Настоящее христианство - Страница 8
Мы созданы друг для друга. Однако взаимоотношения — не говоря уже о плодотворных отношениях — слишком часто складываются трудно. Подобный парадокс мы могли обнаружить в двух предыдущих главах. Мы все понимаем, как важна справедливость, но не можем ее ухватить. Как правило, нам известно, что духовность существует и что она важна, однако нам трудно избавиться от мысли, что все это просто фантазии. Подобным образом мы все понимаем, что живем в сети человеческих отношений и что мы призваны быть социальными существами. Однако так часто нам хочется хлопнуть дверью и удалиться в гордом одиночестве, чем мы одновременно заявляем о том, что в наших отношениях произошел разрыв и что мы хотели бы, чтобы кто–то пожалел нас, пришел нас спасти и утешить. Мы все понимаем, что нам нужны отношения с другими, но не в силах выстроить их правильно. Голос, отзвук которого мы слышим в уме и сердце, настойчиво напоминает нам об обеих сторонах этого парадокса. Так что нам стоит задуматься над тем, почему это происходит.
Разумеется, иногда прекрасно побыть одному. Если вы работаете в шумном цехе завода или просто живете в тесноте, выехав куда–нибудь на природу, вы чувствуете глубокое блаженство. И даже те люди, которые получают удовольствие от общения с другими, иногда устают и садятся за книгу или идут гулять в одиночестве, чтобы обдумать свои мысли в тишине, где не слышны чужие голоса. На это сильно влияют особенности темперамента, воспитания и другие факторы нашей жизни.
Однако подавляющее большинство не хотело бы жить в постоянном и полном одиночестве. Даже застенчивые по природе люди или интроверты обычно не хотят постоянно оставаться наедине с собой. Правда, иногда кто–то становится отшельником по религиозным соображениям. Другие уединяются, чтобы избежать опасности: так, заключенный может выбрать одиночную камеру, чтобы не стать жертвой царящего внутри тюрьмы насилия. Но даже люди, делающие такой выбор, понимают, что он не совсем обычный.
Иногда же оказавшиеся в полном одиночестве в буквальном смысле слова сходят с ума. Лишенные человеческого общения, они перестают понимать, кто они сами. Похоже, что мы, люди, были созданы такими: мы находим наши предназначение и смысл жизни не просто в себе самих или во внутренней жизни, но рядом с другими, в общих целях семьи, круга соседей или коллег по работе, нашей группы, города, страны. Когда мы называем кого–то «одиночкой», мы не всегда подразумеваем, что это плохой человек, но скорее — что это необычный случай.
Существуют разные формы взаимоотношений. В современном западном мире происходит одна удивительная вещь: здесь исчезают такие формы отношений, которые всегда считались данностью. У любого человека, выросшего в африканском селении, есть несколько десятков друзей, живущих рядом; многие дети воспитываются в рамках сложной расширенной семьи (во всяком случае, так это видят люди Запада), поэтомуо практически любой взрослый, оказавшийся в поле зрения ребенка, является для него кем–то вроде дядюшки или тетушки, чего невозможно себе представить в нынешнем западном мире. В таком сообществе существуют многообразные структуры, которые поддерживают и поощряют, укоряют и предупреждают своих членов. Такое общественное хранилище народной мудрости (или, как может оказаться, глупости) создает единство людей и дает им ощущение общего направления — или, по меньшей мере, общее чувство горя во времена невыносимых трудностей. И современные западные люди даже не могут себе представить, как им этого не хватает. Так что им следовало бы задуматься об этом. В африканском сообществе люди чувствуют единство — и в хорошем, и в плохом.
И порой это действительно дурное единство. Мощное чувство солидарности может заставить все сообщество двигаться по ложному пути. Во времена подобного единства, когда все люди единодушно чего–то желали, происходили странные вещи: скажем, все население Древних Афин надменно голосовало за ведение войн, в которых они не могли победить. Или, если взять сравнительно недавние времена: подавляющее большинство населения Германии проголосовало за то, чтобы Адольф Гитлер получил абсолютную власть, и это изменило ход мировой истории. Даже когда сплоченное сообщество хорошо действует в своей внутренней динамике, это не значит, что оно приносит добрые плоды.
