Наследник поручика гвардии - Страница 13

– Расскажите поподробнее, Фердинанд Петрович, о том, что вам сообщил губернатор, – попросил Андрей Петрович, наконец-то обретя дар речи.

Врангель вздохнул:

– Накануне, буквально перед нашим приходом в Петропавловск, из Охотска прибыл курьер от иркутского генерал-губернатора Восточной Сибири. Он-то и сообщил об этой сногсшибательной, извините за выражение, новости, – барон встал и заходил по каюте. Затем снова сел в кресло. – А в ноябре в Таганроге неожиданно скончался император Александр Первый.

– Час от часу не легче! – воскликнул Матюшкин, стукнув кулаком по колену. – Как будто Россия только и ждала, когда же наш «Кроткий» покинет Кронштадт!

– Успокойтесь, Федор Федорович. Не слишком ли вы придаете такое большое значение для судеб России нашим скромным персонам? Давайте побережем эмоции.

– Извините, Фердинанд Петрович. Уж очень, согласитесь, неординарные события произошли во время нашего отсутствия в Отечестве.

Врангель кивком головы подтвердил его слова.

– У умершего бездетного императора, – продолжил он, – естественно, не осталось наследника. Право престолонаследия должно было перейти к его следующему брату великому князю Константину Павловичу. Но тот женат на простой дворянке без, так сказать, династических корней, и потому его наследники не могли бы претендовать на престол. Поэтому Константин Павлович отказался от коронации, подтвердив это письменным отречением от права на престол в пользу своего младшего брата великого князя Николая Павловича.

Однако Николай в отличие от Константина крайне непопулярен не только в среде столичных офицеров, но и высших чиновников. Поэтому члены тайного «Северного общества» решили воспользоваться сложившейся ситуацией и в день, назначенный для принятия присяги, вывести гвардейские полки на Сенатскую площадь, чтобы помешать войскам и Сенату принести присягу. Заговорщики хотели тем самым воспрепятствовать вступлению Николая Павловича на престол. Однако тому стало известно об этом, и церемония присяги состоялась ранее назначенного часа.

А к одиннадцати часам утра четырнадцатого декабря на Сенатской площади были построены гвардейские Московский и Гренадерский полки и гвардейский Морской экипаж.

– Так это же произошло как раз в тот день, когда мы на «Кротком» покидали Рио-де-Жанейро! – воскликнул Матюшкин.

– Совершенно верно, Федор Федорович, – подтвердил Врангель и продолжил: – Генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Милорадович, появившись верхом перед заговорщиками и солдатами, построившимися в каре, пытался уговорить их покинуть площадь, но был смертельно ранен. После этого восставшие дважды отбивали атаки конногвардейцев, однако войска, уже присягнувшие новому императору, окружили их и сделали предупредительный залп из орудий холостыми зарядами. Тот не дал должного эффекта, зато последующие залпы картечью на поражение рассеяли ряды заговорщиков. Восстание было подавлено.

Началось следствие по делу декабристов. Так стали называть руководителей восстания – по названию месяца, в котором оно состоялось, – барон тяжко вздохнул. – А ведь среди них могли бы быть и мы с вами, Федор Федорович.

– Не знаю, как вы, Фердинанд Петрович, а я был бы среди них обязательно, – заметил Матюшкин, почти с вызовом глянув на капитана. – Рядом со своими единомышленниками, – уточнил он.

– Выходит, Господь уберег вас, господа, от участи быть подследственными, – заключил Андрей Петрович.

– Кто его знает, Андрей Петрович, как сложится наша судьба в дальнейшем? Ведь следствие, как мне представляется, продлится довольно долго, – честно возразил Матюшкин.

В каюте повисла напряженная тишина.

Вестовые быстро, тревожно поглядывая на своих господ, накрыли стол, принеся с камбуза их обеды и не забыв поставить дополнительные бутылки с мадерой.

