Настоящая фантастика – 2010 - Страница 132

Увы, следует признать, что даже в самых привлекательных вариантах имперского будущего на порядок меньше чудесного, чем было явлено читателю в «Туманности Андромеды» Ефремова и в «Полдне, XXII век» Стругацких. Ведь в Российской империи даже галактического масштаба идут непрерывные войны, совершаются преступления, сохраняется имущественное и социальное неравенство. Фантасты-имперцы остаются в плоскости современных представлений о будущем, они, как и их либерально-демократические антиподы, неспособны выстроить евангельскую вертикаль Нового Неба и Новой Земли. Неудивительно, что появляются произведения, где Российская империя будущего описывается скорее как царство антихриста, нежели как Царство Христа[8]. Повторилась история советской фантастики «ближнего прицела», как и положено — в виде фарса. Космос русской интеллигенции, на этот раз в лице фантастов-имперцев, снова замкнулся на государственной власти, только — на воображаемой монархической. Но в «имперском лагере» оказались и другие авторы — те, которые в формуле «православие — самодержавие — народность» сделали упор на первый элемент. Они-то как раз остро чувствовали недостаток чудесного в монархическо-утопических произведениях своих коллег и попытались его компенсировать, введя прямое правление евангельского (и не только) чуда в своих текстах. Возник феномен так называемой сакральной фантастики[9].

Мы подошли, пожалуй, к самому любопытному моменту нашего исследования. В самом деле, если фантастика — квазирелигия, что выйдет, если «фантастическим» инструментарием воспользуется для решения своих задач автор действительно верующий, обладающий цельным религиозным мировоззрением?

Получаются странные вещи. И здесь нельзя не вспомнить английского писателя Клайва Льюиса, его трилогию «За пределами безмолвной планеты» — «Переландра» — «Мерзейшая мощь». Будучи истовым христианином, более того — неофитом, уверовавшим под влиянием своего друга, в будущем знаменитого Дж. Р. Р. Толкина, Льюис страстно желал облечь свой сакральный опыт в художественную форму и избрал для этого, как ему казалось, беспроигрышный вариант — жанр уже чрезвычайно популярный в то время, научную фантастику. И что же? И ничего. В отличие от тех же «Хроник Нарнии», НФ-трилогия не снискала ему ни славы, ни даже признания любителей НФ. Казалось бы — полет на Марс, Венера, таинственный институт на Земле. Интересно же! Но вещи словно провалились в пустоту. Состояние, в которое впадает любитель фантастики при чтении подобных текстов, — тягостное недоумение: «А что это было?»

Похожая неудача постигла и современное поколение русских писателей — апологетов сакральной фантастики, к которым следует отнести прежде всего Д. Володихина, Е. Хаецкую (в ряде произведений), Н. Иртенину и еще нескольких авторов, использующих фантастику в качестве приема для проповеди христианских ценностей. Ни один из подобных романов не стал заметным событием.

Легко понять — почему. Основное, базовое ФД подобного текста формулируется следующим образом: Бог есть, и все, что написано в Библии, — истина. Стоп. Приехали. Ерунда какая-то выходит. Потому что для верующего человека подобное ФД не то чтобы даже кощунственно — оно избыточно. Для христианина это — и так истина. Все равно что сделать фандопущение: предположим, что человечество существует. А для любителя фантастики — как мы выяснили, атеиста либо агностика, такое ФД неприемлемо, так как противоречит его мировоззрению, следовательно, вызывает отторжение, зачастую невольное, на уровне рефлекса. Любителю фантастики нужны совсем иные чудеса: пришельцы и сверхцивилизации, супертехнологии и путешествия во времени. В гипотезе Бога он категорически не нуждается.

