Настанет день - Страница 33

– Я все, иду.

– Идешь? – не понял Лютер.

– Точно, – подтвердил Джесси. – Иду по долгой-долгой дороге, и Господь не на моей стороне. Да и не на твоей, Лютер.

За то время, что они были знакомы, Джесси ни разу, ни единого разочка не называл Лютера тем именем, которое тот получил при рождении.

– Выгрузим-ка это барахло, – предложил Лютер. – А, Джесси? – Он потянулся к веревкам, которые привязывали собранное добро к багажнику Артура Смолли. – Давай-ка. И разделаемся с этой хренью.

– Он не со мной, наш Господь, – продолжал твердить Джесси. – И не с тобой. И не в этом переулке. Думаю, Он уж покинул этот мир. Подыскал себе другой и о нем теперь заботится. – Он хихикнул и поглубже затянулся. – Как по-твоему, сколько было тому синенькому ребенку?

– Года два, – сказал Лютер.

– Что-то вроде, – согласился Джесси. – А мы забрали украшеньица его мамаши, верно? У меня вот тут в кармане лежит ее обручальное кольцо. – Он похлопал себя по груди. – Я тебе вот чего скажу, – проговорил он, показывая на заднюю дверь клуба. – Если эта вот дверь отперта – позабудь все, что я тебе сейчас говорил. Если она откроется… Значит, в этом переулке есть-таки Господь. Да, вот так.

И он подошел к ней, и повернул ручку, и дверь отворилась.

Лютер заметил:

– Ни черта это не значит, Джесси. Ни черта не значит, кроме того, что кто-то позабыл запереть дверь.

– Как знать, – возразил Джесси. – Как знать. А скажи-ка, ты думаешь, я и правда заставил бы старика раскопать могилку его дочки?

Лютер проговорил:

– Понятно, нет. Мы были под коксом. Вот и все. Под коксом и тряслись от страха. И малость спятили.

– Брось-ка эти веревки, братец, – попросил Джесси. – Ничего мы не станем таскать.

Лютер отступил от машины.

– Джесси, – произнес он.

Джесси так резко вскинул руку, что казалось, вот-вот залепит Лютеру оплеуху, но его пальцы мягко коснулись Лютерова уха.

– Славный ты парень, Деревня.

И Джесси вошел в клуб «Владыка», и Лютер двинулся за ним, и они прошагали по мерзкому заднему коридору, вонявшему мочой, и вышли в зал прямо из-за черного бархатного занавеса. Декан Бросциус сидел точно в том же положении, в каком они его оставили, за столиком у подмостков. Из прозрачного стакана он посасывал чай с молоком, и он встретил их улыбкой, по которой Лютер смекнул, что в чае не одно только молоко.

– Бьет двенадцать, – провозгласил Декан, махнув в окружавшую его темноту. – Вы явились как раз с боем часов. Нужно ли мне надеть маску?

– Не-а, сэр, – ответил Джесси. – Вам тут никому не надо беспокоиться.

Декан принялся шарить рядом с собой, точно все равно хотел отыскать маску. Движения у него были беспорядочные. Наконец он уставился на них, и на лбу у него блестели капли пота, крупные, словно градины.

– Ого, – изрек он. – Да у вас, ниггеры, усталый вид.

– Мы и правда устали, – сообщил Джесси.

– Ну что ж, тогда подсаживайтесь сюда. Расскажите Декану о ваших трудах.

Из тени слева от Декана вынырнул Франт, неся чайник на подносе, и маска у него на лице колыхалась от вентилятора над головой. Он спросил их:

– Чего это вы через заднюю?

– Ноги сами нас принесли, мистер Франт, – ответил Джесси и, выхватив из-за пояса свой «сорок пятый», пальнул Франту в самую маску.

Лицо Франта исчезло в красном облаке.

Лютер присел на корточки с криком «Стой!», Декан поднял руки и начал: «Ну…» – но Джесси выстрелил, и от левой руки у Декана отлетели пальцы и шмякнулись о стену. Декан проорал что-то, чего Лютер не понял, потом произнес: «Погоди, ты…» Джесси выстрелил снова, но с Деканом, похоже, ничего не случилось, и в первую секунду Лютер подумал, что пуля попала в стену, но тут он увидел, как Деканов красный галстук делается все шире. На белой его рубашке расцветало пятно крови. Декан глянул на это пятно и с бурлящим звуком выдохнул.

Джесси повернулся к Лютеру, и улыбнулся широко, по-Джессиному, и произнес:

– Черт. Вот потеха, а?

