Наследники минного поля - Страница 1

Вся Одесса называла их гицелями, и над происхождением этого слова Света никогда не задумывалась. Задыхаясь от ужаса, она видела, как маленькая белая собачонка визжала и кувыркалась в сачке. Как эти, с толстыми красными загривками, вытряхнули ее туда, в воющую и скулящую будку. А больших, Света сама видела, они поддевают на крюк. Такой железный крюк с пыльным куском мяса. И дёргают, и псы извиваются, но кричать не кричат. Не могут, наверное. Света тоже не могла, а то бы закричала. На всю эту жаркую сонную улицу и на весь мир. А тот наверху машины, в линялой майке, с потными кругами по бокам, очень даже мог, и рявкнул весело:

— Тута! Двигай дальше, Лёпа!

Жуткая машина двинулась дальше, и Света побежала за ней, но чтоб казалось — просто так. Делая "приличную девочку", так это называлось у них в семье. В голубых носочках и в голубом отглаженном платьице, вприпрыжку, этакое ясноглазое создание летит по размякшему от жары асфальту, даже отпечатков туфелек не оставляя и носочков не пыля. Посмотреть со стороны: мама дала девочке денежку на мороженое за примерное поведение и отличный табель. Другая картина не вырисовывается. Чтобы это дитя знало расположение пивных будок на двадцать кварталов во все стороны — никому бы в голову не прилило. Даже циничное сердце прокурора по делам несовершеннолетних не замутилось бы таким подозрением. Так и осталось бы повёрнутым в ту сторону голубым своим боком.

А пивная будка, конечно, там и стояла: на углу Коблевской, где начинается Соборка. И, по счастью, работала. Так что машина остановилась, и потные работники по очистке города от бродячих собак пошли освежиться.

Замерев за корявым боком акации, Света выжидала момент. И только когда, отдув пену, те трое присосались и по первому разу крякнули — рванула к дощатому зеленому кузову. Задвижка, тут простая задвижка, она видела. Никаких сложностей: собаки изнутри не откроют. Она была очень тяжёлая, эта задвижка, и горячая от солнца. И с первого раза не поддалась, а собаки, почуяв, взвыли.

— Цыц, дурные! Миленькие, цыц, — умоляла Света, царапая ногтями проклятую железку. Ее нужно было слегка поддать вверх, и мир обернулся вокруг себя несчётные разы, пока Света это сообразила. И тут же была сбита с ног восторженно лающим лохматым потоком. О, это была мечта любого одесского ребёнка: распахнутая дверь собачьей смертной будки, и удирающие во все стороны разномастные, ликующие, большие и маленькие псы!

— Стой! Держи ее, Лёпа! Ах ты, сучка!

Это уже орали за худыми Светиными лопатками, которые, отчаянно двигаясь, помочь Свете никак не могли. Воздух вдруг стал густым-густым, и Светины ноги в голубых носочках раздвигали его с усилием, как морскую воду. Один квартал до Петра Великого ей надо было пробежать, а там — заворот, и еще заворот, и дальше проходной двор, где есть шанс оторваться. Но ясно было, что не добежать. Гицели её догонят и схватят. Своими лапами собачьих убийц.

Метнуться в первый попавшийся двор — рискованно, не знает она дворов в этом квартале. Как раз попадёшь в тупик. Если на дерево… на высокое дерево… чтобы с него на крышу… и по крышам уйти… Драгоценное мгновение Света потратила на молящий взгляд вверх, но ничего ей в высших сферах не выгорело. Дома тут были высокие, и ни одно дерево до крыш не доставало.

А Лёпа и два безымянных бугая догоняли. Что они, собственно, сделают, ухватив её за платьице: будут бить лицом об асфальт? разорвут на части? сволокут в милицию? — они не вникали, так же, как Света. И даже огромный пёс тёмной шерсти, козырь сегодняшней добычи, бежавший теперь бок о бок с девчонкой, её почему-то не обгоняя — не притормозил ни на миг раздумья чистый азарт этой погони.

— Папа, папочка… — задыхалась Света. Но папочка из Воркуты, или где он сейчас, никак не мог ей помочь. А может быть, и мог? Наверное, он был уже не в Воркуте, а в-том-месте-где-он-сейчас, папа Андрей. Потому что слева из подворотни выскочил Свете наперерез мальчишка чуть её повыше, и рванул за локоть:

— Дуйте сюда. Пулей, ну?

