Наследники исчезнувших империй - Страница 5

Кастилия относилась как раз к тем планетам, которые были захвачены имперцами в первые дни войны. Точнее, в первый же день войны ее блокировал флот Четвертой империи, уничтожив силы планетарной обороны. Оборону вела эскадра в составе пяти несерьезных эсминцев типа «Буффало», снятых с вооружения флота еще за двадцать лет до этого и оставшихся только в таких вот никому не нужных дырах, и трех откровенно неудачных эсминцев типа «Минотавр», кораблей более новых, но, пожалуй, с точки зрения боевых возможностей еще худших. Тем не менее эскадра в отчаянном рывке сумела дотянуться до имперского линкора, попутно завалив три имперских миноносца, попытавшихся хоть как-то прикрыть флагмана. После этого, правда, имперские корабли разнесли эсминцы в мелкие брызги, что было, в общем-то, ожидаемо, но никто не осмелился бы сказать, что их экипажи не выполнили свой долг.

Впрочем, долг долгом, а на конечный результат отчаянная атака эсминцев повлияла мало. Точнее, совсем не повлияла — имперские корабли все равно смогли блокировать планету, что и неудивительно, учитывая их колоссальный численный перевес. Через трое суток подошли транспортные корабли, высадившие десант, фактически без боя занявший планету. Фактически — это потому, что в некоторых местах все же пришлось малость пострелять. Хотя на планете и не было гарнизона, но полицейские силы были, а учитывая, что планета была не самой спокойной и законопослушной, то полицейские опорные пункты представляли собой настоящие железобетонные форты с крупнокалиберными пулеметами и гарнизонами до батальона. Однако против танков все это не плясало, и результат был закономерен. Да и, положа руку на сердце, не слишком-то жаждали полицейские воевать, так что сопротивление носило, в общем-то, случайный и эпизодический характер и быстро потухло, как только защитники убедились в решительности имперцев и отсутствии в обозримой перспективе хоть какой-нибудь помощи.

К чести завоевателей, они не устраивали особых репрессий или массового геноцида. Даже преступников из тюрем не выпустили, только пересмотрели их сроки в соответствии со своим уголовным кодексом. Некоторые, кстати, в результате вышли на свободу на несколько лет раньше. Некоторым, правда, не повезло — к примеру, в империи не было понятия «пожизненное заключение». А вот смертная казнь была, и никаких мораториев по случаю перманентного военного времени не предусматривалось. А в остальном все было довольно буднично. Имперцы попросту сменили администрацию, привезя своих чиновников, тех, кто пытался сопротивляться, живенько определили в трудовые лагеря строгого режима и оставили на планете небольшой гарнизон. Промышленность Кастилии их не особенно интересовала — колония на планете была молодой, и то, что было построено, ориентировалось исключительно на внутренние нужды. Человеческий ресурс на планете со всего-то пятимиллионным населением тоже не представлял ни интереса, ни опасности. Да и природные ресурсы были как везде, то есть их хватало, но ничего особо выдающегося не наблюдалось. Соответственно этому имперцы и поступили, не слишком напрягаясь, но сохраняя над планетой контроль. Словом, классическое «нехай буде — чай, не сгниет».

Народ малость покряхтел вначале, но, обнаружив, что все фактически идет по-старому, не стал уходить в леса и партизанить, а смирился. Ну а в самом деле — как работали люди, так и работают. Деньги как платили — так и платят, даже пенсии сохранились. В магазинах как был выбор только из местных продуктов — так и остался. Чиновники как сидели — так и сидят, разве что взятки меньше берут, потому что в империи с этим строго, и посадить, и даже расстрелять могут запросто. Ну и, для полноты чувств, полицию оставили фактически в неприкосновенности, заменив опять же офицеров, но и только. Словом, жить можно, и люди, естественно, стали жить. Вот тогда и случился маленький инцидент, имеющий чуть позже большие последствия.

