациклен на Рейчел, твоё настроение вовсе не портится каждый раз, когда она звонит.

- В последний раз она звонила, чтобы сообщить, что забирает Грэйс в Нью-Йорк на выходные! – повышает голос Дэнни. – И да, это испортило мне настроение, потому что у меня были билеты в аквапарк!

- Прекрати размахивать руками.

- Я буду размахивать руками в своей машине, сколько захочу! - и он специально жестикулирует левой так, чтобы Стив непременно это заметил.

Несмотря на свёрнутую, как несвежее молоко, рожу, Стив любит получать эту порцию дошкольной вредности из тёмного уголка кристально чистой душонки детектива Уильямса. Ему даже не стыдно. Стиву нравится, пусть не врёт. Это их священный ритуал.

Католики бы отсосали, узнай они, что есть ещё одна религия с нерушимыми обетами. Религия для очень узкого круга людей.

Тем более… с каждым этим лишним жестом ему становится немного легче.

- Ты ведёшь себя, как идиот.

- В этой машине критика запрещена, - сообщает Дэнни, как-то даже немного успокаиваясь. Выпрямляя спину и вглядываясь в окно. - Ты только посмотри на эту толпу. Как будто Фредди Меркьюри даёт свой последний концерт.

Они приезжают на место преступления, паркуются у отеля. Джерри сложно не заметить в толпе зевак, эдакий переевший двойных чизбургеров и жареных куриных ножек Гулливер в стране лилипутов.

- МакГраф! - громко орёт он. - Сюда! - и машет рукой, как ненормальный. - Здесь труп, это что-то невероятное!

Он орёт очень громко. Дэнни со вздохом захлопывает переднюю дверь Шевроле и, не глядя, ловит брошенные Стивом ключи.

Стив продирается через толпу, сообщая почти каждому, что они из полиции. Он светит значком, придерживает табельник на поясе. Дэнни смотрит в его здоровенную спину, обтянутую чёрной футболкой, и не может оторвать взгляд от короткой синей нитки, прицепившейся ему где-то между лопаток. Как раз на уровне глаз детектива Уильямса.

Он отводит взгляд, вежливо улыбается какой-то милой девушке, которая только что получила порцию полицейских уверений от Стива, и снова приковывается к этой чёртовой нитке, которую, он уверен, никто больше за сегодняшний день не заметил бы. Кроме него.

Потому что нитка тёмно-синяя, на чёрном почти не видно, но Дэнни точно знает, что это прицепилось к футболке Стива ещё в стиралке, куда в последний момент Дэнни засунул свою домашнюю рубашку с разорванным на локте рукавом.

Да, сейчас они живут вместе, но это же ни черта не значит.

Даже Коно говорит, что это не значит ровным счётом ничего. Они ведь друзья, так? Напарники. Напарники - это как братья, они однажды, года два назад, рассказывали Пять-Ноль, как в засаде мочились в одну бутылку. Не одновременно, конечно, но - что может быть интимнее?

Это было отвратительно, но сделало их ближе.

Нет, они по-прежнему срутся до кровавой пены, когда Стив на третьей скорости херачит 120 миль в час в погоне за очередным ублюдком; срутся, когда Дэнни засыпает под орущий телевизор (да, Стиву, мать его, кажется, что звук, поставленный на одиннадцать чёртовых делений - это орущий телевизор, а при десяти делениях Дэнни даже с дивана ни черта не слышит, что тут говорить о спальне на втором этаже!); они срутся, когда выбирают в маркете продукты, потому что обезжиренное молоко - это просто вода, а слишком жирное плохо сказывается на желудке (не все, вообще-то, умеют переваривать древесную кору или прошлогодние консервы). Они срутся, и Дэнни психует - швыряет что-нибудь куда-нибудь, скрежещет зубами, орет, что морские котики - это не стиль, блядь, жизни, а какой-то чёртов третий гендер, с которым может ужиться только такой же чокнутый солдафон, которому чуждо всё человеческое - например, принимать душ за четыре минуты, а не за полторы.

Стив, расставив ноги и закинув руки на спинку дивана, спокойно смотрит в потолок и слушает, что нормальные люди не могут просыпаться за одну треть секунды, нормальным людям нужно секунд пять, чтобы сориентироваться в пространстве, уж прости их, простых смертных, и кстати, Дэнни из вот таких вот ребят. Стив быстро и монотонно доедает свой омлет на завтрак и слушает, что блага цивилизации работают на тех, кто платит налоги, что не нужно колотить в дверь ванной или врываться туда с оружием, если Дэнни не выходит оттуда по секундомеру, дьявол его дери. Стив с каменным выражением лица смотрит, как Дэнни выходит из машины Эмбер, как он идёт к двери их дома по подъездной дорожке, а потом с таким же каменным выражением лица сидит перед телевизором, смотрит лохотроны, где продают бесценные бриллианты по цене упаковки масла, а Дэнни останавливается около кресла и понимает, что, наверное, он больше не будет встречаться с Эмбер. Наверное, ему всё же не нравится её туалетная вода - он чувствует её запах даже когда проходит час после их расставания в машине. Дэнни смотрит на лицо МакГарретта и вспоминает Кейт. Это плохо. Больше всего на свете он не хочет вспоминать Период Кейт. Только поэтому Дэнни снимает рубашку, пропахшую “Лакоста”. Надевает домашнюю футболку, достаёт пиво, садится рядом со Стивом, забирает у него пульт и включает какой-нибудь старый DVD-диск. Чёрно-белое кино или что-то из восьмидесятых. Примерно к середине фильма Стив начинает сглатывать, совершать короткие телодвижения живого человека типа разминки шеи, хмыкать на забавных репликах. Подавать признаки жизни. Дэнни смотрит в экран и сжимает руками пульт. Ему каждый раз становится страшно, что Стив просидит целый фильм мёртвой дышащей статуей, а потом молча уйдёт на второй этаж. Но он оживает каждый раз. А потом они сцепляются друг с другом снова, потому что: как вообще можно сравнивать Джека Николсона и Клинта Иствуда?! Дэнни во весь голос орёт, что круче психопата, чем Николсон, не сыграет ни один кретин в Голливуде, и почему-то чувствует такое острое облегчение, что в грудной клетке давит.