Настанет день - Страница 35

– Мне кажется, вы чересчур много работаете.

– Объясните это моему шефу.

Федерико улыбнулся. У него была удивительная улыбка, казалось, она могла согреть промерзшую зимнюю комнату. Дэнни подумал, это оттого, что за ней скрывалось страдание. Он так же улыбался, когда шепотом поблагодарил его за «это печальное дело», то есть за вынос мертвого младенца Тессы из квартиры.

Старик сказал, что, если бы не его, Дэнни, работа, они бы пригласили его на ужин сразу же, как только Тесса оправилась от гриппа.

Дэнни посмотрел на Тессу, поймав ее взгляд. Она опустила голову, и прядь волос выбилась из-за ее уха и упала на глаза. Тут он напомнил себе: она – не американская девушка, для которой переспать с практически незнакомым мужчиной – вещь, может быть, и не самая простая, но и не такая уж невозможная. Она итальянка. Старый Свет. Веди себя прилично.

Он снова перевел взгляд на ее отца:

– Чем вы занимаетесь, сэр?

– Федерико, – поправил старик и похлопал его по руке. – Мы пили анисовую, преломили хлеб, а значит, вы должны звать меня Федерико.

Дэнни согласился:

– Чем вы занимаетесь, Федерико?

– Дарую ангельское дыхание смертным. – Он взмахнул рукой, точно импресарио.

Там, куда он указал, в простенке между двумя окнами, стоял фонограф, который Дэнни заметил еще с порога как некий чужеродный для этой комнаты элемент. Ящик фонографа был из первоклассного материала – мелкослойного красного дерева с резным орнаментом, напомнившим Дэнни о европейских монарших домах. Вверху помещалась вертушка с лиловой бархатной подложкой, а внизу имелся шкафчик для пластинок с двумя дверцами, украшенными резьбой, судя по всему, ручной работы.

Когда на этом устройстве с позолоченной металлической ручкой крутилась пластинка, шум мотора был почти неразличим. Такого звучания Дэнни раньше никогда в жизни не слышал. Они слушали интермеццо из «Сельской чести» Масканьи, и Дэнни твердо знал, что, войди он в гостиную с завязанными глазами, он бы решил, что певица поет прямо здесь, рядом. Он еще раз взглянул на фонограф и заключил, что аппарат наверняка стоит в три-четыре раза дороже дровяной плиты.

– «Сильвертон Б-двенадцать», – объявил Федерико с еще более распевными интонациями, чем обычно. – Я ими торгую. Я продаю и «Б-одиннадцать», но мне больше нравится, как выглядит «двенадцатый». Стиль Людовика Шестнадцатого существенно превосходит стиль Людовика Пятнадцатого. Вы согласны?

– Конечно, – ответил Дэнни, хотя, если бы ему сказали то же самое о каком-нибудь Людовике Третьем или Иване Восьмом, ему все равно пришлось бы это принять на веру.

– С ним не сравнится никакой другой фонограф на рынке, – вещал Федерико с лучащимся взором проповедника. – Никакой другой аппарат не способен проигрывать все существующие типы пластинок – «эдисон», «пате», «виктор», «колумбия» и «сильвертон», только подумайте. Нет, друг мой, такими возможностями обладает лишь он. Вы можете купить фонограф и за восемь долларов, – он поморщился, – но будет ли он звучать как этот? Услышите ли вы ангелов? Вряд ли. А потом ваша дешевая иголка износится, начнет скакать по бороздкам, и скоро вы будете слышать только треск и шорох. И каков же результат, смею спросить? Вы просто обеднеете на восемь долларов. – Он снова простер руку в сторону ящичка с фонографом, точно гордый отец первенца. – Качество стоит дорого. Но это разумно.

Дэнни подавил смешок, очень уж его забавлял этот маленький старичок с его горячей верой в капиталистические ценности.

– Папа, – проговорила Тесса, стоявшая у плиты, – не будь такой… – Она помолчала, подыскивая слово. – Eccitato.

– Возбужденный, – подсказал Дэнни.

Она сдвинула брови, поглядев на него:

– Васпуш?..

– Воз-буж, – поправил он. – Воз-буж-денный.

– Вузбужденный.

– Почти так.

Она подняла деревянную ложку.

– Этот английский! – воскликнула она.

Дэнни вдруг подумал: а какова на вкус ее шея, золотисто-коричневая, точно мед? Женщины были его слабостью с тех пор, как он достаточно повзрослел, чтобы замечать их и видеть, что и они, в свою очередь, обращают на него внимание. Он зачарованно смотрел на шею Тессы, на ее горло. Страшная, восхитительная жажда обладания. Присвоить на одну ночь чьи-то глаза, капли пота, биение сердца.

И эти мысли – здесь, при ее отце. Господи!

Он снова повернулся к старику, внимавшему звукам музыки, полузакрыв глаза. Воплощенное неведение. Милый, любезный, не ведающий обычаев Нового Света.

– Я люблю музыку, – проговорил Федерико и открыл глаза. – Когда я был маленьким, менестрели и трубадуры заходили к нам в деревню с весны до конца лета. Я слушал и смотрел, как они играют, пока мать меня не прогоняла, иногда ей даже приходилось меня стегнуть. Эти звуки. Ах, эти звуки! Язык – лишь слабая замена им. Вы понимаете?

Дэнни покачал головой:

– Не уверен.

Федерико подтащил кресло ближе к столу и наклонился вперед:

– Человек рождается со змеиным языком. Так было всегда. А птица не умеет лгать. Лев – охотник, его должны бояться, это правда, но он верен своей природе. Дерево и камень тоже ей верны, они – лишь дерево и камень. Не больше, но и не меньше. А человек – единственное создание, которое способно произносить слова, и он использует этот великий дар, чтобы предавать истину, предавать себя, предавать природу и Бога. Человек укажет на дерево и будет уверять вас, что это не дерево, встанет над вашим трупом и будет утверждать, что это не он вас убил. Видите ли, слова – это речь для мозга, а мозг – всего лишь машина. Но музыка, – он торжествующе улыбнулся и воздел указательный палец, – музыка обращается к душе.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.