Настанет день - Страница 17

– Чему обязаны? – поинтересовалась она.

– К Старейшинам, – кратко объяснил он.

– Всё они что-то замышляют и затевают, Эйден, разве не так? И какое же у тебя место в их замыслах?

Он чуть наклонился к ней:

– Только мать зовет меня Эйденом.

Она отстранилась:

– Так я для тебя теперь как мать, так, что ли?

– Не совсем. Хотя из тебя бы вышла неплохая мамочка.

– Подумайте, какой пай-мальчик, воды не замутит.

– Тебя замутил.

Глаза у нее на мгновение вспыхнули. Светлые глаза цвета базилика.

– Тебе надо бы сходить покаяться.

– Не нужно мне каяться, ни в чем и ни перед кем. Иди сама.

– Почему я?

Он пожал плечами.

Она прислонилась к двери, вздохнула. Глаза у нее были усталые. Ему хотелось стиснуть ее и сжимать долго, до изнеможения.

– Что ты говорила Джо?

Нора сделала шаг вперед, сложила руки на груди:

– О чем?

– О моем боксе.

Она грустно улыбнулась:

– Говорила, что ты больше никогда не выйдешь на ринг. Только и всего.

– Только и всего?

– Я по твоему лицу вижу, Дэнни. Ты это разлюбил.

Ему захотелось кивнуть, но он сдержался. Она угадала, и ему было мучительно осознавать, что она видит его насквозь. Всегда видела. И всегда будет видеть. Он иногда задумывался о своих прошлых ипостасях, о разных Дэнни: о Дэнни-мальчишке, о Дэнни, когда-то мечтавшем стать президентом, о Дэнни, который хотел поступить в колледж, о Дэнни, который слишком поздно понял, что влюбился в Нору. Но главный из этого множества Дэнни был в собственности у Норы, и она обходилась с ним как с вещицей, болтающейся у нее где-то на дне сумочки, среди крупинок талька и случайных мелких монеток.

– Значит, ты хочешь войти, – проговорила она.

– Верно.

Она шагнула назад:

– Входи.

Старейшины вышли из кабинета: цветущие мужчины, обращавшиеся с его матерью и с Норой по-старосветски галантно, что в душе раздражало Дэнни.

Первыми заняли свои места за обеденным столом Клод Месплед и Патрик Доннеган, олдермен и политический босс Шестого района, без слов понимающие друг друга, как старые супруги за бриджем.

Напротив них уселся Сайлас Пендергаст, прокурор округа Саффолк, непосредственный начальник Коннора, брата Дэнни. Сайлас умел выглядеть несгибаемым и независимым, на самом же деле он всю жизнь пресмыкался перед администрацией, оплатившей его обучение в юридической школе и с тех пор державшей его при себе в постоянном легком опьянении.

В конце стола, рядом с отцом Дэнни, расположился Билл Мадиган, заместитель начальника полиции, по слухам особо приближенный к комиссару О’Мире. Возле Мадигана – человек, которого Дэнни раньше никогда не встречал: некто Чарльз Стидмен, высокий, молчаливый, единственный из всех, кто щеголял прической за три доллара; остальные платили за визит к парикмахеру не больше пятидесяти центов. Стидмен был облачен в белый костюм, белый галстук и двухцветные короткие гетры. Он рассказал матери Дэнни, в ответ на ее вопрос, что, помимо всего прочего, является вице-президентом Ассоциации рестораторов и владельцев гостиниц Новой Англии, а также председателем Союза фидуциарной[23] безопасности округа Саффолк.

По глазам матери и ее неуверенной улыбке Дэнни заключил, что она понятия не имеет, о чем идет речь, но она все равно вежливо кивнула.

– Это что же, профсоюз вроде ИРМ? – поинтересовался Дэнни.

– ИРМ – преступники, – заявил его отец. – Ведут подрывную деятельность.

Чарльз Стидмен успокаивающе поднял руку и улыбнулся Дэнни, глаза у него были ясные, как хрусталь.

– Не совсем ИРМ, несколько другое, Дэнни. Я банкир.

– О, банкир! – воскликнула мать Дэнни. – Как замечательно.