Отобедав, Андрей Петрович промокнул губы белоснежной салфеткой.

– Меня во всей этой истории волнует еще один вопрос…

– Какой, Андрей Петрович? – сразу же насторожился капитан.

– Не окажется ли под следствием Александр Сергеевич Пушкин? – пояснил он, и Врангель с Матюшкиным с пониманием переглянулись. – Я хорошо помню, как во время стоянки экспедиции Беллинсгаузена в Порт-Джексоне[34], лейтенант Торсон получил вместе с почтой только что изданную его поэму «Руслан и Людмила». Так вот офицеры обоих шлюпов зачитали ее, чуть ли не до дыр.

– Трудно сказать, Андрей Петрович, – вздохнул лейтенант. – Во всяком случае, как мне известно, Саша… – он запнулся. – Извините, господа, но в лицее мы все называли друг друга по именам.

– Не смущайтесь, Федор Федорович. В Морском корпусе было точно так же, – заметил Врангель.

Матюшкин сделал короткий полупоклон в его сторону.

– Правда, в лицее меня чаще называли «Федернелька», переиначивая на немецкий лад русское «Феденька, Федорушка», – улыбнулся он и продолжил: – Александр Сергеевич в это время находился в очередной ссылке в своем родовом имении Михайловское, что в Псковской губернии. Таким образом, на Сенатской площади он, как и мы с вами, Фердинанд Петрович, быть не мог. Однако его нецензурные политические стихи имели большое хождение в гвардейских полках. Так что ничего определенного сказать не могу.

Выходит, что вы, Федор Федорович, не только учились вместе с Пушкиным в лицее, но, как мне показалось, и дружили с ним? – заинтересованно спросил Андрей Петрович.

– Совершенно верно, – несколько смутился лейтенант, – мы были довольно близки. Но после окончания лицея я уже в течение многих лет почти непрерывно нахожусь в экспедициях.

– Федор Федорович скромничает, – улыбаясь, заметил капитан. – Когда он на «Кротком» отправлялся в свое второе кругосветное плавание, Пушкин посвятил ему в стихотворении «Девятнадцатое октября» замечательные строки.

– «Девятнадцатое октября»? – не понял Андрей Петрович.

– Это день открытия Царскосельского лицея в тысяча восемьсот одиннадцатом году, – пояснил Матюшкин.

– А вы бы не смогли прочитать их для меня?

– Отчего же, Андрей Петрович? Только я прочитаю их так, как учили нас в лицее.

Он вышел на середину каюты и, вздернув вверх правую руку, с подъемом продекламировал:

Андрей Петрович вскочил из кресла и бурно зааплодировал.

– Бесценные строки великого поэта! – воскликнул он. – Вы можете гордиться, Федор Федорович! Далеко не каждому дано услышать подобное о себе из-под пера самого Александра Сергеевича! – ученый быстро подошел и обнял смущенного Матюшкина. – Есть тост, господа! – никак не мог успокоиться он, находясь под впечатлением. – Поднимем бокалы за бесценный талант Александра Сергеевича Пушкина, посвятившего сии изумительные строки мореплавателю Федору Федоровичу Матюшкину, без всяких сомнений, будущему адмиралу флота российского!

У лейтенанта на глазах выступили слезы.

Когда осушили бокалы до дна и закусили мадеру шоколадом, Врангель, вдохновленный тостом, не менее эмоционально произнес:

– Сразу виден не только офицер гвардии, не только известный ученый, не только кавалер трех высших орденов Российской империи, но и признанный литератор. Правильно говорят, что если человек талантлив, то он талантлив во всем. А посему предлагаю наполнить бокалы за здоровье уважаемого Андрея Петровича!

После второго тоста закусывали уже основательно. Неприятный осадок, оставшийся после сообщения капитана о восстании в Петербурге, незаметно рассосался, и настроение офицеров заметно улучшилось.