Вот роман Володихина «Команда бесстрашных бойцов». Фантдопущение таково: в результате неких манипуляций часть Преисподней материализовалась в нашем мире. Самые настоящие черти ведут войну с человечеством. Единственное место, где можно спастись, — православный монастырь, а самое верное средство одолеть демона — крест-мощевик с частицей православного святого… Господи, зачем все это? Православный заряд автора уходит в песок, ибо любитель фантастики предпочел бы пришельцев или волшебных монстров, да так он все это и воспринимает, он вообще не замечает религиозных параллелей, для него это просто фэнтези… Да и хорошо ли оказывается низводить православные святыни до уровня артефактов боевой магии, словно в дурной компьютерной игрушке?

Нет, подлинной религии явно нечего делать в заменителе религии. И кстати. Мы сказали, что хорошая НФ всегда занимается богостроительством и богоискательством. И какое же богоискательство возможно в религиозной (сакральной) фантастике, где существование Бога уже задано, уже постулировано?

Апологеты сакральной фантастики в конце концов поняли это. Был предложен новый термин: христианский реализм. Как раз в том смысле, что для христианина подобные произведения — никакая не фантастика. Вот именно. Реализм. Не фантастика. Как говорится в известном анекдоте, надо или крест снять, или штаны надеть.

Что и требовалось доказать.

Пришло время подвести итоги. А они таковы.

1. Фантастика — особый вид литературы: это один из способов осмысления действительности, пришедший на смену религиозному мировоззрению.

2. Основным стержнем фантастики является факт чуда, а метод, с помощью которого это чудо вводится в текст, — фантастическое допущение.

3. Существуют принципиальные различия между русскоязычной и западноевропейской фантастикой, основанные на различиях в православной и протестантской этиках.

Но, пожалуй, главный итог заключается в том, что, несмотря на фактически официальное признание религиозного чуда в нашей жизни (вспомните ежегодные телевизионные трансляции из Иерусалима, где в пасхальную ночь в храме Гроба Господня священнослужители чудесным образом обретают благодатный огонь), в чуде, даруемом Фантастикой, и главным образом Научной Фантастикой, нужда отнюдь не пропала. Ведь большинство любителей фантастики люди либо неверующие, либо просто предпочитающие научное мировоззрение религиозному. Они тоже жаждут чуда. И жажда эта должна быть утолена.

На мой взгляд, проза братьев Стругацких делится по своим художественным особенностям на три периода. Первый, ранний, включает в себя тексты, созданные ими до «Попытки к бегству» (1962). Собственно, Борис Натанович Стругацкий так и писал: «Эта небольшая повесть сыграла для нас огромную роль, она оказалась переломной для всего творчества ранних АБС. Сами авторы дружно считали, что „настоящие Стругацкие“ начинаются именно с этой повести». Второй период породил наиболее известные произведения АБС, и продолжался он от «Попытки к бегству» до «Града обреченного» (написан в 1975 году, а опубликован лишь в 1988/1989-м). Наконец, третий, поздний период продлился от «Града обреченного» до кончины Аркадия Натановича в 1991 году.

С начала 1960-х годов АБС получили колоссальный авторитет у советской интеллигенции. Они имели возможность «влиять на умы» и пользовались ею неизменно, к удовольствию читателей. В наши дни нередко приходится слышать, что «классические АБС», т. е. тексты 60-70-х годов, главным образом второго периода, представляют собой «литературу идей». Что ж, спорить с этим глупо: повести того времени действительно насыщены научными, социальными, философскими, этическими проблемами, в них легко обнаруживаются следы полемики, которая велась в интеллектуальной среде, а оригинальные идеи щедро рассыпаны по всей художественной ткани произведений. Ныне в полемиках, возникающих по поводу творчества АБС, часто звучит мнение: именно обилие свежих идей покорило когда-то читателей АБС. Что же касается художественных особенностей их творчества, то они как-то отходят на второй план. Порой даже знатоки позволяют себе высказывания в духе: «Не тем брали». Или: «Да важно ли это вообще?» Или: «Обилие идей и было главной художественной особенностью». Или: «Их позиция — вот о чем надо говорить прежде всего!»