Тут Лютер увидел какую-то тень на сцене, и не успел он произнести: «Дже…», как между барабанами возник Дымарь с вытянутой вперед рукой. Джесси полуобернулся, и тут воздух полыхнул белым и потом желто-красным. Получив две пули в голову и одну в горло, Джесси кувырнулся вниз.

Он рухнул Лютеру на плечо, и Лютер потянулся и взял его пистолет, а Дымарь все палил, и Лютер заслонил лицо ладонью, точно она могла защитить от пуль, и стал стрелять из Джессиного «сорок пятого», чувствуя, как тот прыгает у него в руке. Перед глазами Лютера мелькали сегодняшние сине-черные тела, мертвых и еще живых, и он слышал, как его собственный голос орет: «Нет, нет, не надо, нет», и представлял, как пуля влетает ему в глаз, а потом он услыхал вопль, пронзительный и потрясенный, и перестал стрелять, и отнял ладонь от лица.

Лютер прищурился и увидел Дымаря, тот лежал скорчившись на сцене. Руками он обхватил живот. Рот у него был разинут, в горле клокотало. Левая нога дергалась.

Лютер проверил, как у него самого-то насчет ранений. Левое плечо все было в крови, но когда он расстегнул рубашку и пощупал, то понял, что вся эта кровь – Джессина. Под глазом была ссадина, но неглубокая, не от пули. Вот тело было словно чужое. Он его словно бы у кого-то одолжил, словно в нем должен быть не он, а кто-то еще. Словно настоящий хозяин этого самого тела, кто бы он ни был, уж явно не должен был соваться в клуб «Владыка», да еще с черного хода.

Лютер поглядел вниз, на Джесси, и часть его души изошла слезами, но другая часть не чувствовала ничего, даже облегчения оттого, что сам он жив. Затылок у Джесси был словно разорван каким-то хищником, из дыры у него на шее по-прежнему хлестала кровь. Лютер опустился на колени и наклонил голову, чтобы заглянуть своему другу в глаза. Глаза были малость удивленные, как будто Старик Байрон только-только объявил ему, что общий фонд чаевых за вечер оказался больше, чем думали.

Лютер прошептал: «Эх, Джесси» – и закрыл ему глаза, а затем положил ладонь ему на щеку. Джесси начал уже остывать, и Лютер обратился к Господу, умоляя простить его друга за то, что этот самый друг совершил, потому что положение у друга было отчаянное, его загнали в угол, но, Господи, в душе он хороший человек и до этого не причинял никаких страданий никому, кроме себя.

– Ты… можешь… сделать… как надо.

Лютер повернулся на голос.

– Ты же… ум-мница… – Декан с шумом втянул воздух. – Ум-мный парень…

Лютер поднялся, держа в руке пистолет; подошел к столу, обогнул его, нарочно встал справа от Декана, чтобы жирному дураку пришлось перекатить свою дурацкую башку, иначе не увидит его, Лютера.

– Пойди приведи… этого доктора… вы к нему сегодня ходили. – Декан еще раз вздохнул, в груди у него засвистело. – Пойди приведи его.

– И ты все-все простишь и позабудешь, да? – спросил Лютер.

– Го… Господь свидетель.

Лютер стянул маску и три раза кашлянул Декану в лицо.

– А может, я буду на тебя кашлять, пока мы, черт дери, не поймем, заразился я сегодня этой дрянью или нет?

Декан попытался уцелевшей рукой дотянуться до руки Лютера, но тот ее отдернул.

– Не смей меня трогать, чертово отродье.

– Пожалуйста…

– Что – пожалуйста?

Декан тяжело и хрипло вдохнул, сипя грудью, и облизал губы.

– Пожалуйста, – произнес он снова.

– Что – пожалуйста?

– Сделай… как надо.

– Ладно, – ответил Лютер, ткнул пистолетом в складки под Декановым подбородком; Декан глядел ему прямо в глаза, и он нажал на спуск. – Годится, черт дери? – крикнул Лютер, глядя, как тот заваливается влево и сползает по задней стенке кабинки. – Убивать моего друга? – Лютер выстрелил в него снова, хоть и знал, что он уже мертвый. – Черт! – крикнул Лютер в потолок и схватился за голову, прижав к ней пистолет, и снова заорал: – Черт!

Тут он заметил, что Дымарь пытается ползти в луже собственной крови, и Лютер, пинком отшвырнув с дороги кресло, шагнул к нему, держа пушку в вытянутой руке. Дымарь повернул голову и остался лежать где лежал, пялясь вверх, на Лютера, и жизни у него в глазах было не больше, чем в глазах Джесси.