Не разбирая, почему вдруг её называют на "вы", Света за ним и дунула. Они промчались поперёк большого двора, завернули в гулкий закоулок, и мальчишка потянул её вниз и ещё раз налево, нырнуть в облезлую дверь. Там сразу была прохлада, и запах погреба, а они шарахнулись по каким-то ступенькам ещё вниз, подальше от мирных полосок света, проходящих между рассохшихся досок. Мальчишка все не отпускал ее локоть, и Света, во всем на него положась, шла уже в полной темноте и безопасности. Тут пахло погребом, а под ногами потрескивала каменная крошка. Что-то живое и мягкое потерлось о ее бедро, но, оглушенная погоней, Света и это приняла как должное. Наверное, в этом подвале кто-то живет. Но неопасный. Теплый и добрый. Весь меховой.

Слабенько загорелся фонарик, но Свету он прямо ударил по глазам, и она закрылась локтем. Её потянули вниз за подол:

— Ну, не дрыгайся. Всё уже. Сядь вот на ящик. Тут не достанут, этого места никто не знает. Пить хочешь?

Оказалось, что Света страшно хотела пить. Еще когда гицели взялись за гранёные кружки, называемые почему-то бокалами, уже тогда хотела. Теперь она присосалась к темной бутылке с водой, наслаждаясь и захлебываясь.

— Эх ты, герой, с горла пить не умеешь, — посочувствовал мальчишка. — Ты верхней губой горла не касайся, это ж не соска. Во-во, щелочку оставь. Усекла?

Света благодарно кивнула. Уже и оглядеться можно было, и то, что было видно в жёлтеньком круге фонарика, ей понравилось. Ящик побольше, покрытый газетой, очевидно, изображал стол. Сама она сидела на ящике поменьше, и приятно чувствовала попой его шершавую поверхность. Мальчишка был светловолосый, в клетчатой рубашке, и на Свету смотрел с большим одобрением.

Откуда-то из недр ящика-стола он раздобыл пару подсохших бубликов и сунул один Свете. Другой разломил и подбросил кусок чёрному псу, который, оказалось, сидел тут же, у Светы под боком. Пес лязгнул, и кусок исчез прямо из воздуха.

— У, какой, — уважительно протянул мальчишка. — Как его зовут?

Света уже и удивляться была способна:

— Разве это не твой?

— Ты что? Он же с тобой бежал! Я думал, это ты его выручала. Ну ты даёшь, слушай, я все видел! Как ты дверцу — раз! А собаки — прямо брызнули! И во все стороны! А эти ушивки — как заорут, и за тобой! И кружки побросали, прямо вдребезги! А ты — как чемпион по бегу, вся вытаращенная! И пёс за тобой! Я потому и подумал, что они твоего пса поймали.

Пёс потерся мордой о Свету, подтверждая, что мальчишка думал правильно. И для убедительности прискулил.

— Ты смотри, кровь! У него вся морда разодрана!

Пса немедленно обследовали под фонариком. Одна щека была окровавлена, и пёс это место трогать не давал.

— Это они его, гады, крюком, — присвистнул мальчишка. — Надо тёртым рогом присыпать, я знаю. И заживет, как на собаке. Слушай, я знаю, где есть рог. Я сбегаю принесу. Ты бояться не будешь? Я быстренько. Фонарик выключим давай, экономить надо, а я тебе свечку зажгу. Только не лазь никуда.

Света ни капельки не боялась. И свечка горела так мягко, слегка подрагивая на лёгком, неизвестно откуда тянущем сквознячке. И пес, огромный и тёплый, положил морду Свете на плечо, аж глаза закрыв от тихого собачьего счастья. Мальчишка вернулся и вправду быстро, с замечательной штуковиной в руках. Это действительно был рог, обделанный в серебро, и с цепочкой. Назначение его Свете было непонятно, но вещь удивительная, а на конце — чеканная голова какого-то дракона. Или морского чуда.

— Это твой? — с уважением спросила Света.

— Позаимствовал, — коротко ответил мальчишка. — Я, видишь, его ножиком немножко поскребу — и видно не будет. А потом обратно повешу. Шмат газеты подложи.

Вдвоём они наскребли с рога мелких опилок и щедро посыпали псу разодранное место. Потом скормили ему остаток бублика.