И разумеется, есть немало людских сообществ, которые лишены единства. Об этом красноречиво свидетельствуют как современные браки, так и хрупкое положение демократии в нашем мире. Большинство людей в нынешнем западном мире не могут себе представить какой–то иной системы, кроме демократии, да и не согласились бы ни на что другое. Так что само слово «демократия», которое как минимум означает, что все взрослые люди имеют право голоса (в отличие, скажем, от систем, где этого права были лишены женщины, или бедные, или рабы, — что часто встречалось в прошлом, причем эти общества также назывались «демократическими»), вызывает повсеместное одобрение. И если ты скажешь, что не веришь в демократию или хотя бы сомневаешься относительно нее, люди будут относиться к тебе как к сумасшедшему или опасному человеку.
Однако мы можем заметить, что с нашей демократией, как мы ее понимаем, не все в порядке. Мы не можем исправить наши взаимоотношения на масштабном уровне, как не можем этого сделать и у себя дома. В США люди принимают как нечто самоочевидное, что для получения высокого поста, не говоря уже о президентском кресле, кандидат должен быть очень богатым человеком или его должны поддерживать мощные финансовые круги. Люди нелегко расстаются с крупными суммами денег. И если они кого–то поддерживают, то ожидают от него какой–то выгоды, часто в обмен на поддержку в будущем. И когда люди это видят, в них нарастает цинизм, который разъедает отношения в стране и в обществе. В сегодняшней Великобритании люди чаще голосуют во время телевизионных реалити–шоу (скажем, за то чтобы возвести здание, способное стать конкурентом «Большому брату»), чем во время выборов — здесь я имею в виду всеобщие выборы правительства для всей страны, которое будет занимать свои посты на протяжении пяти лет, а не местные выборы, где процент участников обычно еще меньше. И затем, как это случалось не раз за несколько последних десятилетий, оказывается, что «победившая» партия пользуется поддержкой лишь трети избирателей, что заставляет задуматься обо всей системе в целом. Во многих других странах Европы происходят подобные вещи.
Мы все понимаем, что в каком–то смысле живем общей жизнью, но нам не совсем ясно, как это должно осуществляться.
Таким образом, на разных уровнях: от самого малого (брак) до самого масштабного (страна) — происходит одно и то же. Мы знаем, что должны жить вместе, но видим, что это отнюдь не так просто, как кажется. И на этих уровнях, большом и малом, но особенно это касается близких взаимоотношений, мы находим те же феномены, сопутствующие жизни человека: смех и слезы. Мы смеемся друг над другом, и мы ощущаем трагизм совместной жизни. Мм сами и наши взаимоотношения и забавны, и трагичны. Вот какие мы есть. Мы не можем, да и не хотим стать другими, хотя слишком часто все у нас не так хорошо, как нам хотелось бы.
И в основе наших взаимоотношений лежит сексуальность. Нет, я не говорю, что все наши отношения «сексуальны» в том смысле, что включают в себя эротическое поведение. Практически все общества ставят последние в особый контекст — такой как институт брака или его эквиваленты. Но когда люди вступают во взаимоотношения друг с другом, они это делают как мужчины и женщины. Мы помним об этом не только тогда, когда вступаем в особые (романтические, эротические и т.д.) отношения. И здесь снова мы ощущаем всем нутром, что мы существа, имеющие пол, но одновременно нам очень трудно быть такими существами. Сексуальность — это особенно яркий пример того парадокса, который я хочу продемонстрировать. Нам может показаться, что эта сфера не самое подходящее место для того, чтобы вслушиваться в отзвук уже упомянутого голоса. Но это лишь указывает на глубину нашего непонимания вещей.