Последним, между Коннором и Джо, братьями Дэнни, за стол уселся дядюшка Эдди Маккенна, не родной его дядя, но все равно что член семьи: закадычный друг отца еще с подростковых времен, когда они носились по здешним улицам, осваивая новую родину.

В полицейском управлении они являли собой впечатляющую пару. Томас Коглин был воплощением аккуратности во всем – в прическе, фигуре, речи, а Эдди Маккенна был огромным хвастливым обжорой. Он руководил Службой особых отрядов – подразделением, занимавшимся массовыми шествиями, визитами сановников, а также стачками, бунтами и прочими беспорядками.

При дядюшке Эдди эта служба приобрела более расплывчатые, но и более широкие полномочия: теневое управление внутри официального, державшее преступность на низком уровне путем, как говорили знающие люди, «искоренения проблем до того, как они укоренятся». Отряды Эдди состояли из копов-ковбоев того самого сорта, который комиссар О’Мира поклялся изгнать из рядов полиции. Служба эта накрывала шайки грабителей, когда те только направлялись на дело, хватала рецидивистов, едва вышедших из ворот Чарлстаунской тюрьмы, и обладала сетью платных осведомителей и уличных топтунов – сетью настолько разветвленной, что она была бы сущим благословением для каждого копа в городе, да только Маккенна хранил все имена агентов исключительно в собственной голове.

Он посмотрел через стол на Дэнни и направил ему в грудь вилку:

– Слышал, что вчера приключилось, пока ты занимался богоугодными делами в порту?

Дэнни покачал головой. Он все утро отсыпался после пьянки со Стивом Койлом.

Между тем Нора внесла и поставила на стол блюдо дымящейся зеленой фасоли с чесноком.

– Они забастовали, – сообщил Эдди Маккенна.

– Кто? – не понял Дэнни.

– «Сокс» и «Кабс», – пояснил Коннор. – Мы там были, я и Джо.

– Всех их давно пора отправить воевать с кайзером, – заметил Маккенна. – Свора лодырей и большевичков.

Коннор хмыкнул:

– Представляешь, Дэн? Народ просто очумел.

Дэнни улыбнулся, вообразив себе эту картинку:

– Вы меня не разыгрываете?

– Нет, так все и было, – оживился Джо. – Они разозлились на хозяев, не вышли играть, и зрители взбесились и начали кидаться чем попало и орать.

– Так что, – продолжал Коннор, – пришлось послать к ним Сладкого Фица [24], чтобы успокоить всю эту толпу. Сам мэр на матче, представляешь? Да и губернатор.

– Калвин Кулидж. – Отец покачал головой, как он всегда делал при упоминании имени губернатора. – Республиканец из Вермонта у руля демократического Массачусетса. – Он вздохнул. – Господи спаси.

– И вот все они на матче, – рассказывал Коннор. – Кроме Питерса, он хоть и нынешний мэр, но всем наплевать, зато на трибунах Карли [25] и Сладкий Фиц, два бывших мэра, и оба, черт побери, куда популярнее теперешнего, и вот они выставляют Фица с мегафоном, и он гасит бунт в зародыше, еще до того, как все по-настоящему полыхнуло. Но народ на дешевых местах все равно рвет и мечет, швыряет тяжелые предметы, выдирает кресла и прочее. И тут парни выходят-таки играть, но их никто не приветствует, черт возьми.

Эдди Маккенна похлопал по своему обширному животу и с шумом выдохнул через нос:

– Надеюсь, теперь у этих большевичков отберут медали серии. У меня просто все переворачивается внутри, когда я думаю, что им вручили награды просто за то, что они отыграли. Что ж, ладно. Бейсбол все равно сдох. Сборище дармоедов, у которых кишка тонка сражаться за свою страну. И хуже всех – Рут. Ты слышал, Дэн, что теперь он хочет сделаться хиттером? Читал в одной утренней газете – больше, видите ли, не желает стоять питчером, заявляет, что не выйдет на площадку, если они не станут платить ему больше и к тому же если его не снимут с питчерской горки. Можешь в такое поверить?

– Куда катится мир? – Отец глотнул бордо.

– А вообще, – Дэнни обвел взглядом стол, – из-за чего сыр-бор?

– Ммм?

– Чем они недовольны-то? Ведь просто так забастовку не устраивают.

Джо ответил:

– Кажется, они говорили, что хозяева изменили договор.