Наследник Земли кротких (СИ) - Страница 5

 Отец Владимир, выслушав мой сбивчивый рассказ, ушел в алтарь и долго молился. Когда же вышел, улыбнулся своей, как мне всегда чувствовалось, потаённой улыбкой и сказал, чтобы я спокойно шла домой. Ничего страшного не случится.

 И действительно, в ответ на моё настороженное "здравствуйте, Семён Никитич", наш жилец аккуратно положил топор, которым он колол дрова для растопки печек, резко выпрямился и серьезно сказал.

 - Не бойся меня, Таська. Ни трезвым, ни пьяным я тебя не обижу. Ты для меня в мире единственная родная душа.

***

 1921 год в моей памяти - это время голода сначала в Поволжье, а потом и по всей центральной России. Рассказывали, что к зиме 22-го года объедена была даже кора с деревьев. Мёртвые чёрные рощи, мёртвые тела умерших от голода людей, которых некому было хоронить. Чтобы толпы голодных людей не прорвались в Москву, были установлены заградотряды. Я не буду писать о голоде подробно, я не была очевидцем. Но я знаю, что наш патриарх Тихон в своих воззваниях говорил, что "падаль стала лакомством для голодного населения, но и этого "лакомства" нельзя достать". Он говорил те страшные слова, призывая оказать помощь умирающим от голода людям. Но не так-то просто было оказать помощь голодающим. И это при том, что 1922-ой год был для всего мира необычайно урожайным. Было, было зерно для помощи. Но никто не верил, что средства, отданные в руки наркомов Совдепии, дойдут до голодающих людей. Тогда Максим Горький лично пообещал патриарху Тихону доставить его письма с просьбой о помощи англиканской церкви. Оттуда так прямо и ответили, что могли бы помочь, но понимают, что их помощь до простых людей не дойдет. В результате последующих напряженных переговоров все же удалось создать независимый от большевиков Комитет Помощи Голодающим. Его возглавили кадеты, а не церковные иерархи, потому что из ВЧК поступило категорическое заявление, что никакого комитета во главе с патриархом Тихоном не будет. Впрочем, Чрезвычайка не потерпела во главе Помгола и кадетов, и уж тем более, бывших промышленников, то есть людей, профессионально умевших грамотно перераспределять большие средства. Спустя незначительное время, кажется, той же осенью, все эти люди были арестованы, а средства, полученные из-за границы, растворились неизвестно в чьих руках. Вот так получилось, что в центре России люди умирали от голода, сходили с ума, ели даже человечину, а в Москве в это время за надежными кордонами заградотрядов, в золоченых залах проходил съезд 3-го Коминтерна. В подвальчиках тогда же появились первые лавочки будущих нэпманов, где за фантастические цены можно было купить абсолютно все. И кое-кто покупал.

 Вскоре и мы с Зикой тесно познакомились с новыми людьми, которым совсем неплохо жилось при коммунизме.

 Сначала Семён уехал куда-то с партийным заданием. Он молча обнял меня перед отъездом, видно было, что никуда ему ехать не хочется, но рассказать мне хоть что-то, просто поделиться тяжестью, сковавшей его сердце, он не может. Потом нас с Зикой снова уплотнили. В одной из комнат поселился матрос Егор Кузьмич со своей гражданской женой Олёной. Вот тут-то мы и начали испытывать все "прелести" жизни в коммунальной квартире. До подселения Егора Кузьмича мы все трое жили одной странной семьей, стараясь помогать друг другу, несмотря на всё, что нас разделяло. Впрочем, тогда так же странно жило подавляющеё большинство московских семей, где все члены были кровно близки друг другу, а в идейном плане отстояли друг от друга бесконечно далеко. Очень часто, например, мать и дочь были активными церковными людьми, старый отец ни во что не вмешивался, а сыновья были убеждёнными коммунистами. Так вот и жили. Так же примерно жили и мы с Семёном. Никогда ни о чём не расспрашивая, - захочет, сам расскажет - вместе встречались за общим столом. Он колол дрова для всех печек, носил воду, мы с Зикой готовили, стирали и штопали разорванные вещи для всех троих. С новыми подселенцами такое, как ни смешно звучит, коммунистическое отношение друг к другу оказалось невозможным. Только коммунальное. Они жили сами по себе, и жили кричаще богато. Отношения новых жильцов между собой нас шокировали. Я как-то позже услышала стишок, удачно их иллюстрировавший.