В то утро Игорь Решетников проснулся раньше обычного. Такое с ним иногда случалось, чаще всего к смене погоды — спину начинало ломить, она моментально затекала от любой, даже вроде бы самой удобной позы, и оставалось только просыпаться и, скрипя зубами, мучительно ее разминать. Можно было еще болеутоляющие таблетки выпить, но их Решетников не употреблял принципиально. А справившись с болью, он обратно в постель не ложился — спать ему уже не хотелось. Оставалось только гадать, проклинать эту боль, а заодно и ее причину, или радоваться им, тем более что в случившемся Игорь был совершенно не виноват.

А в самом-то деле, разве виноват курсант провинциального летного училища в том, что дежурный техник, вместо того, чтобы провести предполетный осмотр машины, решил принять с друзьями еще по сто пятьдесят? Разве виноват он, что летеха, отвечающий за безопасность полетов, черканул отметку в журнале и вернулся к разговору по сети еще с одной клюнувшей на летную форму дурой? И разве он виноват, что после того, как его истребитель вместо того чтобы выйти на орбиту, развалился на куски еще в стратосфере, приложился спиной о киль при катапультировании? Сделал-то все по инструкции, вот только катапульты у «бэби-файтера» никогда не отличались надежностью. Пожалуй, все, в чем он был тогда виноват, это в том, что не родился в семье богатых родителей, и вместо того, чтобы учиться в престижном вузе на одной из центральных планет, получая востребованную и перспективную специальность, начал осваивать летное мастерство в военном училище на периферии. А с другой стороны, куда еще податься? Всю жизнь коровам хвосты крутить? Военная служба была для таких, как он, единственным шансом выбраться в большой мир. Он попробовал — и проиграл.

Самое обидное, что учись он в таком же училище, но в центре федерации, то даже эта травма не заставила бы его отказаться от карьеры. Лечится подобное, причем давно и успешно. Пилотом, конечно, не стал бы, но как раз по этому поводу не комплексовал бы — ну, не был Решетников из породы влюбленных в небо фанатов. Остался бы в какой-нибудь наземной службе, там тоже можно хоть до генерала дорасти. Вряд ли, конечно, но шанс-то всегда есть. А вот на периферии, как всегда, и с госпиталями хорошими напряженка, и с финансированием. Хорошо еще, на ногах остался, а не в инвалидной коляске…

Единственным плюсом ситуации оказался тот факт, что командование постаралось сохранить честь мундира. Насчет чести, конечно, громко сказано, но все же лейтенантское звание Решетников тогда получил — четыре курса он к моменту аварии закончил, не с блеском, конечно, но в крепких середнячках был всегда. Так что в отставку выходил уже лейтенантом, пенсия по инвалидности отставному офицеру полагалась, конечно, невеликая, но тут уж с какой стороны посмотреть. Если по меркам центральных планет — нищенская, если по меркам Кастилии — очень даже ничего. В общем, жить можно, тем более что было, где подработать. Со временем молодой организм и вовсе справился, и только периодические боли напоминали о происшедшем.

Вот и гадай теперь… Бывшие сокурсники остались на своих ногах, получили честно заработанные погоны. Увы, прошло всего три года — и большинство товарищей сгорело вместе со своими истребителями в первые дни войны. Пилоты — смертники, их не прикрывает со всех сторон толстая броня, как экипажи линкоров или крейсеров, а ведь, по слухам, в той мясорубке и такие вот космические левиафаны горели, как свечки. А с другой стороны, не лучше ли промелькнуть по небу падающей звездой, чем прозябать на оккупированной непонятно кем планете? К философии Решетников особой склонности не имел, но подобные мысли его иногда все же посещали, особенно когда он видел проносящиеся по небу стремительные иглы истребителей.

Правда, как раз сейчас таких мыслей не было, равно как и никаких других. Осторожно, чтобы ненароком не поднять шум, Решетников сполз с кровати и на четвереньках выбрался из комнаты. Уже в коридоре, цепляясь за стену, он кое-как поднялся на ноги, и следующие полчаса занимался восстановлением самочувствия. Полностью это сделать он, конечно, не сумел, тупая, ноющая боль, как он знал из собственного опыта, будет скручивать спину еще несколько часов, постепенно утихая и прячась, как змея в нору. Однако хотя бы смог нормально двигаться, и то хлеб.