 "Я ж тебя, дуру, лопатой

 С лаской огрел по спине.

 Вскрикнувши: "Черт полосатый!"

 Ты улыбнулася мне".

 Мимо их комнаты часто приходилось быстро проскакивать. Было противно. Из-за двери доносилась сначала ругань, потом Олёнины стоны из-за того, что муж её бил, потом, почти сразу, такие же громкие стоны, вследствие того, что они с мужем страстно мирились. Затем Олёна выходила на кухню, полуголая, довольная, хвастаясь новыми синяками на теле и новым бриллиантовым кольцом на пальце. Я, с отвращением глядя на такие супружеские отношения, радовалась, что меня, судя по всему, ждет судьба мученицы, а христианские мученицы в большинстве своем были девственницами.

 В том же, 1921 году Владимир Маяковский написал пьесу "Мистерия Буфф". Я её переписывала по долгу службы. Было неловко, жаль автора и тех, кто эту пьесу смотрел. Мистерия не предполагает в людях ничего человеческого. Земля Обетованная для советских людей - только еда, вещи и яркий свет, электрический свет. Это даже и не пОшло, это - трагедия.

 Постепенно к концу года в Москве созрели плоды новой экономической политики в виде роскошных ресторанчиков, почти никому не доступных магазинчиков и разнообразных кафе.

 А Центральная Россия тем временем умирала от голода. На Дальнем Востоке генерал Каппель предпринял попытку прорваться на родину. Говорили, что его, единственного из белых генералов, тайно благословил патриарх Тихон. Но и войска Каппеля были разбиты. Сам генерал погиб при отступлении.

 А в следующем году репрессии вновь обрушились на церковь. Начался процесс изъятия церковных ценностей, будто бы в пользу голодающих. На самом деле церковь попросту раздражала новых, советских людей не только тем, что мы стремились к чему-то, совершенно для большинства непонятному, но и своими несметными богатствами. Причём даже материальное богатство Церкви совдикари оценить были не в силах. Иначе бы они при изъятии ценностей не топтали, не сминали бы драгоценные ризы и священные сосуды, превращая их в лом, и лишая их, тем самым, львиной доли своей стоимости. И опять же никто не верил, что вырученные деньги будут употреблены, чтобы спасти людей от голода. Пожалуй, такой откровенный цинизм бок о бок с массовой гибелью людей был самым ужасным среди всех ужасов того года.

 Изъятие церковных ценностей уже близко меня коснулось. И во дворе храма Георгия Победоносца в Старых Лучниках бритые парни с темным, наглым взглядом топтали оклады икон семнадцатого века, чтобы они стали меньше по объему. Батюшка молча смотрел на творившееся безобразие, сосредоточенно молился. Только помощью Божией можно объяснить, что он выдержал изъятие и уничтожение "ценностей", не вспылив, не попытавшись оказать бессмысленное противодействие.

 Как я уже упоминала, отец Владимир работал делопроизводителем в канцелярии патриархии. Иногда ему требовалась помощь переписчицы-машинистки, поэтому я изредка приходила в домик на подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре. На подворье подселили не помню уже кого, но помню похабные частушки и песенки, слышные даже при закрытых окнах в комнатах патриархии. Заместитель патриарха Тихона митрополит Крутицкий Евсевий, ещё крепкий, хотя и старый человек, насмерть отравился плохой рыбой, которую кто-то прислал в дар. Кругом, напоминаю, люди умирали от голода. Новым управляющим Московской епархией ненадолго стал епископ Никандр, недавно арестованный большевиками, и только-только вышедший из Бутырской тюрьмы. Он и собрал московское духовенство, чтобы ознакомить священников с новым указом патриарха, в котором изъятие священных сосудов из храмов было названо святотатством. То есть, золотые ризы с икон и драгоценные камни с церковных облачений отдавать большевикам было можно, но священные сосуды из алтаря - нет. Оцени мужество, Олечка. Ты мне как-то сказало, что даже мужество врагов может вызвать твое уважение.